2

– Когда ты узнала, что хочешь быть официанткой? – спрашивает Кэллум, мой единственный коллега, пытаясь лихо, на манер ковбоя, выпить оранжину. Затем он небрежно закручивает колпачок.

У него намек на усики и круги от пота под мышками. Единственное хобби и/или интерес Кэллума – спортзал. Он посещает занятия под названиями типа «Сломай себе ноги». У меня вызывают опасения его попытки флиртовать. Чтобы пресечь эти намерения, я говорю с ним строго, как «старшая сестра».

– Гм-м… Я бы не сказала, что хочу этим заниматься.

– Вот как? Повтори-ка, сколько тебе лет? – просит Кэллум.

Кэллум, не слишком смышленый двадцатидвухлетний парень, и не подозревает, что ход его мыслей совершенно прозрачен. Однажды он сказал мне, что шаговая машина творит чудеса «даже с людьми, у которых на стоун^[15] или на стоун с половиной превышен вес».

– Тридцать, – отвечаю я.

– Вау!

– Спасибо.

– Нет, я имею в виду, что ты не выглядишь такой старой. Ты выглядишь… ну… на двадцать восемь.

Когда-то я была одного возраста с людьми, с которыми работала в индустрии сервиса, но в последнее время все больше чувствую себя пожилой. Будущее – это то, о чем я стараюсь не думать.

Я поступила на службу в «Это Amore!», когда на месяц запоздала с квартплатой. Это ретро, внушала я себе: оплывающие свечи в бутылках от кьянти, помещенных в плетеные корзинки, скатерти в красную и белую клетку, пластмассовая виноградная лоза, вьющаяся над баром, и итальянские классические любовные песни на стерео.

– Почему ты не найдешь приличную работу? – спросила мама.

Я в миллионный раз объяснила, что я писательница, ожидающая своего часа, так что мне нужно зарабатывать деньги. А если я найду приличную работу, то останусь там навеки. В дальнем углу платяного шкафа я храню свой старый ежегодник за шестой класс. Согласно голосованию в классе, я, скорее всего, должна была далеко пойти и получить первую степень^[16]. Да, я далеко пошла – до самой дерьмовой траттории в Шеффилде. А университет я бросила после первого семестра.

– Ты собираешься стать престарелой официанткой без пенсии, – заключила мама.

Моя сестра Эстер как бы поддержала меня:

– Слава богу, туда не ходит никто из тех, кого я знаю.

Джоанна сказала:

– А не в «Это Amore!» год назад была вспышка норовируса?^[17]

Поскольку я лично отведала «деревенской простой пищи», то полагаю, что несправедливо делать норовирус козлом отпущения.

А сейчас я могла бы взять молоток и изо всех сил вмазать по CD. Мне ужасно хочется дать в глаз Дину Мартину^[18], на манер Майка Тайсона.

Оказывается, моя роль – не столько официантка, сколько апологет гастрономического терроризма. Я мул, который перетаскивает криминальную пищу с кухни на столики, а на допросе отвечает: невиновен.

Мне сказали, что бесплатный ланч – дополнение к моей скудной зарплате. Вскоре выяснилось, что эта еда мне, как мертвому – припарки.

Но вот что удивительно: благодаря пенсионерам, мазохистам, приезжим и студентам, которых привлекает скидка под девизом «ранней пташке достается червяк», ресторан «Это Amore!» приносит прибыль.

Его владелец, ворчун, по прозвищу Носатый, претендует на средиземноморское происхождение «по линии мамы». Однако, судя по внешности и выговору, он явно из Шеффилда. Время от времени он заглядывает, чтобы выпить граппы и выгрести деньги из кассы. А вообще-то, он с радостью передал руководство Тони, который фактически и является боссом.

Тони – жилистый мужчина, окутанный клубами табачного дыма. Он заядлый курильщик: прикуривает одну сигарету от другой. С Тони можно ладить, если правильно с ним обращаться, а именно: считать его божеством, игнорировать приставания и почаще напоминать себе, что главное – это мое жалованье.

Сегодня не особенно много посетителей, и, доставив тарелки с основным блюдом на все столики, я рассматриваю свое отражение в нержавеющей стали кофемашины.

С другого конца зала доносится голос:

– Извините? Извините!..

Меня зовет мистер Кит, и я изображаю умеренную заинтересованность. Мне хорошо известно, что будет дальше. Он берет вилку и роняет ее в застывшую карбонару цвета дрожжей.

– Это несъедобно.

– Простите, что с ней не так?

– А что с ней так? У нее вкус немытых ног. И она чуть теплая.

– Хотите что-нибудь другое?

– Нет. Я выбрал карбонару, потому что хотел именно это блюдо. Да, карбонару, но только съедобную.

Я открываю было рот и снова закрываю. Есть только один способ исправить положение: уволить Тони, сменить всех поставщиков и снести «Это Amore!» с лица земли.

– Очевидно, тарелка с карбонарой долго стояла, пока вы готовили ризотто для моей жены.

Я бы не стала делать такие смелые выводы: истина еще хуже.

– Мне попросить на кухне, чтобы вам приготовили другую?

– Да, пожалуйста, – отвечает мужчина, передавая мне тарелку.

Я объясняю ситуацию Тони, который не обижается, когда посетители говорят, что его стряпня отвратительна. Лучше бы он воспринимал это как личное оскорбление: возможно, тогда улучшилось бы качество.

Он берет сумку с наструганным пармезаном, добавляет немного сыра в карбонару, размешивает ее и ставит в микроволновку на две минуты. Когда слышится сигнал, Тони вытаскивает тарелку.

– Сосчитай до пятидесяти и отдай ему. Рот ощутит тот вкус, который подскажет уму. – И он стучит себя по лбу.

Если бы все было так просто, у «Это Amore!» была бы Мишленовская звезда, а не критические комментарии в TripAdvisor.

Но дело в том, что если я начну спорить с Тони, то он заменит карбонару другим блюдом, которое будет ничуть не лучше.

Я морщусь от смущения. Пока что моя жизнь – это бесконечная борьба с собственными нервами.

* * *

Подождав немного для создания иллюзии, я прохожу с мерзкой пастой через вращающиеся двери.

– Пожалуйста, сэр, – говорю я, снова изображая глупую улыбку. – Приношу свои извинения.

Мужчина изучает тарелку, а я радуюсь тому, что на пороге показалась пожилая чета, которую нужно поприветствовать и усадить.

Как только я покончила с этим, мистер Кит снова манит меня с роковой неотвратимостью. Я должна уволиться. Должна уволиться. Только сначала надо уплатить квартплату за этот месяц. И взять билеты, чтобы провести неделю на Крите с Робином, если удастся его уговорить.

– Это то же самое блюдо, которое я отослал на кухню.

– О нет! – Я изображаю удивление, энергично мотая головой. – Я попросила шеф-повара заменить его.

– Это та же самая тарелка. – Мужчина указывает на трещину на фарфоре с узором. – Я уже видел эту трещину.

– Гм-м… Может быть, он приготовил новую карбонару и использовал ту же самую тарелку?

– Значит, он приготовил другую пасту, выбросил прежнюю в мусорное ведро, вымыл тарелку, вытер ее и снова использовал? Почему бы не взять другую тарелку? У вас мало тарелок?

Весь зал уже слушает. Мне нечего сказать.

– Давайте будем реалистами. Это та же самая карбонара, только подогретая.

– Я уверена, что шеф-повар приготовил другую.

– Уверены? Вы видели, как он ее готовил?

Быть может, клиент прав, но в данный момент я ненавижу его.

– Не видела, но… я уверена, что он приготовил новую.

– Позовите его сюда.

– Что?

– Позовите шеф-повара. Пусть он объяснит сам.

– О… В данный момент он очень занят у плиты.

– Не сомневаюсь, учитывая его странную привычку одновременно мыть посуду.

Моя глуповатая улыбка становится широкой, как у Джокера.

– Я подожду здесь, пока у него найдется несколько свободных минут, чтобы побеседовать со мной. Пусть объяснит, почему мне подали те же самые помои и солгали насчет них.

Я отправляюсь обратно на кухню и говорю Тони:

– Он хочет с вами побеседовать – тот клиент с карбонарой. Говорит, что это та же самая, потому что она на той же тарелке.

Тони сейчас в процессе поджаривания утиной грудки, которую переворачивает щипцами. Я сказала «утиная», но если недавно был ограблен какой-нибудь зоомагазин, то жариться может и попугай.

– Что? Скажи ему, чтобы отвязался. Тоже мне детектив… – Он делает паузу. – Тарелка?

В битве умов между детективом Тарелкой и Тони я бы поставила деньги на первого.

– Ты обслуживающий персонал, вот и разбирайся с этим. Это не моя сфера.

– Вы дали мне то же самое блюдо! Что прикажете делать?

– Очаруй его. Вот какой ты должна быть – очаровательной. – Он с вызовом осматривает меня с головы до ног.

В этом весь Тони: он соединяет в одном распоряжении пассивную агрессию, хамство на рабочем месте и сексизм.

– Я же не могу ему сказать, что его собственные глаза плохо видят! Нам следовало поменять тарелки.

– Черт бы побрал эту утку! – восклицает Тони, снимая с плеча посудное полотенце и швыряя его на пол. – Эта долбаная утка превратится в угли.

Какое лицемерие – винить клиентов в плохом качестве стряпни!

Он выключает газ под сковородкой и театрально врывается в зал через вращающиеся двери.

– Который?

Не думаю, что агрессивное поведение поможет делу.

Я протискиваюсь мимо Тони и веду его к столику, дипломатично издавая умиротворяющие звуки.

– В чем проблема? – низким голосом произносит Тони, уперев руки в бока. На нем китель шеф-повара, отнюдь не блещущий белизной.

– Вот эта проблема, – отвечает мистер Кит, берясь за вилку и с отвращением роняя ее. – Неужели вы считаете, что это можно есть?

Тони смотрит на него свысока:

– Вы знаете, что входит в карбонару? Это традиционный итальянский рецепт.

– Яйца и пармезан, не так ли? А это по вкусу как плавленый сыр, протертый через пояс рестлера.

– Ах простите, не знал, что вы ресторанный критик.

Наверное, Тони совсем очумел от своей последней сигареты, если так хамит клиенту.

– Не обязательно быть А.А. Джиллом^[19], чтобы понять, что это гадость. Однако раз уж вы подняли этот вопрос… Я действительно пишу сегодня статью о вашем ресторане для «Стар».

Тони, и так уже бледный от своего меню, состоящего из сигарет и роллов с беконом, становится белым как мел.

Если бы ситуация не была такой отчаянной, я бы рассмеялась. К тому же это было бы крайне непрофессионально. Я c задумчивым видом тру лицо.

– Тогда, может быть, вы предпочли бы что-нибудь другое? – спрашивает Тони.

При этом он скрещивает руки на груди и бросает на меня взгляд. Я знаю, что на кухне получу взбучку. РАЗВЕ ТЫ НЕ МОГЛА СПРАВИТЬСЯ С ЭТИМ САМА?

– Вовсе нет. Я попросил вас заменить блюдо, но вы только подогрели его. Неужели я в третий раз увижу эту мерзость?

Я замечаю, что у миссис Кит на удивление спокойный вид. Может быть, она рада, что кто-то другой получил нагоняй от ее мужа. Если только она действительно жена, а не помощница критика.

– Я думал, вы хотели, чтобы паста была горячей?

– Да, горячей. Но я хотел, чтобы блюдо заменили, а получил ту же самую отраву.

Тони поворачивается ко мне:

– Почему ты не сказала мне, что он хочет другое блюдо?

Я отвечаю, нахмурившись:

– Э-э, разве я не?..

– Нет. Ты сказала, что нужно подогреть.

Я так потрясена этой наглой ложью, что не в силах возразить.

– Но я же сказала?.. – Я не доканчиваю фразу. Ведь если я повторю весь наш разговор, это будет предательством. Но неужели я должна согласиться, что это моя вина?

Пауза. Да. Да, это моя вина.

– Ты называешь меня лжецом? – продолжает Тони. К нам прикованы взгляды всего зала.

Я открываю было рот, чтобы ответить, но не произношу ни звука.

– Ну так вот что я тебе скажу: ты уволена!

– Что?!