Она было свернула к беседке, где расположились майор и ее мать, но передумала. То, что Мутерперель с расспросами доберется и до нее, сомнений не было. Только что она может рассказать о своем раннем детстве? Берте едва исполнилось четыре года, когда они с мамой остались вдвоем. Собственно, и о жизни с отцом она почти ничего не помнила. Так, обрывки каких-то событий, самое яркое из которых: он строит беседку, Берта, сидя на пеньке, баюкает куклу, едва не засыпая сама. Негромкий стук в калитку отвлек ее от куклы, она посмотрела на отца – он был явно напуган. Испуг этот передался и ей. Отец приказал идти в дом, а сам направился к калитке. Берта обернулась, стоя уже на крыльце – рядом с отцом топтался какой-то незнакомый бородатый мужчина. Она почему-то ничего не сказала матери, спокойно съела тарелку супа, который налила ей кухарка Алевтина, и ушла спать. Разбудили ее голоса родителей, те явно ссорились, что очень напугало девочку – такое при ней было впервые… А еще ей запомнились похороны отца. На кладбище ее не взяли, но в памяти осталась картина: в открытые ворота выезжает черный микроавтобус. А она вдруг впадает в истерику, молотя по оконному стеклу и громко плача. Ей кажется, что в доме ее оставили одну, уехали все туда, откуда не возвращаются. На крик прибегает Алевтина, снимает ее с подоконника, уводит на кухню, усаживает за стол и ставит перед ней чашку любимого какао. «Мама не останется там, с папой? Вернется ко мне?» – спрашивает Берта. «Ну, конечно же, малышка. Мама твоя жива и здорова», – успокаивает ее кухарка.

«А вот о том, кто приходил тогда, кого отец так испугался, мама так и не рассказала. А я спрашивала не раз! Еще эта ссора… Мама знала гостя, можно не сомневаться. Впрочем, какое это сейчас имеет значение?» – Берта, зайдя в дом, бросила взгляд на настенные часы. Они показывали без четверти девять. До центра поселка пешком пять минут, Рита, возможно, приедет пораньше, можно выдвигаться уже сейчас.

Громкость звонка ее мобильного была уменьшена до минимума, но Берта почувствовала вибрацию телефона в кармане.

– Слушаю, – не посмотрев на экран, ответила она. – Да, я – Берта Львовна Крушилина. Олег – мой муж. Что случилось? Что?! Да-да, я слушаю… Хорошо, буду в течение часа.

Берта сначала рассмеялась. Но смех тут же перешел в плач, она вышла на крыльцо, села на ступеньку и тут завыла в голос. Сквозь слезы она видела, как к ней от беседки бежит мама, за ней – майор. Откуда-то накатила злость, она вскочила и бросилась им навстречу. Оттолкнув мать, Берта вцепилась в куртку Мутерпереля и, глядя мужчине в глаза, начала трясти его.

– Откуда вы только взялись, майор?! Что вам от нас нужно?!

– Берта! – все же услышала она тихий удивленный возглас матери.

– Берта Львовна, возьмите себя в руки и расскажите, что вас так расстроило, – приказным тоном велел следователь. – А потом будем решать, я ли виноват в ваших бедах.

– Вы! Как только вы вторглись в нашу с мамой жизнь со своим вишневым прутиком, тут же появился труп! И… еще один, – уже спокойнее добавила она и словно очнулась – что делает?! Берта отпустила куртку Мутерпереля и шагнула в сторону.

– Быстро поясните, о каком втором трупе идет речь! – зло потребовал майор.

– В квартире обнаружили мертвого Олега, мама. Мне сейчас звонил следователь. – Берта смотрела только на мать.

– Кто такой Олег? Кем вам приходится, Берта Львовна? – задал новые вопросы майор.

– Олег Крушилин – муж моей дочери, – ответила за нее мать.

– А я утром ему сказала, что, лучше бы он умер… Это я его убила! – прошептала Берта, вновь заливаясь слезами.

– Никогда не берите на себя лишнего, Берта Львовна. Будем считать, вашего признания я не слышал, – строго осадил ее Мутерперель.

Глава 4

– Вы водите машину? – услышала Аглая негромкий вопрос, обращенный к ней.

– Уже давно нет, – почти не соврала она. – А Берте сейчас нельзя за руль, вы же видите. Что делать? Ей в город нужно, наверное, – так же тихо ответила Аглая.

– Я отвезу вас обеих, собирайтесь, – распорядился Мутерперель. – Ну же, очнитесь, Аглая, дочери капель дайте каких-нибудь, успокойте! И давайте-ка поторопимся, у меня времени не так много.

– Обойдемся без вас. Я вызову такси!

– Господи, как с вами трудно-то, женщины! Собирайтесь, я сказал! – с досадой выдал майор. И прозвучало это так искренне, Мутерперель выглядел таким обиженным, что Аглая не смогла удержать улыбку. Слава богу, он этого не увидел – уткнулся в экран своего мобильного.

Аглая подошла к Берте, вновь устроившейся на ступеньке. Дочь сидела сгорбившись и обхватив себя руками. Острая жалость к ней словно упаковала сердце Аглаи в ком ваты, она сделала глубокий вдох и медленный выдох. «Не плачет, уже хорошо. Грех так думать, но Олежека мне не жаль. И она забудет этого подлеца. Еще бы как-то от влияния Ксюши Голод избавилась. Или пусть идет своим чередом? Когда-нибудь Берта узнает, что муж изменял ей именно с «подругой», и сама избавится от нее. А я не окажусь, как это обычно случается, крайней», – подумала Аглая и дотронулась до плеча дочери:

– Берта, поедем. Федор Николаевич отвезет нас в город.

– Да, спасибо ему. Мам, ну как так? Кому было нужно лишать жизни Олега?

– Почему ты решила, что его убили?

– Не знаю… тот, кто звонил, сказал, что найден труп. Не от болезни же Олег скончался? Я оставила его абсолютно здоровым, правда, в легком неадеквате.

– Ты о чем?

– Он вернулся домой под утро, то ли еще не протрезвев, то ли под наркотой. Но в целом соображал неплохо, на ногах держался.

– И давно он колется, Берта? Почему не говорила?

– Господи, мама, не колется он! – раздраженно прервала Берта. – Так, какой-то дурью балуется. Ему это как слону дробинка, для куража. Олега убили, точно. Я сейчас поняла, почему так решила. Тот, кто мне звонил, представился следователем Следственного комитета, значит, труп – криминальный. Заведут уголовное дело. Господи, я же, наверное, последняя видела его живым! Мы ссорились и орали друг на друга так, что слышно было всем соседям. И по всему выходит, что я – главный подозреваемый!

– Вот опять вы на себя наговариваете, Берта Львовна! Лучше поторопитесь, даю на сборы не более пяти минут, жду в машине. – Мутерперель развернулся и направился к калитке.

Аглая на удивленный взгляд дочери лишь пожала плечами и зашла в дом.

* * *

Берта, сидя на заднем сиденье джипа майора, молчала всю дорогу, даже кивком не реагируя на вопросы матери. А та время от времени оборачивалась, тревожно глядя на нее, и спрашивала коротко: «Дочь, ты как?» Беспокойство ее было объяснимым – видимо, вот так, с ходу, матушка допустила мысль о возможной виновности дочери. «Что ж, все как обычно. И в школьные годы она считала меня виновницей конфликтов, хотя булили меня. Я вроде как пострадавшая, а только и слышала «сама виновата». Убей, до сих пор не знаю, в чем?» – вдруг вспомнила о школьных обидах Берта. Ее не били, нет. Только «забывали» пригласить на тусовки, при ней замолкали разговоры, от нее не отворачивались, хотя отходили молча, не обзывали, не травили, а она чувствовала себя изгоем – ей не доверяли. Знала, что это из-за дружбы с Ксюшей Голод, но из упрямства садилась с ней за одну парту. Ксюшу ненавидели, а Берте было ее жаль – их объединяло сиротство. Берта потеряла отца в раннем детстве, Ксения не помнила своей матери совсем. И Берта думала, что вся ее спесивость и высокомерие – самозащита. Повзрослев, она поняла, что ошибалась в главном – ее подруга вовсе не страдала от отсутствия матери, была избалована отцом и няней, ловко манипулируя ими. И ею, подругой. Вот и сегодня Берта как адвокат будет защищать ее интересы: муж Ксюши, наивно полагая, что брак их заключен по любви и вечен, практически все свое имущество и прибыльный бизнес записал на нее. Правда, имеется еще брачный договор, в котором прописано, что после развода все делится между супругами поровну. Чем и воспользовалась подавшая на развод Ксения, претендуя на свою законную часть. Единственное, что удалось Берте (а к Павлу Дорохову она относится с симпатией и уважением) – добиться от Ксюхи подписания досудебного мирового соглашения, условия которого предложил Павел. Так что сегодняшний суд – формальность.

«Все! Это дело – последнее, где я ей помогу. И заплатит она мне всю сумму по договору, чтобы стало ясно, что никаких тут дружеских бесплатных услуг… Как же все-таки Олега убили? – вновь вернулась Берта к последним событиям. – Нож? Удар тяжелым предметом? Я даже не спросила. И фамилию следака не запомнила… Он назвался, точно, это я мимо ушей пропустила. О ссоре с Олегом придется рассказать сразу, скрывать бессмысленно. В какое время его убили? Я была в дороге или уже в поселке? И кто мог видеть, как я сажусь в машину и уезжаю? Гарантированно – Рита Юрьевна из пятой. Она как раз вернулась с пробежки, я из подъезда, она – в подъезд. Кивнула мне, скосила понимающий взгляд на сумку с вещами. Это было ровно в семь ноль-ноль. А когда убили Олега? И кто его обнаружил, если дверь я захлопнула, когда выбежала на лестничную площадку?

Рите Юрьевне были слышны все наши ссоры, особенно когда Олег срывался на визг – кухонная стена у нас общая. И сегодня мы орали на кухне. Соседка, конечно, деликатно молчала при встречах, но я была бы даже рада, спроси она меня, что происходит. Три года уже живу в этом доме, два из них с Олегом. Просто как-то не было повода для более близкого знакомства с ней», – думала Берта.

– Алиби просчитываете, Берта Львовна? – услышала она голос Мутерпереля. – Могу подтвердить, что в семь сорок вы на синем «Фольксвагене» подъехали к вашему участку.

– Спасибо. Надеюсь, не понадобится.

– Опрашивать вас будут в любом случае. Кстати, и мне бы задать вам несколько вопросов. Может быть, сейчас? Неофициально?

– Чем я могу помочь?

– Вы же юрист, так? Наверняка сразу поняли, что останки в земле пробыли не меньше двадцати лет. Вот кольцо, найденное на левом безымянном пальце трупа. – Майор через плечо протянул пакетик.

– Никогда не видела ранее, – ответила она. – Не очень дорогое колечко, даже не серебро. А надписи внутри никакой нет?

– Нет. Как вы верно заметили – недорогое, простой металлический обруч. Кажется мне, что у моих родителей были похожие обручальные кольца, а поженились они в шестьдесят пятом году прошлого столетия. После свадьбы жили в том доме, где я обосновался. Впрочем, насчет колечка могу и ошибаться.

– Так вы – местный? – искренне удивилась Берта.

– А матушка вам еще не сообщила? А, впрочем, не до того сейчас. Да, Берта Львовна, я недавно решил обжиться в заброшенном родительском доме.

– Ностальгия по малой родине?

– Можно сказать и так, да, Аглая Андреевна? А вас в Самару не тянет?

– В Самару? Мама, ты же выросла в Риге. Я о чем-то не знаю? – вдруг насторожилась Берта.

– Господи, да ничего важного! В Самаре жила моя бабушка, я почти каждое лето проводила у нее. И мединститут окончила там.

– У тебя есть высшее образование? Ты – врач? – Берта смотрела в затылок замолчавшей матери. Не подавал голоса и майор. «Я в шоке. Всегда была уверена, что у мамы максимум – школьный аттестат. Ну, еще курсы сестринские какие-нибудь, уколы она делать умеет. Где же медицинский диплом? Никогда не попадался в ящике с документами. Офигеть какие новости. Просто день открытий. Что еще от меня скрывали? Боюсь представить… а вдруг Ксюха права и я действительно не дочь Аглаи Лапиной? Нет, не может быть, в моем свидетельстве о рождении она записана матерью, и отцом – Лапин Лев Иванович. Сегодня же спрошу Ксюху, откуда она взяла эту чушь», – подумала Берта.