– Ты так часто ищешь у огня ответы, – услышала я голос шаманки и обернулась к ней, – но не он даст их тебе.

– Белый Дух послал мне сон, мама, – ответила я. – Я была дома.

– Я знаю, Ашити, – улыбнулась женщина и села в кресло рядом со мной. – Отец связал нас, пока ты познаешь себя, и я могу видеть твоими глазами. Потом нить ослабнет.

Она замолчала, и я отвернулась к огню. За окном еще царила ночь, и метель с воем налетала в своей необузданной ярости на стены нашего маленького одинокого дома. Но тепло пламени отгоняло ее злобу, согревало и дарило уют.

– Мама, – позвала я, – расскажи мне про богов. Кто еще правит этим миром?

– Белый Дух, – строго ответила Ашит, однако быстро смягчилась и добавила: – Есть еще Духи, но не про всех стоит говорить в темноте. Об остальных я расскажу тебе днем.

– Я поняла, – кивнула я, чувствуя разочарование. Мне не хотелось, чтобы шаманка снова ложилась, и я осталась одна. – Мама, расскажи мне что-нибудь.

Ашит склонилась и провела по моей щеке сухой ладонью.

– Ложись, дочка, Белый Дух милостив, он исцелит душу добрым сном, – сказала она с улыбкой. – Теперь ты будешь спать спокойно.

Я кивнула. Сидеть в одиночестве не хотелось. Мысли об исчезнувшем прошлом утомляли и тревожили. Уж лучше и вправду лечь и послушать колыбельную, которую поет метель. Может, действительно засну и дам разуму отдых. Придя к этому решению, я поднялась на ноги и нечаянно задела бедром кресло, стоявшее рядом. Его скрип по полу показался оглушительным в тишине ночи. Я порывисто посмотрела на Танияра, но раненый даже не пошевелился.

– Сон-трава уносит так далеко, что даже Духи не докричаться сейчас до Танияра, – произнесла Ашит, и в глазах ее сверкнуло знакомое лукавство. – Пусть лучше бродит в долине сладких видений, чем по моему дому. – Я усмехнулась, поняв, о чем говорит шаманка. Она улыбнулась в ответ и посмотрела на воина. – Танияр – большой человек в тагане брата. Его дом богат, его уважают и боятся. Танияр силен и здесь, – она указала на свое плечо, – и здесь, – палец женщины переместился ко лбу. – Ты любишь силу, и ты смотришь на него с желанием.

Я тоже посмотрела на мужчину. Он, безусловно, привлекал меня. В нем было то, что заставляло сердце биться чаще. Танияр может дать мне защиту, но…

– Я не готова покинуть тебя, мама, – ответила я. – Этот мир хорошо мне знаком, но только внутри твоего дома, а за стенами он чужой. Я хочу узнать его лучше до того, как уйду отсюда. Танияр мне нравится, но не настолько, чтобы сменить крыло матери на плечо мужчины.

Шаманка потрепала меня щеке, она одобрила мои слова – я это видела.

– Я поняла тебя, Ашити. Да будет так.

На этом разговоры о раненом прекратились. Ашит вернулась на свою лежанку, и я, больше не медля, последовала ее примеру. Вновь улегшись, я закинула руки за голову и прислушалась к пению метели. И опять я мысленно вернулась к своему недавнему сну о родном доме. Он был большой и красивый, и парк тоже, и пруд. Но что за люди жили в нем? Какими были мои родители? Кто мне та черноволосая девушка? Наверное, сестра. А мужчина из парка?

– Хватит, – проворчала я себе под нос. – Надоело.

Из сумрака донесся тихий шорох, а после вздох. Неясное бормотание указало не того, кто дал о себе знать. Танияр. И мысли изменили свое направление. Теперь мне вспомнились его слова об огне, который оказался моими волосами. Любопытно… Выходит, Отец показал ему мой истинный облик? Или же в том мире забытья, где блуждал умирающий воин, невозможно скрыть правду? Очень любопытно. Надо бы спросить у Ашит, она, наверное, знает. Если расскажет, конечно. Она ведь упрямая, как килим… И кто такой это таинственный килим? Надо и это спросить…

Это было последней связной мыслью, а потом мой разум угас, и я погрузилась в сон.

– Танияр. Ты словно голодный рырх вынюхиваешь добычу.

– Я просто хотел рассмотреть поближе, – ответил мужской голос.

– Вчера не насмотрелся?

– Нет. – А затем добавил совсем тихо, вряд ли обращаясь к шаманке: – У нее глаза, как молодое лето.

Я посмотрела из-под ресниц и успела увидеть удаляющуюся спину раненого. После снова смежила их, но тут же вновь распахнула глаза, поняв, что ночь уже закончилась. За окном было светло.

– Уруш, – сурово произнесла мать, и от лежанки теперь с тихим ворчанием отошел турым, ждавший моего пробуждения. Я решила пока «не просыпаться». Послушать, о чем еще будут говорить шаманка и ее гость, было невероятно любопытно.

– Откуда она? – в который раз задал этот вопрос Танияр. – Ведь не из тагана? Я хочу знать, вещая. Ответь.

– Ты смеешь приказывать мне, Танияр? – высокомерно вопросила Ашит. – Кто ты, сын Вазама, чтобы приказывать той, чьими устами говорит Отец?

Не выдержав, я повернула голову и увидела, как Танияр опустился на одно колено и склонил голову:

– Прости, Вещая, я не желал тебя обидеть, – произнес он уважительно, но, как мне показалось, без особого раскаяния. Почтение, но не почитание… И я снова прикрыла глаза. – Я просто хочу узнать, откуда пришла Ашити.

– Она – дар Белого Духа, – ответила моя мать. – Ашити!

– Да, мама, – машинально отозвалась я и увидела, как она усмехнулась.

Решив не сдавать позиций, я села, потянулась и скрыла фальшивый зевок ладонью.

– Ох, уже день, – делано изумилась я. – Почему ты не разбудила меня раньше?

Теперь усмехнулась не только шаманка, на губах Танияра мелькнула едва приметная улыбка, кажется, меня разгадали. Ну и ладно. Откинув одеяло, я спустила ноги с лежанки.

– Танияр! – рявкнула Ашит. Воин, так и не вставший с колен, отвел от меня взгляд и поднял его на шаманку. – Принеси снега, – велела она.

Раненый распрямился и бросил на Вещую взгляд исподлобья.

– Скоро у тебя будет столько воды, что твой дом превратится в пруд и замерзнет, – ответил он. – В куске льда жить не сможешь.

– Белый Дух и тогда будет со мной, – с иронией возразила Ашит. – И Его дар тоже. Иди.

Танияр надел привезенную ему шубу, взял ведро и направился к двери, ворча себе под нос:

– Словно малое дитя. Было бы лето, еще и за орехами бы отправила.

Шаманка проводила воина насмешливым взглядом, затем обернулась ко мне и велела, указав на лихур:

– И ты иди.

После того, как я привела себя в порядок и поела, всё вернулось на свои места: мать указывала, я исполняла. Танияр переливал в бочки натопленный снег, потом наколол дрова и, взяв чурку, что-то вырезал, поглядывая на нас с Ашит время от времени, а потом совсем перестал обращать внимания, полностью уйдя в свое занятие. Только раз он оторвался от чурки, когда шаманка позвала его к столу, после вручила настой и велела выпить. Воин посмотрел на нее, кивнул и… отставил стакан в сторону, обещав выпить позже. Он вернулся к чурке, а Ашит покачала головой и, вздохнув, прошептала:

– Упрямый килим.

Она села за стол и взялась за кусок кожи, я присела напротив, не зная, чем еще заняться. Уруш улегся у моих ног. Он потыкал меня носом, зазывая играть, и я скосила глаза на Танияра. При нем не хотелось бегать по двору и визжать, как малое дитя, но и сидеть, томясь без дела, было тягостно. Воин по-прежнему был занят своей чуркой, кажется, совсем не замечая происходящего вокруг него.

Потом я поглядела на Ашит, но и она перестала обращать на меня внимание, поглощенная своим занятием. При воине мы мало разговаривали о моем новом доме. Открывать кому-то, что я чужая здесь, ни моя мать, ни тем более я сама, не собирались. Выходит, и поговорить нам особо было не о чем. Так что единственный, кому до меня было дело, остался турым. А раз так, то я не могла обмануть доверие своего маленького кудрявого друга. И я поднялась из-за стола. Степенно приблизилась к двери, бросила вороватый взгляд на шаманку, затем и на воина. Оба поглядели на меня, но останавливать не стали. И я, подхватив шубу, позвала:

– Уруш! – а потом вышла из дома вместе со счастливым до невозможности турымом.

На улице мы с Урушем остановились. Я снова обернулась, задумчиво посмотрела на окно и решила, что дурачиться я все-таки буду вне мужского поля зрения. И мы свернули за угол дома. Я слепила снежный комок, подняла руку, чтобы бросить его турыму, да так и застыла с поднятой вверх рукой.

Мне пришла в голову совершенно неожиданная мысль – как танцуют в Белых землях? Какие песни поют? На каких инструментах играют? Мать рассказывала мне много историй и сказок, но никогда не пела песен, которые были в ходу среди обитателей таганов. И теперь мне показалось это досадным упущением. Вопросов становилось всё больше, и я неожиданно осознала, что впервые почувствовала интерес к своему новому дому. Не ради выживания, а из любопытства и желания научиться и этому. Почему нет? Умение танцевать – это одно из обязательных правил хорошего тона. Это этикет!

– Это глупый танец, и я не буду ему учиться!

– Это один из обязательных танцев, моя дорогая госпожа.

На меня из отражения смотрит девушка, еще почти девочка. На ней платье, пока не скрывающее щиколотки, милые туфельки с кокетливыми бантиками. Рыжие волосы девочки спускаются на плечи крупными локонами. В глазах упрямство. Неподалеку застыла другая девочка, черноволосая, кажется, более послушная. Она глядит на рыжеволосую и качает головой. В ее глазах укоризна.

– Моя госпожа, – снова произносит невысокий худощавый мужчина с тонкими усиками, концы которых подкручены вверх, – вам не может быть неизвестно, что благородная дама обязана знать каждый танец, а лагстом – один из первых танцев при Дворе нашего великого правителя. Это модный и очень веселый танец.

– Я не хочу, чтобы меня хватали и поднимали вверх, – упрямлюсь я. – Это нехорошо… и нескромно. И я устала!

– Я буду вынужден сообщить о вашем упрямстве, – отвечает учитель танцев. – Ваша матушка будет недовольна, а батюшка…

– Какой же вы все-таки ябеда, – фыркаю я, топнув ногой. – Ну, хорошо, учите меня вашему глупому лагстому.

– Этикет не может быть глупым, – с едва заметной улыбкой отвечает мужчина. – Он придуман для умных и образованных людей. И вам это должно быть известно не хуже, чем мне. Приступим…

– Ох, – выдохнула я и замерла на месте, рассеянно глядя на облачко пара, вырвавшееся из моего рта. – Лагстом…

Этот танец вдруг так ярко предстал перед моим внутренним взором, каждое па. Танец, который я не танцевала ни разу с тех пор, как ему научилась… кажется, потому что он вышел из моды еще до того, как я оказалась на своем первом балу…

– Благодарю, – машинально прошептала я. Правда, это воспоминание, как и предыдущие было, по сути, пустым. Ничего особо важного оно мне не сказало, кроме того, что я была, пожалуй, несколько своенравна и упряма.

И только сейчас я поняла, что Уруша рядом нет. Отбросив снежок, я огляделась и заметила борозду, оставленную турымом. А затем я услышала его ворчание и пошла по следу. Так я обошла вокруг дома, время от времени подзывая зверя, но он не спешил ко мне. Я всё еще была поглощена последним воспоминанием, хоть и не видела в нем толка, но это было моей жизнью, а значит, даже малозначимый эпизод нужно было обдумать и сберечь. Теперь это было моим сокровищем.

Я так и шла по дорожке, которую проделал турым своим телом, но почти не замечала ее. И только новое ворчание зверя заставило меня очнуться. Вскинув голову, я воскликнула:

– Что за игры ты сегодня затеял, Уруш? Прячешься от меня?

Однако турыма рядом не было. Покрутив головой, я приставила ладонь козырьком к глазам, прячась от слепящей белизны, и увидела его шагах в десяти от дома. Зверь не обернулся. Он смотрел перед собой и порыкивал.

– Что там, мальчик? – спросила я, приблизившись.

И турым заревел. Я еще никогда не слышала от него этого хриплого гулкого звука, разнесшегося по окрестностям трубным гласом.

– Да что… – начала я и осеклась, закончив сиплым: – Боги…