– Скажем, разговаривает она кулаками, – подхватил другой.

Я заметила его подбитый глаз, в отличие от глаз Франсуазы, которые, как и прежде, скрывались за защитными линзами. Красноватый вечерний свет брезжил на болтах, ввинченных в виски, которые удерживали эти окуляры. Сложно было сказать, что больше раздражало меня – ее отсутствующий взгляд или безмолвие… Стало вдруг интересно, какие винтики приходили в движение в этой голове за толстыми стеклами? Остались ли у девушки мозги, или Факультет заполнил черепную коробку обычными шестеренками? Она молча следовала за мной, как собака, вечную преданность которой мне обещал ужасный Экзили.

У нашей кареты царило заметное оживление. Вероятно, министр уже проснулась? Непохоже. Вечер еще не наступил, хотя уличные фонари зажглись на фасадах зданий, а значит, принцесса еще покоилась в гробу. Зашари и Поппи, напротив, стояли возле кареты. Луизианец, позабыв о своей обычной сдержанности, злился на одного важного буржуа, одетого в дорогой редингот^[33], расшитый золотой нитью. Позади них толпились тени понурых, сгорбленных людей, выстроившихся гуськом. Их темная кожа почти сливалась с сумерками: африканцы в лохмотьях. Они садились на пришвартованный рядом корабль, такой же толстопузый, как и его владелец. Сердце сжалось при виде тяжелых цепей, сковывающих пленников друг с другом. Рабы. Когда-то на Крысином Холме те редкие книги, которые я могла прочитать о рабстве, вызвали у меня отторжение, но зрелище этой ужасной практики в жизни было во сто раз хуже.

– Рабство запрещено на территории Франции, – возмущался Зашари.

Впервые я видела его таким. Последний отблеск заката отбрасывал пылающие лучи на молодое лицо, объятое гневом. Издалека доносились крики чаек, бурно ссорившихся над остатками улова от рыболовных судов, возвращающихся в порт.

– Мы на французской земле транзитом, – возразил судовладелец. – Речь идет о простом образце племени с западных берегов Африки, который я привез в Нант, чтобы мои компаньоны оценили качество. Дело уже сделано: джентльмены согласились, что это отребье солидное и годится к полевым работам. Мой невольничий корабль, прежде чем отплыть в колонии Америки, сначала отправится в Дагомею^[34] пополнить трюмы сотнями других экземпляров.

– Дайте им хотя бы воды и хлеба, – прорычал Зашари, сжимая кулаки.

Судовладелец равнодушно пожал плечами:

– Я не Крез^[35]. Вода в ограниченном количестве, так же как и еда.

– Как вы смеете ограничивать этих бедных людей? Вы жируете за их счет!

Буржуа надулся. С его презрительных губ готовы были сорваться оскорбления, но он передумал, увидев королевскую эмблему солнца, вытисненную на нагруднике Зашари.

– При всем уважении, месье оруженосец, эти существа – всего лишь вьючные животные, – произнес он примирительным тоном. – Обыкновенный товар, торговля которым обогатит как казну королевства Франции, так и мою.

Толстяк вытащил из редингота дворянскую грамоту, скрепленную печатями.

– Вот мое разрешение на работорговлю, выданное в законном порядке министерством торговли Его Величества.

Зашари – первоклассный фехтовальщик. Ему достаточно вынуть из ножен шпагу, чтобы одним ударом перерубить и документ, и его владельца. Но он не двигался, глядя на бумагу, словно она превратилась в непреодолимую стену. Документ напомнил ему, что постыдная работорговля одобрена волеизъявлением его Короля, суверена, которому он поклялся в абсолютной верности.

– Вот вы и образумились! – обрадовался торговец, убирая гнусную бумагу. – Судя по цвету вашей кожи, вы родом с островов. С плантаций Луизианы, верно? Сын хозяина и рабыни, я бы сказал. Черный Кодекс дает право на свободу таким отпрыскам.

Лицо Зашари оставалось твердым и замкнутым, губы плотно сжатыми, как и его кулаки. Он мог бы сбить спесь с отвратительного типа и гордо заявить о себе, как о сыне Филипа де Гран-Домена, своего отца, которого принцесса дез Юрсен представила нам как самого могущественного плантатора Луизианы. Но юноша не сделал этого. Зарево пламенело на его смуглой коже, черные глаза испепеляли ненавистью.

Буржуа воспринял молчание юноши как согласие.

– Я так и думал. Вместо того чтобы спорить, не лучше ли заняться делами. Не нужны ли плантации вашего отца дополнительные рабочие руки? – Толстяк повернулся к несчастным, которые уже поднялись на невольничье судно. – Я намерен погрузить шестьсот пар свежих рук в Дагомее. За вычетом неизбежных потерь во время трансатлантического рейса, думаю, через шесть месяцев смогу доставить пятьсот в Новый Орлеан. Вот моя визитка.

Он сунул карточку в руку Зашари, развернулся на каблуках и направился в сторону одного из роскошных зданий на набережной. Я с ужасом смотрела на эти высокие колонны, сложную лепнину, построенную на деньги от торговли людьми…

– Мне жаль, Заш, – прошептала Поппи, мягко коснувшись руки оруженосца, но юноша мрачно отмахнулся:

– Жалость тут не поможет.

Подруга нахмурилась. С ее губ, покрытых темно-красной помадой, готовы были слететь новые слова утешения, но помешал оглушительный звон. Колокольни Нанта оповещали о начале комендантского часа.

Когда последний удар набата стих, из кареты донесся гулкий скрежет – шум открывающегося люка. Сначала на мостовую ступила алебастровая ножка в изящной туфельке. Затем, грациозно склонив голову на лебединой шее, появилась принцесса. Она разгладила складки платья из шелкового дамаста^[36] цвета мальвы^[37], поправила кружевную вуаль на волосах. Вампирша благоухала свежестью, как утренняя роза.

– Вот мы и прибыли! – пропела принцесса хрустальным голосом, окинув внимательным взором набережную. – К берегам, где наши пути разойдутся. – Длинные ресницы ее дрогнули. – А где кабальеро де Монтесуэно?

– Еще не вернулся с променада, – ответила Поппи. – Насколько знаю, прощается с лошадью. Кажется, людям он предпочитает животных.

– Хорошо. Пока ждем его, скажем последние слова друг другу. У меня подарок для вас, мадемуазель де Гастефриш.

– Подарок? – удивилась я, едва ли обрадовавшись. – Ваше общество во время путешествия стало самым прекрасным подарком для меня.

– Да, но кто будет рядом, когда вы останетесь одна в морском герцогстве? Компаньонка, которую назначил Главный Архиатр, вряд ли поддержит разговор. Позвольте представить вам вторую, более словоохотливую.

С этими словами принцесса обернулась к кучерам:

– Прибыла ли моя гостья?

– Да, мадам. Мы ее встретили, пока вы отдыхали.

Мужчина открыл дверцу второй кареты, той, в которой везли мое приданое новобрачной. Я увидела молодую особу в платье из бежевой фланели, более скромном, чем пышные туалеты придворных дам. Две длинные светлые косы по обеим сторонам от лица, тронутого веснушками, блестели в ореоле уличного фонаря. Внезапно меня охватила паника. Я никогда в жизни не видела эту девушку, однако знала ее. Бледные голубые глаза… Маленький курносый нос… Высокий выпуклый лоб.

– Вуаля! Мой подарок! – объявила принцесса. – Теплая встреча после долгой разлуки.

После разлуки? Я вымученно улыбнулась, не понимая, лишившись дара речи. Незнакомка обратилась ко мне, первыми же словами пригвоздив к месту.

– Дорогая кузина!

Живот скрутило от ужаса, колени подкосились. Вот почему черты ее лица мне знакомы! Они напомнили Диану де Гастефриш – ту, настоящую, которую я убила, спасая свою шкуру, чтобы после узурпировать ее личность. Я считала, что со смертью баронессы, как и смертью ее отца, род де Гастефриш навсегда угас. Я и помыслить не могла о дальних родственниках.

Растерянный лепет сорвался с моих губ:

– Я… э…

– Меня тоже переполняют эмоции, – прошептала девушка. Глаза ее блестели от слез. – Мы давно потеряли связь друг с другом.

– Слишком давно.

– Как мне вас не хватало!

– Вас… мне вас тоже…

Сердце мое неистово билось, грозя выскочить из груди. Рев чаек отдавался в ушах, оглушая сильнее, чем звуки набата. Достаточно малейшей детали, чтобы эта новоявленная кузина немедленно догадалась: я не та, за которую она меня принимает. Достаточно одной-единственной фразы, чтобы девушка раскрыла мое самозванство перед близким советником Короля и преданными ему оруженосцами. Как давно она не видела настоящую Диану де Гастефриш? Сейчас эмоции от встречи могли притупить ее воспоминания, а тусклый вечерний свет затуманить взор. Но завтра, при дневном свете будет ли «кузина» все так же пребывать во власти иллюзий?

Незнакомка шагнула ко мне, раскрыв объятия.

– Дорогая Диана! – воскликнула она.

– Дорогая… кузина, – пробормотала я, понимая, что даже имени ее не знаю.

Принцесса дез Юрсен улучшила минуту, чтобы вмешаться:

– Прюданс приняла мое приглашение, не колеблясь ни секунды. Когда на прошлой неделе стало известно о вашем отплытии, я отправила своих агентов с депешей в бретонскую ветвь вашего рода с материнской стороны – де Керадек. Кузина простилась с родителями, чтобы с этого дня связать свою жизнь с вами.

Прюданс де Керадек, таково было имя девушки, отошла на шаг, чтобы лучше рассмотреть меня в тусклом свете фонаря.

– Я хотела приехать раньше, Диана, – голос ее дрожал. – Помните, в детстве мы были так близки, разговаривали обо всем на свете. Жизнь развела нас, но я так и не встретила друга ближе, поэтому завела дневник, которому уже много лет доверяю свои секреты.

«Не так уж они долги, эти годы», – подумала я. Чем отдаленнее воспоминания этой «родственницы», тем легче мне удастся обмануть их… пока я не найду способ избавиться от девушки навсегда.

– Как я обрадовалась, увидев ваше имя в газете, когда вы одержали победу за «Глоток Короля» в прошлом году! – продолжала она. – Какое облегчение испытала, узнав, что вы выжили во время покушения на вашего отца, дядюшку Гонтрана. Но ворота Версаля закрыты для мелких провинциальных дворян, таких как я и мои родители. Мы следили за вашими успехами издалека, листая Меркюр Галан. – Прюданс перевела взгляд, полный слез, на министра иностранных дел. – Мне никогда не отблагодарить вас в полной мере, мадам дез Юрсен, за то, что вы пригласили меня.

– Это вполне естественно. У вас будет время наверстать упущенное во время трансатлантического путешествия. Однако пришло время отплывать. Монтесуэно еще не вернулся?

Кучера покачали головой.

– Тем хуже для него. Идемте.

Мы направились к кораблю, принцесса шла рядом с Зашари и Поппи, а я между Франсуазой и этой… «кузиной». Простой народ успел укрыться в своих жилищах, суета в порту уступила место мертвой тишине. Кучера шли за нами, нагруженные тяжелыми сундуками с моим приданым. Смотря прямо перед собой, я не смела повернуться к Прюданс, боясь, что она поймет свою ошибку и разоблачит меня.

– Добро пожаловать на борт «Невесты в трауре», – объявил офицер на входе у трапа, с которого я сошла совсем недавно. – Я – лейтенант Эжен.

В отличие от солдат, стоявших на посту час назад, этот офицер, как свидетельствовало его бледное лицо, обрамленное длинными блестящими темными буклями, был вампиром.

– Разве капитан судна не поприветствует нас лично? – осведомилась принцесса.

– Гиацинт де Рокай приносит свои извинения, мадам. У него привычка вставать поздно и никогда не сходить на берег.

Дипломат нахмурилась:

– Моряк, не соблаговоливший ради министра Короля встать пораньше, – это что-то новенькое. Впрочем, не стоит ждать элементарного проявления вежливости со стороны вульгарных корсаров.

На лице лейтенанта застыла дежурная улыбка.