Этот тезис делится на две части – часть, относящуюся к Современности, и часть, относящуюся к демократии. Этнические чистки являются неотъемлемым признаком Современности. Хотя они были известны и в предшествующей истории (и, видимо, имели распространение среди крошечных групп, преобладавших в доисторические времена), именно в Новое время они стали более частыми и разрушительными. В ХХ в. в этнических конфликтах погибло более 70 миллионов человек – цифра, на фоне которой человеческие потери предыдущих столетий кажутся ничтожными. Кроме того, войны, которые ведутся конвенциональным оружием, во все большей степени делают своей мишенью целые народы. Если в Первую мировую войну доля гражданских лиц среди погибших не достигала 10 %, то во Вторую мировую войну она превысила половину, а в войнах 90-х гг. XX в. составляла более 80 %. Войны между государствами больше не являются основной причиной насильственной смерти; на смену им приходят гражданские войны, в большинстве случаев носящие этнический характер. В таких войнах погибло примерно 20 миллионов человек, хотя более точные цифры указать затруднительно (приблизительные оценки даны в: Chesterman, 2001: 2; Fearon & Laitin, 2003; Gurr, 1993, 2000; Harff, 2003; Markusen & Kopf, 1995: 27–34).

Когда я пишу эти строки (2003 г.), этнические и религиозные конфликты продолжают тлеть в Северной Ирландии, Стране Басков, на Кипре, в Боснии, Косово, Македонии, Алжире, Турции, Израиле, Ираке, Чечне, Азербайджане, Афганистане, Пакистане, Индии, Шри-Ланке, Кашмире, Бирме, на Тибете, в китайском Синьцзяне, на островах Фиджи, на Южных Филиппинах, на ряде островов Индонезии, в Боливии, Перу, Мексике, Судане, Сомали, Сенегале, Уганде, Сьерра-Леоне, Либерии, Нигерии, Конго, Руанде и Бурунди. Более чем в половине случаев имеет место серьезное кровопролитие. Когда вы читаете эти строки, один из этнических кризисов, вероятно, взрывается насилием на вашем телеэкране или на газетной странице, тогда как другие взрывы не вызывают достаточного интереса у журналистов. В XX в. хватало ужасов. Видимо, XXI в. будет еще хуже.

Травма 11 сентября 2001 г. и вызванная ею «война с террором» довели факт кровавых этнических и религиозных конфликтов до сознания всего мира. Особенно сильным был шок в процветающих странах Севера, которые в течение последнего полувека были защищены от подобных ударов. Ни террористический акт 11 сентября, ни ответные удару по Афганистану и Ираку не имели своей целью этническую чистку, но они сразу же вписались в контекст этнорелигиозных конфликтов, чреватых чистками, – между израильтянами и палестницами, суннитами и шиитами, иракцами и курдами, русскими и чеченцами, мусульманами и индусами в Кашмире, а также между различными афганскими племенами. Эти конфликты подчиняют себе даже международную политику великих держав.

Таким образом, к несчастью для нас, кровавые этнические чистки не являются чем-то «примитивным» или чуждым нам. Они плоть от плоти нашей цивилизации. Большинство справедливо связывает их с ростом национализма в мире. Однако национализм становится очень опасным, только когда он политизирован и когда он представляет собой извращение свойственного Современности стремления построить демократию в рамках нации-государства. Демократия означает власть народа. Но в эпоху Современности слово «народ» относится одновременно к двум вещам. Первая – то, что греки обозначали словом демос, то есть обычный народ, население, массы. Таким образом, демократия – это власть обычного народа, власть масс. Однако в нашей цивилизации слово «народ» обозначает также нацию или, если пользоваться другим греческим термином, этнос, этническую группу – людей, объединенных общей культурой и ощущением общего наследия и отличающихся от других людей. Однако если народ правит в своем национальном государстве и если народ определяется при этом в этнических терминах, то этническое единство может приобретать большее значение, чем гражданское многообразие, без которого невозможна демократия. Если такой народ находится у власти, то что произойдет с людьми, принадлежащими к другим этническим группам? Ответы часто бывали неприятными – особенно если одна из этнических групп образует большинство, потому что тогда ее «демократическая» власть становится также тиранической. Как показывает Виммер (Wimmer, 2002), в эпоху Современности общество структурировано по этническому и националистическому принципу, ибо такие институты, как гражданство, демократия и социальная защита, увязаны с исключением на этнической и национальной почве. Я готов признать, что некоторые другие элементы современной реальности играют подчиненную роль в процессах, приводящих к чисткам. Мы увидим, что каста профессиональных военных в некоторых странах подвергается соблазну ведения войн на уничтожение врага, а такие идеологии Современности, как фашизм и коммунизм, в одинаковой степени отличаются беспощадностью. Однако за всем этим стоит представление, что враг, которого нужно уничтожить, – это целый народ.

Для ясности я разобью первый тезис на несколько подпунктов.

1а. Кровавые этнические чистки представляют собой фактор риска в эпоху демократии, потому что в ситуации полиэтничности идеал народной власти привел к переплетению демоса и доминирующего этноса, создавая органические концепции нации и государства, которые поощряли чистки по отношению к меньшинствам. В более поздние времена социалистический идеал демократии также оказался извращен, когда понятие демоса было переплетено с понятием пролетариата, рабочего класса, создавая давление, направленное на уничтожение других классов. Здесь в самых общих чертах намечены пути, на которых демократические идеалы приводят к кровавым чисткам.

1б. В колониях Нового времени демократические режимы, созданные поселенцами, часто оказывались намного более жестокими, чем более авторитарные колониальные правительства. Чем больше поселенцы контролировали колониальные учреждения, тем более кровавыми становились чистки. Это будет показано в главе 4. Здесь яснее всего видна связь между демократическими режимами и массовыми убийствами.

1в. Государства, где процессы демократизации только начались, в большей степени способны на кровавые этнические чистки, чем стабильные авторитарные режимы (об этом пишет также: Chua, 2004). Когда в полиэтническом окружении авторитарный режим ослабевает, демос и этнос, скорее всего, переплетаются. В отличие от этого, стабильные авторитарные режимы стремятся править по принципу «разделяй и властвуй». Это заставляет их стремиться уравновесить требования различных групп, включая этнические группы. Некоторые режимы, отличающиеся высокой степенью авторитарности, представляют собой исключение. Они мобилизуют большинство против «враждебных меньшинств», опираясь на массовую партию власти. Нацистский режим и коммунистические режимы, которые обсуждаются в главах 7–11, представляли собой диктатуры, а не демократии, хотя они возникли в контексте кажущейся демократизации, которую они впоследствии использовали в своих целях. Они мобилизовали народ в качестве этноса или пролетариата и представляют собой частичное исключение из этого подпункта.

1 г. Стабильные демократии представляют меньший риск кровавых чисток, чем авторитарные режимы или режимы, находящиеся в процессе демократизации. В условиях стабильной демократии гарантированы не только выборы и власть большинства, но и конституционные гарантии для меньшинств. Но прошлое этих стран не было столь похвальным. В большинстве случаев проводились этнические чистки, достаточные для того, чтобы создать гражданский коллектив, носящий в целом моноэтнический характер. В прошлом чистки и демократизация шли рука об руку. Либеральные демократии вырастали на субстрате этнических чисток, хотя за пределами колоний это принимало формы не массовых убийств, а организованного принуждения.

1д. Режимы, в настоящее время осуществляющие кровавые чистки, никогда не являются демократическими, так как это было бы противоречием в терминах. Приведенные выше подпункты, таким образом, относятся к ранним фазам эскалации этнического конфликта. Безусловно, по мере эскалации соответствующие режимы становятся все менее демократическими. Темная сторона демократии, таким образом, представляет собой извращение либеральных или социалистических идеалов демократии, происходящее с течением времени.

Принимая во внимание эти сложные отношения, мы не сможем в современном мире найти простой формулы, связывающей демократию и этнические чистки, как это подтверждают Фирон и Лейтин (Fearon & Laitin, 2003) в своем количественном исследовании недавних гражданских войн, носящих в большинстве случаев этнический характер. Но я не занимаюсь статическим сравнительным анализом. Мой анализ является историческим и динамическим: кровавые чистки перемещались по миру по мере его модернизации и демократизации. В прошлом они происходили главным образом среди европейцев, которые изобрели демократическое национальное государство. Страны, населенные европейцами, в настоящее время вполне демократичны, но в большинстве своем они также подвергались этническим чисткам (см. подпункт 1 г). Сейчас эпицентр чисток передвинулся в южную часть мира. Покуда человечество не примет меры, этнические чистки будут расширяться – до тех пор, пока миром не станут управлять демократии (надо надеяться, не прошедшие этнических чисток). Впоследствии станет легче. Но если мы хотим избавиться от этого явления быстрее, нам придется взглянуть в лицо темной стороне демократии.

Враждебность на этнической почве возникает там, где этническая принадлежность вытесняет классовую в качестве основной формы социальной стратификации. При этом чувства, близкие к классовой ненависти, направляются в русло этнического национализма. Этнические чистки в прошлом были редкостью, потому что большинство обществ в истории делилось на классы. В этих обществах доминировала аристократия или какие-то другие разновидности олигархии. Эти правящие классы редко имели с простым народом общую культуру или этническую идентичность. По существу, доминирующие группы презирали народ, практически не считая его за людей. Народ стратифицировался по классовому признаку – класс вытеснял этническую принадлежность.

Даже в первых обществах современного типа доминировала классовая политика. Либеральные государства, основанные на принципе представительства, возникли как форма достижения компромисса в классовом конфликте, давая враждующим группам ощущение принадлежности к единым народу и нации. В этих государствах допускалось определенное этническое многообразие. Но там, где в борьбу за демократию включается целый народ, борющийся с властью, воспринимаемой как чужая, возникает чувство этнической принадлежности, часто вбирающей в себя эмоции классового характера. Народ воспринимает себя как «пролетарскую» нацию, добивающуюся базовых демократических прав в борьбе с империалистическими нациями, составляющими высшие классы общества и претендующими на то, что они несут цивилизацию своим отсталым народам. В настоящее время борьба палестинцев, безусловно, носит «пролетарскую» окраску, причем враг определяется как эксплуататорский, колониальный Израиль, за которым стоит американский империализм. При этом израильтяне и американцы утверждают, что защищают цивилизацию от примитивных террористов. Подобной аргументацией в прежние времена пользовались враждующие классы.

Этнические различия переплетаются с другими социальными различиями – в первую очередь классовыми, региональными и гендерными. Этнонационализм набирает особую силу там, где его подпитывают другие виды эксплуатации. Самым серьезным недостатком недавних работ, посвященных этническому национализму, является почти полное игнорирование классовых отношений (см.: Brubaker, 1996; Hutchinson, 1994; Smith, 2001). Другие авторы ошибочно считают класс материальной категорией, а этническую принадлежность – эмоциональной (Connor, 1994: 144–164; Horowitz, 1985: 105–135). Они делают ошибку, подобную той, которую допускали авторы прежних поколений, считавшие главным классовый конфликт и игнорировавшие этническую принадлежность. В наше время верно обратное, и это относится не только к авторам из академической среды. Наши средства массовой информации широко освещают этнические конфликты, в значительной степени игнорируя классовую борьбу. Тем не менее эти два типа конфликтов подпитывают друг друга. Палестинцы, даяки, хуту и прочие верят, что подвергаются материальной эксплуатации. Большевики и маоисты полагали, что нацию эксплуатируют классы помещиков и кулаков. Игнорирование этнической и классовой принадлежности одинаково ошибочно. Иногда может доминировать та или другая форма конфликта, но она будет поглощать другую. То же самое можно сказать об эмоциях, связанных с гендерной и региональной принадлежностью.