3

– Я хочу, чтобы когда меня не было рядом, ты всё равно обо мне думал и не мог избавиться от этих мыслей. Я вошла тебе под кожу, я буду вечно бродить по твоим венам, пока огонь, питающий их, не погаснет навсегда, – говорила Геранта, гладя меня по руке. Она наклонялась, шептала свои заклятья, и они успокаивали меня.

Тогда я считал её увещевания проявлением любви и ревности. Желанием убедиться, что я весь её, хотя все годы я только это и доказывал! Но я ошибался.

Геранта просто посмеялась надо мной, отшвырнула как собачонку, надоевшую своей любовью и преданностью до зубовного скрежета.

Теперь же ничто не могло её спасти! Она уязвима, как всякая молодая мать, гордячка будет просить о пощаде, ползая на коленях, но я не снизойду до её слёз. Всё во мне умерло, то большое чувство, ради которого я готов был забыть о своей истинной природе, оказалось сном.

Я проснулся.

Нынче я ощущал себя таким сильным как никогда ранее, словно сон мой длился не пару лет, а десять или двадцать. Хорошо, что это только иллюзия, не хотелось бы увидеть Геранту постаревшей и утратившей страх смерти.

Таких убивать или терзать неинтересно. А я задумал большую игру. Недолгую, но очень забавную для того, кто долго был лишён света и возможности расправить крылья.

Вот я уже спикировал вниз, равнодушно скользнув взглядом по остаткам стальной сигары, догоравшей в море. Обломки железного скелета волны выбросят на берег, как нечто чужеродное и противное природе.

Страх, пронзивший находящихся внутри людей, когда они сгорали заживо, был угоден Драконьему слуху, угоден мне.

В первый миг, дохнув огнём, я испугался, что уничтожил Геранту, её смерть не должна быть лёгкой и чистой, но потом на душе сделалось спокойно: её там не было. Лишь вещи, хранившие запах этой женщины, погибли в пламени моей ярости.

И если всё это лишь сон, то рано или поздно придётся проснуться. Я больше не был уверен, что чары, напущенные Герантой, всё ещё сковывают меня под развалинами Острого Пика, возможно, я вырвался и теперь дышу чистым воздухом с моря и купаюсь в лунном свете.

Значит, жив.

Обратиться в человека я не спешил. Смотрел на луну, она казалась полнее и бледнее, чем обычно, подставлял морду ветру, приносившему запах огня и гибели, и дышал полной грудью. Сейчас надо восстановиться, потом принять облик человека и обойти владенья.

Оценить урон, нанесённый ведьмой. Найти её проклятый дар и уничтожить, чтобы ничто не могло помешать свершиться праведной мести. А потом, запустив руки в свою сокровищницу, я выработаю план.

Но я не спешил: слишком многое изменилось с того момента, когда Геранта опутала меня проклятыми чарами. Я ощущал ветер, но это был не тот бриз, который дул здесь много лет назад. Всё было тем же, но другим, я пока не мог определиться, что именно изменилось настолько, чтобы вызвать тревогу.

Утёс Орлиного гнезда показался не таким большим, каким я его помнил. И развалины наверху его совсем не напоминали домик смотрителя, каким я его строил. Это мог быть сон или чары Геранты, но что ещё хуже: это могло оказаться ловушкой.

Драконы не спят дольше пары лет, за это время даже армия Сангратоса не могла бы всё так изменить. Разрушить мой дом – да, но поменять море, луну, ветер – нет. Не было ни у кого такой власти в королевстве!

Даже у меня.

И всё же медлить было опасно, я обратился в человека, почувствовав невыносимую боль, словно рождался второй раз или умирал в третий. И всё же получилось.

Я был одет в старое, местами ветхое платье, выглядевшее так, словно рачительный хозяин, заносив его до непотребного вида, отдал слуге. Пыльное, ткань тонкая, но не порванное, значит, моё обращение прошло удачно. Драконья сила вернулась.

Дорога вниз вилась среди пышных раскидистых деревьев, которых ранее я не замечал, этот путь я всегда преодолевал в закрытом экипаже и не смотрел по сторонам.

Уже к рассвету я стоял там, где когда-то высился мой замок, теперь частично разрушенный, хотя стены ещё неплохо сохранились в восточном крыле.

Я мог бы восстановить его, только стоит ли тратить на это силы? Туман почти развеялся, скоро все увидят, что скрывалось в нём. Острый Пик однажды  восстанет из руин и будет краше прежнего, хотя и тот прежний не был красив, восстановить его поможет сокровищница.

Безошибочно определить, где она хранится, я мог бы даже с закрытыми глазами, да здесь это и не требовалось: разлом в той части замка ещё дымился, когда я получил свободу. Когда проснулся.

В том, что это не сон, а явь, я убедился, когда спускался с Утёса. Геранта вместе с её восточной магией не смогла бы так точно изменить ветер и пейзаж вокруг. Что-то было не так, и я жаждал скорее покончить с формальностями, чтобы изучить это что-то.

Убрать камни в обличье человека я бы не смог, но этого и не требовалось. Инстинкты сработали безупречно, я не сразу обратился в человека, едва проснулся, поэтому сейчас спустился в сокровищницу через широкий проём под ногами.

Факелы вспыхнули от заклинания, мой огонь смог бы пробудить даже дерево, рассыпавшееся в труху, но масляные лампы, предусмотрительно расставленные по сокровищнице по углам, кое-где уцелели, а больше света пока не требовалось.

Я ступал по золоту, оно хрустело под ногами, услаждая слух тонким благозвучным позвякиванием. Вот и тот самый повреждённый сундук, в котором я хранил самое ценное!

Набив карманы брюк и сюртука каменьями, я уже было приготовился уходить, как вдруг почувствовал чей-то взгляд в спину. Оглянулся и не увидел ни одной живой души. Никого не могло быть здесь, пока мой туман охранял землю Острого Пика. Но что-то же было в том тёмном углу!

Я рылся в золоте, словно в навозе, с брезгливостью человека, не привыкшего к грязной работе, именно такие чувства вызывал в душе зов амулета Геранты. Знал, что должен был его найти, мне повезло, что он откликнулся на моё пробуждение, потому что я уже приготовился действовать наудачу. Я был голоден, зол, силён, Геранту бы теперь не спасли никакие её штучки, но, разбив амулет, я ослаблю её ещё больше.

Наконец мой палец накололся на острый конец булавки с кровавым зрачком в окружении россыпи бриллиантов. Я сразу узнал прощальный подарок любовницы, который и погубил меня. Узнал, рассмотрел со всех сторон, подивившись его стойкости: если бы он потерял силу, то был бы сломан. Кажется, я недооценил Геранту, но без разницы!

Попытался разбить центральный камень – тщетно! Ничего!

Я обращу эту магию против неё самой. Проклятый дар действует лишь раз, теперь, я это сразу понял, как прикоснулся, это красивая безделица, но если её правильно использовать, она навредит ведьме, её подарившей.

Не стоит торопиться уничтожать оружие врага, лучше обратить его против дарителя.

Только я успел спрятать булавку, завернув её в старую тряпку, валявшуюся тут же, как снаружи послышались человеческие голоса.

4. Ниара

– Наши соболезнования, ваше высочество.

Слова в храме звучали приглушённо и как-то торжественно. Тем более, когда говорили о том, что все ныне живущие когда-то вернутся в лоно Богов, откуда нас исторгли на землю.

Религия в Сангратосе с недавних пор уступила главенствующее место науке, но в такие моменты, когда рядом с алтарём, украшенным крупными белыми и мелкими синими цветами, стоял массивный пустой гроб, люди снова обращались к подзабытым Богам.

Мы вспоминали обряды, над которыми втайне подсмеивались во времена сытого довольства и нескончаемой радости жизни, мы соблюдали их со рвением, достойным целителей или жрецов, и старались не поднимать глаза к небу, будто оно могло укорить нас за недавнее прошлое. И наказать ещё сильнее.

В такие моменты каждый боялся за себя и не желал долго находиться рядом с тем, кого затронуло несчастье. Это как чёрная язва, вдруг перекинется на невиновных? Ясное дело, что тот, кого наказали Боги, заслужил свои несчастья, и на всякий случай надо держаться подальше.

Я сейчас слушала сомнения и страхи окружающих и даже не удивлялась. Мой дар снова проявил себя, но теперь это неважно: с каждого угла вылезло несчастье, и все они устремились ко мне.

Смерть Орнака причиняла боль, но так плачут не по жениху, а по брату, с которым не слишком-то общался при жизни, и теперь раскаиваешься, да поделать ничего нельзя.

А ещё хуже, что если бы вернуть всё назад, поступила бы так же.

Какая-то часть меня даже проявила сдержанную радость: мне не придётся делить с этим человеком постель и кров. Теперь, прикрываясь трауром, я смогу целый год не ожидать посяганий на моё тело и приданное.

– Хоть слезинку пророни! – прошептала мама, одёрнув меня за рукав траурного наряда. Глубокий синий цвет всегда шёл мне, подчёркивая белизну кожи и цвет глаз, а чёрные кружева, пришитые на лифе, по пройме рукавов и по подолу напоминали барашки волн в каком-то траурном море.

– Я не могу плакать на заказ, тем более это не в рамках этикета, – ответила я со всем достоинством, не повернув головы.

Моя мать менее знатна, чем я. Иногда уместно было напомнить ей об этом.

Мы сидели на первой скамье от алтаря в первом ряду и принимали соболезнования, вереницей тянувшиеся сначала к нам, чтобы после те, кто произнесли их, могли с очищенной душой и совестью выйти на свежий воздух.

Служба кончилась. Король и его свита уже покинули храм, а нам с родителями и слугами предстояло проводить Орната в последний путь.

Пустой гроб опустят в недра Пожирателя смерти, как называли большую печь столицы. И земля примет своего сына, смешав его мнимый прах с останками тех, кто лёг в неё до него.

– Скорее бы всё закончилось! – вздыхали сёстры, а отец только морщился и старался смотреть на нас так, чтобы не позорились.

– Аминь! – произнесла я, согласная, что церемония в душном храме вызывала тошноту и дурноту. Так же как взгляды матери моего несостоявшегося мужа, от которой исходили волны ненависти.

Наконец всё было кончено. Храм опустел, сановитый жрец провёл обряд последнего восшествия к Пожирателю смерти, и вот уже я мысленно простилась с прошлым.

– Сдохни в этом же огне! – прошипела мне на прощанье леди Эстер, мать покойного Орната, и лишилась чувств, поймав мой взгляд.

Все вокруг засуетились возле несчастной, лишь её муж, дворянин, не слишком близкий ко двору, так как предпочитал сельскую местность душному городу, переминался с ноги на ногу и хмурился в сторону.

Мне почему-то показалось, что он скорбит больше своей супруги. Захотелось подойти и попросить прощения, хотя, видят Боги, я не виновата в своей дурной крови!

Теперь все те, кто ранее смеялись над приметами прошлого, будут шептаться, что всегда так и знали: восточная кровь ведьмы проклята. Мне суждено губить того, кто рядом. И даже тех, кто вольно или невольно коснулся моей судьбы.

– Пойдёмте! Нам здесь нечего больше делать! – отец едва дотронулся до моей руки, но я поняла его с полуслова. Промедление подобно позору, а близким к трону не подобает терпеть унижения, даже если отчасти они заслужены.

Я так чувствовала, хотя никто бы в Сангратосе не посмел в открытую обвинить меня в гибели жениха. Неполадки с дирижаблями в последние двадцать лет не случались, а уж катастрофы и подавно.

Но закрытому экипажу обрадовались все: и мать с сёстрами, не признающие самоходные повозки, и даже отец, говоривший, что вскоре паровые машины, пока неповоротливые и не сильно юркие, заменят привычные кареты с лошадьми. Мать на это обычно возражала, подняв брови: «Королевской семье не подобало кидаться на всё новое и блестящее, как сороке на зеркальце».

– Ниара, ты не должна покидать летнюю резиденцию его величества, по крайней мере, месяц. Я распорядилась, траурные наряды перевезут туда, королева-мать милостиво разрешила из уважения к твоему горю.

Тут мама сделала упор на последние слова и замолчала, выразительно глядя на меня, словно я собиралась возражать.