Сопки парили разнотравьем и стрекозами, озеро дразнило приветливой гладью. Бородачи не спрашивали о пропавшем Идрисе, а баши в знак благодарности старался разнообразить их ужин, подстреливая зазевавшихся тушканчиков. Караван без приключений добрался до Семипалатинска, там сели на баржу, поплыли.

В сопровождении праздных дум прибыли в уездный Павлодар – излюбленное место купцов, где горластые перекупщики – русские, татарские, китайские – старались сбить цены и одолевали расспросами. Еще недавно здесь лениво жужжал маленький форпост Коряковский, а теперь гордо подбоченились каменные хоромы в два этажа, расставили широкие руки мощеные улицы, на которых нарядная публика праздновала короткое сибирское лето.

Чжоу Фан заметил, что русские любят все новое: вон и дорогу железную строят, и заводы, и пароходы по реке пускают. Сами наряжаются по последней моде, выписывают научные книги и модные журналы, торопятся всего отведать, все проверить и всем пресытиться. А китайцы ценят старое, привычное, холят и лелеют, что досталось от предков.

После Павлодара караван вдвое уменьшился. Часть поплыла дальше по воде в Омск и Тобольск. Ну и ладно, меньше попутчиков – выше цены. Щедрый ломоть товаров остался в высоких добротных лабазах местных купцов, а взамен на обратном пути каравану предстояло забрать векселя. По ним неразговорчивые подозрительные казахи с непременным насваем^[11] за губой отсчитают молодых жеребцов и упругих, лоснящихся кобылиц, которых погонщики доставят в Кульджу.

– Мне надо встретиться кое с кем. – Сабыргазы отозвал его в сторону. – Утром, до рассвета, нагрузим Каракула, я тебя разбужу. Это недалеко. Я пойду вперед, ты подождешь с верблюдом. Если что‐то пойдет не так, я сигнал дам. – Он засунул в рот два грязных пальца и свистнул по‐разбойничьи так, что уши заложило. – Тогда уходи.

– А если нет?

– Что – нет?

– Если знака не будет?

– Тогда жди, я за тобой вернусь, поведем Каракула, разгрузим.

Чжоу Фан постеснялся спросить: а вдруг Сабыргазы не успеет дать сигнал, вдруг его свяжут, оглушат, подстрелят, в конце концов? Ведь случилась же беда с Идрисом. Слова уже сидели на самом кончике языка, но он их прикусил, не выпустил наружу. Говорит же караванщик, что везучий, значит, все равно не прислушается, только посмеется. Надо решать самому, а слова лучше попридержать. Не зря китайцы говорят: быстро открывай глаза, медленно открывай рот.

Но баши неожиданно добавил:

– А если вдруг совсем плохо, то ты за главного.

Подобная честь озадачила поверенного. С одной стороны – боязно, с другой – снова боязно. Как пить дать, не справится он, не запомнил всего, слушал наставления вполуха, да и не заплатят ему, как караван-баши. Но отказаться нельзя: как он тогда узнает, что ждать бесполезно и полагаться следует лишь на свою измученную недоверием голову?

Остановились на глинистом берегу, где темнели валуны – огромные, каждый с большой дом. Катились по руслу в неведомом тысячелетии и подустали, решили постоять на причале. Три или четыре великана, сросшиеся вместе кровеносной системой многочисленных древесных корней и плотью слежавшегося грунта. Сверху и сбоку, нахально выкидывая ветки в разные стороны, росли деревья. Со стороны берега – ивы, спускавшие свои бесчисленные плети до самой песчаной отмели. Под этими камнями неустанное течение выбило большую пещеру, прикрытую плотной ивовой завесой.

– Хочешь посмотреть интересное место? – Сабыргазы подтолкнул китайца в выемку под камнями.

Чжоу Фан залез под едва набравшие сок ветви и обомлел: пещера оказалась сухой и просторной, под каменным навесом мог разместиться не только путник, но и ишачок с поклажей, а единственный вход прикрывала живая ширма из светло-зеленых нитей.

– Нравится? – Сабыргазы так гордился, как будто это он вырыл пещеру, а не могучий седой Иртыш, которому вообще нет дела до человеческих судеб.

Караванщик пошел вдоль берега и скрылся из глаз. Чжоу Фан поднялся на берег, дал Каракулу полизать соленую ладошку и стал ждать. Через четверть часа над пригорком показался лисий малахай. Все в порядке.

На встречу явились два русских джигита на грязно-белой лошади, запряженной в неказистую телегу. Один оказался проворным карликом с одутловатой шеей, он много и быстро-быстро говорил, поминутно шикая и оглядываясь. Второй – крепкий, статный, с кудрявыми темными волосами, торчавшими из‐под заломленного набок картуза, в полосатых штанах, заправленных в начищенные до блеска сапоги.

– Это еще что за китаеза? Где Идрис, черт-перечерт? – хрипло спросил коротышка, ощупывая прибывших неспокойным взглядом.

– Ассалам уалейкум, Егор. Неприятность с Идрисом. Видишь, и меня задело. – Сабыргазы слегка пошевелил раненой рукой. – Это мой новый помощник.

– А мы с ним не погорим?.. Эй, китаец, ты молчать умеешь? – Странный вопрос: Чжоу Фан пока не вымолвил ни слова. – Ты за него ручаешься, Сабыр? А не то – того.

Что «того»? Удивительный все‐таки русский язык.

Караван-баши кивнул, мол, ручается, на сердце приятно зашебуршалась гордыня. Егор принялся причитать, оплакивая судьбу Идриса, заламывал маленькие ручки, нагромождая одно на другое витиеватые ругательства. Наконец перешел к делу:

– А почему мало привез?

– В этот раз так. – Сабыргазы скривил рот, показав свои замечательные зубы.

– Надурить Егорку хочешь? Не пойдет.

– Я от слова не отказываюсь. Сказал – привезу. Подожди.

– Тогда таньгу вертай, черт-перечерт, с меня спросят.

– Нет. Сказал – жди.

– Так не пойдет, Сабыр. Мы не в игрушки играем. Мне теперь надо Идриску выгораживать, это ж кореш мой, на одной улице росли. Снова монета, черт-перечерт. А ты уйдешь за горы – и фьють.

– Все. Я что мог, сделал. Пойдем, Чжоу Фан.

– Нет, не уходи, – закричал вслед Егор, – завтра в этом же месте буду ждать, принеси остаток. Нет – пеняй на себя.

Интересно, что мог сделать коротышка могучему караван-баши? Вряд ли речь шла о кулачках. Значит, следовало ждать пакостей от властей, а это не в пример хуже.

Лопоухий уже не раз пожалел, что согласился помогать, пусть даже за большие деньги. Но как он мог отказаться? Тот бы все равно использовал его, просто втемную и бесплатно. Наврал бы что‐нибудь и потащил с собой. Не пойти – опасно, так в одно утро можно и не проснуться, остаться лежать где‐нибудь в околке неприметным бревнышком. И не найдет никто, кроме шакалов. А схватят баши урядники, так и весь караван встанет.

Назавтра Сабыргазы на встречу не пошел.

– Сам сходи, – сказал он китайцу, – отвези вот это. – Он передал несерьезный баул. – Скажи, что я заболел. Быстрее возвращайся, и пойдем дальше.

– Я по‐русски плохо разговариваю. Люди те опасные, я не угадаю, чего от них ждать. – Совать ногу в капкан категорически не хотелось.

– Они тебе ничего не сделают, от тебя толку нет. Им я нужен, за старые долги спросить. Тебя это не касается. Им позарез деньги нужны. Деньги – это товар. Они не посмотрят, мой или чужой, заставят отдать. Поэтому я не хочу встречаться. Давай ты топай!

Испуганный и огорченный, Чжоу Фан поплелся на берег. Ивы так же, и даже еще лучше, прятали пещерку на отмели, потому что листья расправлялись с каждым днем. Он привязал ишака в отдалении и снова залез под ивы проверить дивное местечко. Раздвинул рукой живую ширму и замер.

– Проходи, раз явился. – В пещерке сидел Егор со вчерашним приятелем. – Где Сабыргазы?

– Я русский не понимать. Сабылгазы болеть. Сильно болеть. – Чтобы разнообразить небогатый лексикон, Чжоу Фан закашлялся, схватился за горло, потом зачем‐то за ногу, как будто эти органы могли страдать одной и той же хворью. Он разглядел торчащие из мешка стволы обрезов. Нехорошо.

– Везучий, черт-перечерт. А мы с ним поговорить хотели по душам. – Егор встал, став чуток повыше, всего на каких‐то пять вершков.

Коротышка снова хрипло и непонятно залаял, но китаец догадался, что у того имеется подмога и он намерен навестить стоянку и самолично побеседовать с караван-баши.

– Пойдем со мной. Кушать. Пить. Вместе ехать к Сабыргазы. – Карлик сопровождал корявые слова аппетитными жестами, показывая, как будет потчевать гостя, если тот согласится его сопровождать.

– Нет. Я ходить одна. Вместе не мозно, – не соглашался озадаченный порученец.

– Ладно, ладно, одна так одна. Мы с Семой тоже подъедем, так сподручнее, – сдался Егор, а повернувшись к тому, кого называл Семой, добавил вполголоса: – Предупредим десятского. Если не захочет добром платить, отправится к Идриске в компанию.

Чжоу Фан понимал по‐русски значительно лучше, чем говорил. Сабыргазы задолжал приятелям, и они непременно желали получить свое. Сейчас отдадут караванщика в руки властей. Оно и ладно бы, но ведь и всех, кто в караване, запрут за решетку. А товары растащат. Через полгода ли, через год ли их выпустят, но что станет за это время с их торговлей, с верблюдами? Аи^[12], злые духи неуклюже играют его судьбой в цзянь-цзы^[13], вот-вот совсем уронят, и предстоит лопоухому неудачнику валяться под ногами у каждого, желающего его попинать.

– А подожди-кась туточки с нами. – Егор что‐то прочитал в лице Чжоу Фана – опять подвели глаза. – Все‐таки вместе пойдем, посиди-кась. – Он схватил за рукав халата и потянул книзу.

Китаец опешил, но лишь на миг. От коротышки большого вреда ждать не приходилось, главное, чтобы здоровяк не успел вскочить. Он оттолкнул Егора и метнулся к выходу из пещеры. Забыв, что за ивовой ширмой плещется холодная река, плюхнулся в воду, хотел выбраться назад, но передумал, пожалел времени. Неуклюже вращая прилипшими рукавами, Чжоу Фан поплыл к середине, заранее оплакивая приговоренную шапку. Быстрое течение подхватило и понесло, стаскивая сапоги и пеленая в тяжелые полы чапана. Он нырнул, стянул под водой халат, вынырнул, плыть стало значительно легче. Стремнина шумела и рычала, неслась разъяренной волчьей стаей мимо озадаченных берегов – куда там преследователям! Ему удалось выловить ак-калпак, уже хорошо. Егор с высоким приятелем провожали взглядом мелькающую в волнах черную макушку.

Он проплыл много, с пару верст, даже не плыл, а просто лежал в холодных ладонях быстрых волн. Выбрался на берег возле самого караван-сарая, разделся, выжал одежду и снова налепил на тело мокрые, непослушные штаны и рубаху. Спасенную шапку прижал к груди, чтобы не стекали по лицу речные капли. Прибежав к своим, растолковал караван-баши, чтó понял из разговора, и поскорее тронулись в путь: в сумерках уже грузились на баржу, а с рассветом вышли на речной простор. Сабыргазы не скрывал, что остерегался преследователей. Успели. И вправду везет желтоглазому. Под мерный плеск волн Чжоу Фан, получивший волею жестокой судьбы чужую роль в плохом спектакле, искал ответы на непростые вопросы. Как отвязаться от участия в опасных игрищах? Не поздно ли еще и какой удел ему уготован? Пропасть в российской тюрьме, сгнить на каторге, никогда не увидеть родных рисовых полей? Или просто сложить голову на маковом поле под берегом строптивого Иртыша или Ишима? И не оправдать надежд придирчивого доброго Сунь Чиана. Про обещанные за помощь деньги он уже не думал: не до барышей, хорошо бы своего не растерять.

Сошли на берег, занялись торговлей. Близился конец мытарствам: через неделю заблестят купола петропавловских церквей. Хотя есть ведь еще обратная дорога… Рано радоваться.

Петропавловск – уездный городок Тобольской губернии – запомнился с прошлых поездок диковинным гербом: щит, разделенный на два поля. На верхней половине – тобольский герб, а на нижней, именуемой серебряной, – коротконогий верблюд, навьюченный двумя тюками наперевес и ведомый в поводу неказистым азиатом в беспоясном чапане и киргизской шапке, точь‐в-точь как подаренная бедолагой Идрисом. Знать, чтут в этих местах караванщиков.