Ожидаемого Егорычем от меня счастья по поводу данной информации, я не выказала. Пожала плечами и проговорила:

– Что значит «не в нашем районе»? Тут по нашим лесам границы районов не установлены. Зашли не в нашем районе, а пропали в нашем. Кто это тебе точно скажет? Забыл, как месяц назад всех добровольцев по лесам на поиски отправлял? Может наш найденыш как раз из этих гидрологов и есть? Ты бы списочек экспедиции запросил, да описание всех ее участников, а еще лучше, их фото. Глядишь, что и обнаружится.

Василий Егорович надулся на меня, словно мышь на крупу, и недовольно пробурчал:

– Ты, конечно, Константиновна, человек у нас всеми уважаемый и, можно сказать, даже любимый (это он припомнил, как я прошлой зимой его пацана от воспаления легких вылечила, не иначе). Но, не в обиду тебе будет сказано, не учи ученого. Уже отправил. Сказали, ждите ответа. Экспедиция была не абы какая, а с какого-то секретного ведомства. Так что, вот, жду… А как только чего известно будет, так я тебе сразу знать и дам. Хотя, мне оттуда, – он поднял к потолку указательный палец, не иначе как, намекая на самого Господа Бога. – Короче, – перешел он почему-то на шепот, – сказали, чтобы шибко тут не афишировали, что мы тут кого-то нашли, и на информацию там со всякими фотографиями, чтобы не очень-то и рассчитывали. В общем, все, Константиновна, что мог я сделал. Остальное, пускай в районе сами разбираются. – И он, состроив физиономию сурового вояки, печатным шагом пошел выключать закипевший чайник.

Я еще посидела немного, размышляя на тему «секретного ведомства». Были у меня на этот счет кое-какие мыслишки. Честно скажу, не очень веселые. У меня почти не было никаких сомнений, кого пришлют на «смотрины». Перспектива подобной встречи меня никак не вдохновляла. Но от меня в данной ситуации, увы, уже ничего не зависело. Поразмышляв еще немного на эту тему, поднялась со стула. Ничего путного на ум так и не пришло. Только, мой внутренний голос оживленно нашептывал, что придется нам намаяться с этим самым «ведомством». Под «нами», разумеется, я подразумевала себя и Найдена. Говоря попросту, проблемы грядут нешуточные. Но я твердо знала только одно. Ни про шкатулку, ни про бабкин медальон, ни про странное поведения найденыша я никому не расскажу. А значит, со всеми этими делами придется разбираться самой. И еще, моей основной задачей было поставить человека на ноги, и постараться избавить его от амнезии, а что до всего остального… Даст Бог, разберусь помаленьку.

Отказавшись от предложенного Василием Егоровичем чая, сославшись на дела, попрощалась с ним, и все еще пребывая в задумчивости, покинула его кабинет. На улице взяла велосипед, и собралась отправиться в магазин. Уж коли я приехала в деревню, то не мешало бы и затариться провизией. Только своей задумчивостью я могу оправдать тот факт, что не заметила у крыльца фельдшерского пункта, расположенного с другого торца здания, Наталью, нашего местного фельдшера, которая стояла с двумя бабками из местных шепотниц-сплетниц. Старушки что-то активно нашептывали фельдшеру, при этом не забывая поглядывать по сторонам. Заметив меня, погруженную в раздумья, одна из бабулек громко поздоровалась, а я при этом, чуть не подпрыгнула от неожиданности по причине своей увлеченности полученной от участкового информации, и поэтому не замечала ничего и никого кругом. Наталья, не питавшая ко мне теплых чувств, не упустила момента, и с ядовитой ухмылочкой пропела:

– Что ж ты, Верка, односельчан-то игнорируешь. Или совсем там на своем кордоне одичала? – Я от такого «здрасти» слегка растерялась.

Наталья баба была непростая, за словом в карман не лезла, а ее отношение ко мне было всем хорошо известно. Меня она считала шарлатанкой, которая уводит людей от светлого пути науки во тьму мракобесия и предрассудков. Но до прямых оскорблений и хамства до сего дня она пока не доходила. Тем удивительнее и неожиданнее для меня оказался ее выпад. Бабки замерли не дыша, в предвкушении скандала, очевидцами коего они жаждали стать, за неимением других значимых событий в нашем тихом омуте. Ругаться я не любила, полагая, что нормальные люди все свои разногласия вполне могут решить спокойно и мирно, просто поговорив. И сейчас этого делать не планировала. Но, по непонятной причине, Наталья была настроена весьма воинственно. Не дождавшись от меня ничего, кроме недоуменной усмешки, она продолжила, решив зайти с другого бока.

– Ну что, как там мужик? Ты его уже обаяла своими чарами, или пока только зельями своими ведьмовскими травишь? Чары-то с годами, поди, теряют свою силу. Да и тренироваться тебе не на ком особо. Одно зверье на твоем кордоне только и бродит. – Ее ухмылка сделалась совсем едко-ядовитой.

Нет, я, конечно, человек мирный, можно сказать, безобидный, но хамства терпеть не могла. Остановилась, придерживая одной рукой велосипед, другой рукой откинула назад выбившуюся прядь волос, смерила ухмыляющуюся Наталью с ног до головы прищуренным взглядом. Раздвинув рот в ласковой улыбке, так что заломило челюсть, и пропела сладким голосом:

– Ох, права ты, Наталья Андреевна… Тренироваться не на ком. Да и годики наши с тобой утекают, ох, уходят безвозвратно… Красота-то вянет день ото дня… А что до мужика, так там и вовсе все плохо. Он все больше бредит, а в бреду твое имя повторяет. Знать, шибко ты ему по сердцу пришлась. Я уж и так, и эдак… Нет, ничего не помогает. Все стонет во сне, да твои черты небесные перечисляет. Не знаю, и откуда только так до мельчайших деталей и черточек все запомнил? – Вздохнула я в притворном сожалении. И, видя, как зеленеет от злости лицо фельдшера, закончила, будто в раздумье. – Может и вправду, к тебе его сюда привезти? Уж ты-то ему быстро мозги вместе с памятью на место поставишь… Ты ведь известная у нас мастерица по этой части. – И заговорщицки ей подмигнула.

Посмотрела на тихонько хихикающих бабулек, неодобрительно покачала головой, и, сев на велосипед, порулила к продуктовому магазину. Болтаться в деревне долго не было ни желания, ни возможностей. Найден оставался один, чем тревожил меня безмерно. Уже отъехав метров на десять от компании сплетниц, услышала вслед злобное громкое шипение Натальи:

– Вот сука…!!

Я усмехнулась. В данный момент, из уст Натальи это прозвучало почти как комплимент.

В сельском магазине царила прохлада и тишина. Посетители отсутствовали, что меня нисколько не огорчило. Продавщица, щуплая тихая бабенка по имени Степанида, лет сорока, со спокойным и незлобивым характером, что так было не свойственно представителям ее профессии, сидела за прилавком на высоком табурете и, водя пальцем по странице, с увлечением читала какую-то книгу в стареньком потрепанном переплете. Услышав, что кто-то вошел в магазин, оторвала взгляд от своего занятия, и посмотрела на меня, шмыгнув носом. Глаза у нее были, что называется, на мокром месте. Вместо приветствия, она страдальческим голосом произнесла:

– Нет, ну ты только поглянь, Вера, какие ж все ж таки козлы эти мужики. Ну ни на кого нельзя положиться, ну просто ни на кого!!

Я слегка опешила. Отчаянье, звучащее в ее голосе, грозило перейти в потоки слез. Сама Степанида была замужем за мастером с лесозавода. И, насколько я знала, брак был вполне удачным. Ее Николай не пил запоем, характер имел под стать супруге, спокойный и добродушный, в хождении на сторону замечен не был. Деток они имели в количестве трех штук. И вообще, считались в деревне чуть ли не образцово-показательной супружеской парой. Интересно, что это ее так разобрало на критику мужского пола? Я, коротко поздоровавшись, протянула руку и посмотрела на обложку книги. Надо же… Стендаль, «Красное и черное». Но, насколько я помнила, ничего такого особенного, что можно было бы характеризовать, как «все мужики – козлы», в романе не было. Хотя, как знать, у кого и какие чувства вызывает эта история. На всякий случай, я покивала сочувственно головой Степаниде, и попросила взвесить мне пару килограммов сахара. Но продавщица, как видно, жаждала поделиться своими переживаниями о прочитанном, а кроме меня, на беду, никого из покупателей больше не было. На мое счастье, женщина работала так же проворно руками, как и языком, и вскоре, со скорбной миной по поводу судьбы «несчастных баб», я оказалась на улице, выдохнув с явным облегчением. Господи, как чудесно, что я живу на кордоне, а не в деревне!! Общество моего пса Хукка является для меня вполне достаточным. А излишнее общение меня всегда вгоняло в тоску. Может, и права Наталья? Я совсем уже одичала.

Погрузив все продукты на велосипед, я вдруг заметила деда Авдея. Вел он себя весьма странно, если не сказать, чудно. Спрятавшись за раскидистый куст бузины, росший на углу магазина, он подавал оттуда мне какие-то непонятные знаки. Я подошла к нему и на всякий случай оглянулась. Ничего подозрительного или угрожающего, вроде бы, не заметила. Улица была пуста, что и не удивительно. Рабочий день был уже в самом разгаре. Уставилась на деда в ожидании объяснений его загадочного поведения. Но, судя по всему, он этого делать и не собирался. Быстро прошептал скороговоркой:

– Вереюшка, я к тебе седни, как стемнеет, загляну.

И, развернувшись, шустро помчался, не оглядываясь, по улице. Я только рот открыла от изумления на такое поведение деда. Чудны дела твои, Господи! Нет, определенно, с односельчанами что-то происходило неладное. Один играет в стратега, другая хамит, а третий вообще, похоже, записался в шпионы. С этими мыслями о необычном поведении людей, живущих в деревне, я села на велосипед, и покатила на свой кордон. Оставленный без присмотра Найден, продолжал меня беспокоить.

Глава 8

К своему кордону я подъезжала с замирающим сердцем. Хукка встретил меня у калитки радостным лаем. Это внушало некоторый оптимизм. Войдя во двор, я с облегчением увидела сидящего на крыльце Найдена. Ну, слава тебе, Господи, вроде бы обошлось. Мужчина сидел и что-то выстругивал из куска дерева. Заметив меня, поднялся, отложив свою работу в сторону, и сделал несколько шагов мне навстречу с робкой неуверенной улыбкой. Заметив в моих руках сумку с продуктами, бросился помогать, чем обрадовал меня еще сильнее. Значит, не все так уж у нас и плохо с памятью. Обычные человеческие чувства, а главное, привычки, не оставили его вместе с потерянной памятью. Поэтому, надежда на восстановление была вполне ощутимой.

Весь остаток дня я посвятила заботам о постояльце. Он послушно глотал мои отвары и мою стряпню, приводя меня этим в чувство, граничившее с восторгом. Если он и дальше так будет, то, пожалуй, дня через два-три мы вполне можем приступить к восстановлению памяти. У меня даже возникло искушение попробовать расспросить его о шкатулке. Несколько раз я подходила к запертому бабулиному сундуку, замирала возле него на несколько секунд в раздумье, и тут же отходила прочь. Что-то мешало мне открыть его. Какой-то внутренний голос словно нашептывал: «Еще не время…». Своему внутреннему голосу я привыкла доверять, о чем ни разу в своей жизни еще не пожалела.

День прошел весьма неторопливо. Найден охотно брался за домашнюю работу, при этом, не деля ее на мужскую и женскую. Все у него получалось довольно споро и ловко. Из чего я сделала вывод, что подобный труд для него привычен. Начиная от мытья посуды и кончая колкой дров. Правда, если работа требовала значительных физических усилий, то он быстро выдыхался, и затем ему приходилось подолгу отдыхать. Но это было делом поправимым. Еду я старалась для него готовить легкую, но достаточно питательную, чтобы быстрее восстановить его силы. Понаблюдав за ним этот день, я сделала вывод, что, скорее всего, он все-таки, городской житель. Хотя, ему достаточно долго приходилось жить, что называется, на земле. Это впечатление складывалось из множества мелких, казалось бы, совсем незначительных деталей. Как он носит дрова, как набирает воду из колодца, даже, как просто сидит на крыльце, гладя мою собаку. Все мои наблюдения могли сыграть свою роль, когда я займусь его памятью.