– Но я ничего не видела, – грустно сказала Храмова. – Я вышла слишком поздно, когда Федор Арсеньевич уже лежал внизу. Скользко было, снег, лед.

– Он решил посмотреть, что-то его заинтересовало внизу? – понимающе кивнул Сосновский.

– Не знаю, может быть, – пожала худенькими плечами девушка. – У нас с фасадом проблемы были, потом еще утеплитель ветром порвало на вводе воды.

Сосновский чисто физически почувствовал, что контакт налаживается, что ему как-то удалось найти точки соприкосновения с этой женщиной, заговорить на темы, которые ей хорошо понятны и привычны. Расспрашивал он о причинах, которые могли заставить Филиппова перегнуться через парапет или пролезть за него, лишь для того, чтобы разговор завязался на профессиональную тему, чтобы девушка втянулась в разговор. Сосновский уже составил свое мнение о причинах, которые могли привести к трагической гибели. Другие специалисты рассказали, что и как могло заинтересовать Филиппова. Так что версия, что мужчина погиб из-за неосторожности, вполне была реальная и рабочая. Но все же… Это «все же» очень беспокоило Михаила, он чувствовал, что есть еще одна тайна. И до этой тайны он никак не доберется. То ли люди молчат, то ли не все знают.

И вдруг Сосновский понял. По глазам, по интонации, по вздохам, по мимике он понял, что Храмова была влюблена в Филиппова. И теперь надо убедиться в этом окончательно, не провоцируя нервную систему девушки на новый срыв. И как же это сделать, ведь любовь для многих очень сильное чувство. Женщины не умеют думать о любимом человек плохо. Если кто-то так думает и говорит, то он просто не заметил, что любовь ушла, что ее уже нет. А в Храмовой она жила до сих пор, скорбела и печалилась.

– Скажите, Лида, а каким был Федор? – спросил Сосновский, умышленно назвав Филиппова просто по имени.

– Добрым и очень хорошим, – мгновенно ответила Храмова. – Самым лучшим. Он был бы замечательным мужем и отцом, замечательным руководителем, только многие говорят, что он был слишком мягок для начальника. Но ведь начальник – это не зверь, ему незачем быть свирепым, злым и грубым, правда же?

– Конечно, – улыбнулся Сосновский и заметил, что губы девушки дрогнули в слабой улыбке ему в ответ. – А почему Федор был не женат? Ведь в него, наверное, была влюблена половина женщин вашего предприятия.

– У мужчин это бывает, – грустно ответила Храмова. – Выбирают долго, не могут решиться, не нашли еще ту, чтобы сразу в сердце загорелся огонь. Вы не думайте, не верьте, если вам кто-то скажет, что Федор был бабником. Увлекающимся он был, это правда, но просто потому, что настоящая любовь к нему не пришла.

– У него была женщина? – решился спросить Михаил, повинуясь интуиции.

– «Женщина», – горько повторила Храмова. – Не женщина, а несчастье это его. Тоже думал, что любовь, а какая она любовь, если женщина замужем.

– Тише, тише, – остановил девушку Сосновский, хотя она и так говорила тихо. Ему нужно было создать обстановку, ощущение, что у них теперь есть общая ото всех тайна. – Не дай бог кто узнает. Вот ведь позора не оберется эта женщина. Опомнится, а семья уже развалилась. У нее, наверное, хорошая семья, да?

– Хорошая, – кивнула Лида. – Уж ей-то совсем нельзя такими вещами заниматься. У нее муж ответственный работник, глава райисполкома.

– И район у него сложный, – предположил Сосновский. – Сутками на работе да по району мотается.

– Междуреченский-то? – вздохнула Храмова. – Да уж. Сел там много, далеко от города. И с врачами плохо, и школы разваливаются. Хоть и война, а детишек учить надо. И стариков лечить.

Михаил сразу перевел разговор на другую тему. А в голове билась мысль: «Междуреченский район, райисполком Междуреченского района». Вскоре поблагодарив Храмову за помощь и пожелав ей скорейшего выздоровления, Сосновский отправился в кабинет главного врача. Оттуда, выпроводив предварительно хозяина кабинета, он позвонил Крапивину.

– Илья Валерьевич, а кто у вас председатель Междуреченского райисполкома?

– Междуреченского? – Голос полковника стал удивленным. – Рубцов Захар Пантелеевич. А что?

– Потом расскажу. А что за человек этот Рубцов?

– Коммунист, хороший хозяйственник. В Гражданскую воевал в этих местах, герой-партизан.

– Герой, говорите…

Сосновский положил трубку и задумался. А что, как раз это многое и может объяснить. Герой, боевой человек, партизанил. Мог из ревности в порыве гнева и убить. Или даже не в порыве, а из чувства ненависти. И не сам, конечно, подговорил кого-то, нанял, убедил. Может, подговорил кого-то из своих бывших и очень преданных ему лично бойцов своего отряда. Вот это поворот!

Чужака видели в семи километрах от поселка, насколько можно было верить словам мальчишки и карте местности. Паренек лет пятнадцати был смышленым и себя не выдал. Он сидел в кустах и смотрел на человека, который, судя по всему, сверялся с картой и что-то искал. Силки были пустыми, птицы сегодня не прилетали в этот перелесок, и мальчишка спокойно сидел и ждал, когда незнакомый мужчины в полушубке и валенках уйдет.

– Оружие у него было? – допытывался участковый.

– Автомат был, – уверенно заявил мальчишка и показал на Когана, – вон как у дяденьки.

– Все, парень. – Участковый нахмурил брови. – Дуй домой и в лес больше не суйся, пока мы чужака не найдем. Понял?

Буторин спрятал карту и поправил на ремне автомат. Отряд у них с Коганом получился маленький. Всего девять человек. Из комендатуры прислали «полуторку» с двумя автоматчиками, да сам участковый привез на своем мотоцикле двух сержантов из райотдела. И военный комендант, и милиция отреагировали оперативно. У них были ориентировки из НКВД, поэтому никто не стал тянуть резину, сразу прислали людей. Ну и самый ценный член группы – охотник Матвей Макарыч.

– Времени у неизвестного было в запасе много, считайте, часов восемь, – заговорил Буторин. – Можно бы и мужиков, охотников поднять для прочесывания. Да только какие бегуны из стариков, а нам пешком много придется преодолеть. Машина не везде пройдет, а мотоцикл и вовсе. Так что, товарищи, выход у нас один – послушаться Матвея Макарыча и выдвинуться туда, где мы можем перехватить неизвестного. Это наверняка диверсант из числа тех, кого мы ищем.

Идея была проста, и, наверное, в данной ситуации это было единственно правильным решением. Люди во всех прилегающих районах, всех населенных пунктах, которые находятся в радиусе ста километров, предупреждены. Но вряд ли этот человек с автоматом старался попасть в город или какой-то поселок. Скорее всего, его интересовало что-то в тайге. Значит, или схрон у них там, или его там ждет остальная группа. А это связник или разведчик.

Возложив на участкового милиционера командование всем поисковым отрядом, Буторин отправил его с проводником на машине в сторону речки Кедровки. Там между сопками самый хороший проход на северо-запад через тайгу. И поваленных деревьев мало, и гари нет, мелкого подроста тоже мало, потому что там каменистая земля. Разделившись, они там могут перехватить незнакомца. А Буторин с Коганом решили уйти севернее, к Моченой пади. Там в эту пору подмерзли болота, и местность стала проходимой. Если диверсанты знакомились с местностью, то могут воспользоваться этим обстоятельством. Например, передвигаясь к железной дороге через Моченую падь, они сэкономят пару дней, если не больше. Этим путем вообще можно выйти к Хабаровску.

– Вы как вдвоем-то? – участковый хмуро посмотрел на оперативников. – Может, пару бойцов возьмете? Ненароком нарветесь на банду, так вдвоем не отбиться. А если их там много?

– Не переживайте за нас, – усмехнулся Буторин. – Мы люди опытные. А если их там много, то мы подходить и показываться не станем. Много людей создают много шума и оставляют много следов. Да и вы, если что, услышите шум стрельбы. В тайге зимой воздух звенит, слышимость за десятки километров отличная. Жаль, что рация ваша не работает. Но мы найдем способ как связаться со своим руководством и сообщить детали операции. Давайте, не теряйте времени. В машину. Высадите нас через пятнадцать километров перед грядой.

Буторин и Коган шли уже около часа. Местами с подветренной стороны на открытых участках снега наметало по колено, а то и выше. И тогда оперативники углублялись дальше в тайгу. Приходилось почти постоянно осматриваться и прислушиваться. Видимость была ограничена, скрип снега выдавал шаги идущих людей. Правда, в кронах деревьев шумел ветер, часто ломались и падали ветки, и это создавало определенный природный шум тайги. Но опытный человек может запросто услышать других людей. А уж устроить засаду и перестрелять врага тут можно очень легко.

Коган, который шел по склону чуть ниже, вдруг предупреждающе поднял руку. Буторин сразу же за деревом опустился на одно колено и изготовился к стрельбе. Быстро осмотревшись, Буторин снова перевел взгляд на напарника. Борис поднял руку, а потом потыкал пальцем куда-то вниз и левее. Буторин перевел туда взгляд и только теперь разглядел цепочку следов. Неосторожно, покачал Виктор головой. Подготовочка у диверсанта хромает? Но уже через минуту он понял, что виной всему лишь случайность. Человек тоже шел по склону, но, видимо, поскользнулся и съехал вниз. Пришлось ему немного пройти по видному месту, чтобы отыскать удобное место, где можно снова подняться по склону чуть выше и укрыться за деревьями.

Буторин развернулся всем телом и расположился спиной к напарнику, пока тот изучал следы неизвестного человека. Опасность была, потому что этот неизвестный мог пройти здесь и три часа назад, и час, а мог и пять минут назад. И он мог увидеть, что за ним идут двое и что они увидели его следы. Наконец сзади послышались шаги и рядом на колено опустился Коган.

– Преимущество у нас час, не больше, – сказал Борис. – Поземка только-только улеглась на открытых участках, а следы глубокие и заметены почти под самую кромку. Где он поднимался вверх, там хорошо видно, что он обут в валенки. Как и тот, которого деревенский мальчонка видел.

– Он идет к болоту? Как нам его перехватить? – Буторин вытащил из-за пазухи карту и развернул ее на нужном участке. – Смотри, если он и дальше пойдет распадком, а ему вроде и нет резона менять направление, то выйдет вот сюда, к изгибу реки.

– Посмотри вот сюда, Витя, – Коган постучал по карте пальцем. – Если он пойдет по правому берегу и по распадку, то мы можем его опередить, если переберемся на левый берег и пойдем по нему. Там удобнее, скорость у нас будет больше, а из-за вот этого изгиба русла он нас вот на этом участке не увидит. А это примерно два часа ходу.

– На конце извилистого участка нам лучше разделиться, – предложил Буторин. – Вот здесь, где намытая каменная коса. Дальше вдвоем опасно топать. Да и зажать его с двух сторон легче.

– Не просмотреть бы под снегом эту косу, – проворчал Коган. – Давай двигаться!

И снова оперативники пошли вдоль склона вперед, скользя по снегу, спотыкаясь о занесенные снегом пеньки и остатки поваленных сгнивших деревьев. И как только показался первый изгиб реки, они стали спускаться вниз. Следы человека, за которым они шли, были хорошо видны. Буторин даже подумал, что хорошо, что сейчас не лето. Летом они бы уйму времени потеряли на то, чтобы найти следы и не потерять. Сомнительно, что они смогли бы так случайно на них наткнуться. Скатившись по снегу к реке, оперативники побежали по открытому участку и сразу нырнули под раскидистые лапы елей. Отдышавшись и осмотревшись, решили, что никто их маневра не заметил. Да вроде и диверсанта впереди не видно. Рано еще, за пару часов, может быть, и удастся его нагнать. Он же тоже человек, тоже устал и голоден.

– Все, – переводя дух, выпалил Коган, – теперь ноги в руки и топаем на максимальных оборотах. Найдем косу – и на ту сторону. Никуда он от нас не денется. Он же не спешит, идет осторожно, силы бережет.