Он сделал вдох и поднялся. Голова вот-вот взорвется. Он покачнулся, но устоял на ногах. Харри посмотрел на себя в зеркало и решил, что сильно смахивает на донную рыбу, которую вытащили на поверхность так быстро, что, казалось, глаза и внутренности вот-вот вывернутся наружу, да еще с такой силой, что прорвали ей крючком щеку, оставив серповидный розовый шрам от левого уголка рта до уха. Он пошарил под одеялом, но трусов не нашел, натянул лежавшие на полу джинсы и вышел в коридор. На неровном стекле входной двери вырисовывался темный силуэт.

«Это Ракель, она вернулась!» Точно так же он думал, когда в дверь позвонили в прошлый раз. Но тогда это оказался сотрудник энергетической компании «Хафслюнд Стрём». Он обходил квартиры, предлагая жильцам заменить старые счетчики на новые, современные, которые измеряют расход электричества каждый час: дескать, очень удобно, всегда можно самому удостовериться, в какое время ты включал электроплиту или настольную лампу. Харри ответил, что плиты у него нет, а если бы даже и была, ему бы не хотелось, чтобы все вокруг знали, когда он пользуется ею, а когда нет. И выпроводил агента.

Но силуэт, который он видел сейчас, был женским. Ее рост, ее фигура. Интересно, как Ракель проникла в подъезд?

Он открыл дверь.

На пороге стояли две гостьи. Абсолютно незнакомая женщина и девочка, такая маленькая, что просто не доставала до стекла. Харри заметил кружку для сбора пожертвований и понял, что сначала они позвонили в домофон и кто-то из соседей впустил их в подъезд.

– Благотворительная акция по сбору средств на нужды Красного Креста, – сказала женщина. Поверх курток у них обеих были надеты оранжевые жилеты с соответствующей эмблемой.

– А я думал, она проводится осенью, – ответил Харри.

Женщина и девочка молча смотрели на него. Сначала он принял это за враждебность, как будто он обвинил их в обмане. Но потом понял, что это презрение, вызванное, возможно, тем, что он был кое-как одет и от него разило спиртом, и это в четыре часа дня. Кроме того, Харри не знал о благотворительной акции, проходящей, вероятно, по всей стране, о чем наверняка сообщали по телевидению.

Харри задумался, не испытывает ли он чувство стыда. Да, есть немного. Он засунул руку в карман брюк, где обычно хранил наличность, когда уходил в запой, зная по опыту, что банковскую карту в таких случаях лучше с собой не носить.

Он улыбнулся девочке, которая широко раскрытыми глазами смотрела на его окровавленную руку, опускающую свернутую купюру в щель опломбированной кружки. Перед тем как купюра исчезла в кружке, Харри заметил усы. Усы Эдварда Мунка^[1].

– Черт! – воскликнул он, вновь опуская руку в карман. Пуст, как и его счет.

– Прошу прощения? – произнесла женщина.

– Я думал, это двести крон, но по ошибке дал вам тысячную купюру.

– Бывает.

– А можно… э-э-э… получить ее обратно?

Посетительницы молча переглянулись. Девочка осторожно подняла кружку повыше, чтобы ему лучше была видна пломба поверх логотипа благотворительной акции.

– Понятно, – прошептал Харри. – А как насчет сдачи?

Женщина улыбнулась, как будто услышала шутку, и он тут же улыбнулся в ответ, чтобы заверить ее, что она права, но его мозг отчаянно продолжал искать решение проблемы. Необходимо раздобыть 299 крон и 90 эре до шести часов. Или хотя бы 169 крон и 90 эре, этого хватит, чтобы приобрести маленькую бутылку.

– Утешайтесь тем, что ваши деньги пойдут нуждающимся, – сказала женщина и потянула девочку за собой в сторону лестницы и следующей квартиры.

Харри запер за ними дверь, прошел в кухню, смыл с руки кровь и почувствовал жгучую боль. Вернувшись в гостиную, он огляделся и заметил на пододеяльнике отпечаток кровавой ладони. Он опустился на четвереньки и достал из-под дивана мобильный телефон. Сообщений нет, только три пропущенных вчера вечером звонка: один от Бьёрна Хольма, криминалиста, родом из Тутена, и два от Александры, эксперта из Института судебной медицины. Они с Харри близко познакомились совсем недавно, после того как Ракель выгнала его из дома, и, судя по тому, что он помнил, Александра была не из тех дамочек, кто считает менструацию причиной для отмены секса.

В первый раз, когда она приволокла сюда его, пьяного, и они оба безуспешно шарили по его карманам в поиске ключей, Александра подозрительно быстро и ловко вскрыла замок, уложила Харри на диван и сама устроилась рядышком. А когда он проснулся, ее уже и след простыл, осталась только записка, в которой она благодарила его за прекрасную ночь. Так что это вполне могла быть кровь Александры.

Харри зажмурился и попробовал сосредоточиться. События последних недель вообще виделись ему как в тумане, а что касается вчерашнего вечера и минувшей ночи, то здесь его память не сохранила абсолютно ничего. Серьезно, в голове была полная пустота. Он открыл глаза и посмотрел на правую руку, которая сильно болела. Кожа с костяшек трех пальцев ободрана, по краям ран запеклась кровь. Скорее всего, он кого-то ударил. А то, что пострадали три пальца, означало, что ударов было несколько. Теперь он заметил кровь и на брюках тоже. Много крови, столько не могло натечь из ран на руке. И она вряд ли была менструальной.

Харри вытряхнул одеяло из пододеяльника, одновременно набирая номер Бьёрна Хольма. В трубке раздались гудки, и Харри знал, что где-то там, вдалеке, звучит мелодия одной из песен Хэнка Уильямса^[2], в которой, по утверждению Бьёрна, рассказывалось о криминалисте вроде него самого.

– Как делишки? – раздался добродушный тутенский говорок Бьёрна.

– Так себе, – ответил Харри, заходя в ванную. – Можешь одолжить мне триста крон?

– Сегодня воскресенье, Харри. Винные магазины закрыты.

– Воскресенье? – Харри выскользнул из брюк и запихал их вместе с пододеяльником в переполненную корзину с грязным бельем. – Черт бы его побрал.

– Еще что-нибудь?

– У меня пропущенный звонок: оказывается, ты звонил мне вчера около девяти вечера.

– Да, но ты не ответил.

– Угу. Судя по всему, мой телефон последние сутки пролежал под диваном. Я был в баре «Ревность».

– Так я и подумал, поэтому позвонил Эйстейну, и он сообщил мне, что ты там.

– И?..

– Ну и я тоже заявился туда. Ты что, серьезно – ничего не помнишь?

– Да что случилось, черт возьми?

Харри услышал, как его коллега вздохнул, и представил, как слегка выпученные рыбьи глаза Бьёрна закатились на круглом и бледном, как луна, лице, обрамленном кепкой и самыми густыми рыжими бакенбардами во всем Полицейском управлении Осло.

– Что именно тебя интересует?

– Только то, что, по-твоему, мне следует знать, – произнес Харри, обнаруживший в корзине для белья кое-что интересное. Там среди грязных трусов и футболок торчало горлышко бутылки. Он рывком достал ее. «Джим Бим». Пустая. Или?.. Он открутил пробку, приставил горлышко ко рту и закинул голову назад.

– Хорошо, тогда слушай короткий отчет, – сказал Бьёрн. – Когда я прибыл в бар «Ревность» в четверть десятого, ты был пьян, а когда я в половине одиннадцатого повез тебя домой, ты мог связно говорить только на одну-единственную тему. Вернее, только об одном человеке. Угадай о ком.

Харри не ответил, он тряс бутылку, следя за каплей, стекающей вниз.

– О Ракели, – пояснил Бьёрн. – Ты с трудом добрался до машины, а потом я запер тебя в квартире, вот и все.

По скорости движения капли Харри понял, что у него еще много времени, и отнял бутылку ото рта.

– Мм… Правда?

– Это краткая версия.

– Мы дрались?

– Ты и я?

– Ясно. Судя по твоей реакции, дрался только я, причем явно не с тобой. А с кем?

– Ну, новый владелец «Ревности» точно получил затрещину.

– Всего одну? Я проснулся с тремя ободранными костяшками на руке, да и брюки у меня тоже в крови.

– Сперва ты стукнул Рингдала по носу, причем с такой силой, что брызнула кровь. После этого он уклонился, и ты попал в стену. Причем несколько раз подряд. Думаю, на стене остались твои кровавые следы.

– Неужели Рингдал не защищался?

– Решил не связываться. Честно говоря, Харри, ты так надрался, что твои действия не могли считаться оскорбительными. Нам с Эйстейном удалось остановить тебя до того, как ты нанес себе повреждения.

– Черт возьми, ничего не помню. А за что я бил Рингдала?

– Ну, одну-то затрещину этот тип точно заслужил. Он проиграл всю пластинку «White Ladder»^[3] и решил поставить ее сначала. Но тут ты принялся орать, что он разрушает добрую репутацию заведения, созданную, по твоему мнению, тобой, Эйстейном и Ракелью.

– Но ведь так оно и есть! Этот бар был золотой жилой, Бьёрн. И Рингдал получил все хозяйство за бесценок, я потребовал лишь одного: он не станет крутить всякое дерьмо, а только настоящую музыку.

– То есть такую, которую выбрал ты?

– Которую выбрали мы, Бьёрн. Ты, я, Эйстейн, Мехмет… Никакого Дэвида Грэя, черт побери!

– Возможно, тебе надо было объяснить это более доходчиво… Ой, Харри, малыш заплакал.

– Да, конечно. Спасибо тебе, Бьёрн. И прости за вчерашнее. Черт, я сейчас выгляжу словно клоун. Все, отбой. Привет Катрине.

– Она на работе.

Харри дал отбой, и в тот же миг в голове у него словно бы взорвался фейерверк, и он, как при вспышке молнии, увидел какую-то картину. Правда, все произошло так быстро, что он не успел толком понять, что именно увидел, однако внезапно сердце его бешено заколотилось. Он сел и тяжело задышал.

Харри смотрел на бутылку, которую по-прежнему держал вверх ногами. Виски вытек. Он взглянул вниз. Коричневая капля мерцала на грязном, некогда белом кафельном полу.

Харри вздохнул и, как был голый, скользнул на пол, ощутив коленями холод кафеля, высунул язык, втянул воздух и нагнулся вниз, лбом к плитке, словно бы для молитвы.