Она ждала его и жила как умела. Княжна, моющая котлы на хозяйственном дворе; дочь одного из богатейших князей Руси, которой приходилось замачивать в воде с золой рубахи хирдманнов и стряпать для всего рода. Она старалась не думать об этом. К тому же у Светорады был счастливый дар: она умела находить приятное даже в мелочах, а главное ей было важно доказать самой себе, что она чего-то стоит, чего-то может добиться и сама.

Стрелок вернулся в Ростов из поездки на праздник Медвежьего дня^[64]. Светорада с другими жителями Ростова как раз стояла в толпе, окружавшей площадку, где волхвы обкладывали освященным хворостом большую снежную бабу, олицетворяющую саму Зиму. А тут вдруг появился Стемка, увидел в толпе свою Свету, наскочил на нее со спины, подхватил, закружил. Светорада даже стала отбиваться, крича с видимым возмущением:

– Медведь! Пусти, задохнусь! Сгреб, как свою!..

– А ты и есть моя! Захочу – зацелую до смерти!

И впрямь начал целовать на глазах у всех. Однако такое поведение влюбленных никого не разгневало. Только когда костер ярко затрещал и снеговая баба стала плавиться от жара, люди перестали на них глазеть и запели полагающиеся веснянки.

Стема и Светорада тоже подпевали, стоя в обнимку. Снеговая баба истаивала под дружное пение ростовчан. Постепенно люд потянулся туда, где над кучами угля вдоль берега жарились барашки и служительницы-волховки раздавали освященное сдобное печиво. Весело было, солнышко пригрело, гусляры ударили по струнам, в бубны забили, а молодежь принялась отплясывать, разбившись на пары. И тут, к удивлению собравшихся, Стрелок со Светой тоже пустились в пляс. По традиции весенние танцы вели только молодые и неженатые парни и девушки, а остальным приходилось лишь степенно наблюдать со стороны. Однако этим двоим оглашенным словно и дела не было до старых обычаев. Стрелок в обороте поднимал свою жену, кружил, а когда она радостно начинала выплясывать под перезвон гуслей и дудок, пошел вокруг нее, бросив шапку о землю и ловко выделывая коленца. И что с того, что уже женаты, если душа молода и сила рвется наружу? От них исходило такое безудержное веселье, что даже суровые волхвы не стали вмешиваться. Стрелок и Света были пришлыми, а значит, могли и не знать местных обычаев, поэтому служители богов смолчали и только посмеивались в бороды. А потом, когда и другие семейные пары присоединились к хороводу, тоже не стали пенять. Если с чужаков не потребовали ответа, то зачем же теперь своим праздничное настроение портить?

Праздник получился буйный, медовуха ходила по рукам, брага лилась через край. Вскоре народ захмелел и просто исходил смехом, когда под удивленным взглядом посадника Путяты его скромница дочь повела в танок важного Аудуна. Руслана и ногами бойко перебирала, и притопывала мастерски, даже повизгивала от удовольствия, когда ее солидный муж так разошелся, что стал лихо подпрыгивать и горланить, что тебе лось во время гона. А уж по примеру вождя и другие варяги вошли в круг и, притопывая, стали орать, размахивая в воздухе выхваченными клинками. Весело было!

Ночью Стема поделился с молодой женой своей думой: вскоре вскроется лед на реке Великой, пойдут струги по легкой воде, и тогда Путята начнет строить в мерянском поселке Медвежий Угол^[65], новый град на берегу. И в граде том ему придется сажать своего человека. Вот Стема и надеется, что Нечай на него Путяте укажет.

Когда на другой день Стема уехал, княжна Светорада отправилась доить коров. Княжна… А вот же, теперь она знала, что, если у коровы соски в трещинах, первую струю надо пропустить через колечко. Сидя в полумраке у крутого бока коровы, Светорада вдыхала теплый запах парного молока и размышляла над услышанным. Они со Стемой не так давно прибыли в Ростов, а ее Стрелок уже вон куда метит. Конечно, хорошо было бы получить столь высокое место, однако и другие, более нарочитые^[66] ростовчане могут захотеть возвыситься в новом граде. И Светорада впервые подумала о том, чтобы поговорить об этом деле с ростовским тиуном. Усмар, как бы там ни было, мужик толковый и влияние на посадника Путяту имеет. Однако… Светораду даже вид Усмара раздражал, несмотря на то что тиун не был дурен собой, одевался аккуратно и богато. Она не обольщалась насчет того, что Усмар за услугу ничего не попросит. Ведь уже не единожды он затрагивал ее, одарить пытался… А когда смотрел на нее, то в его темных глазах появлялся маслянистый блеск. Светорада невольно усмехнулась, вспомнив, как недавно тут же, подле хлевов, толкнула наглого Усмара в кучу навоза, чтобы руки не распускал.

Окончив дойку, Светорада взяла полные ведра и пошла к выходу. Остановилась на пороге, вдохнула глубоко. В воздухе уже явственно ощущался восхитительный запах талой воды и влажной земли. Хорошо!

Весна и в самом деле наступала. Солнце днем светило так, что в кожухах становилось жарко. И хотя по ночам было студено и снег затягивало крепким настом, днем на сосновых иглах елей висели капли влаги и часто было слышно, как осыпались с мохнатых лап пласты снега. Днем же с крыш капало все сильнее, и пригревшиеся на солнце синицы, цепляясь за бревенчатые стены построек, звонко долбили по дереву клювами, отыскивали спящих между бревнами мух.

А потом, меньше чем за седмицу, вскрылся лед на озере Неро, берега его начали просыхать, а там и водяная птица пошла. По воде плыли темные стаи гоголей, крохалей, белели пары строгих лебедей, весенний воздух звенел от птичьих голосов. Повсюду журчали ручьи, открылись еще бурые после снега проталины, распространяя запах сырости и перегноя.

Теперь Нечай чаще отпускал Стрелка к жене, а вои его десятка всячески прикрывали старшого, если он задерживался на побывке. В Большом Коне Стема сдружился со Скафти. Они часто болтали, соревнуясь, кто кого превзойдет в знании прибауток, больше выпьет пива и не опьянеет или ловчее взберется на столб для учений. Скафти был веселым славным парнем, правда, когда к ним приближалась Света, и Стрелок обнимал жену, лицо его порой застывало, а в глазах читалась странная боль.

Стема как-то заметил это и сказал:

– Жениться тебе надо, клен сечи! А то вон завидуешь мне так, что тебя и пожалеть хочется.

Скафти насмешливо фыркал.

– Жениться? Такому как я? Да еще не прошла по траве вдоль Неро дева, какая была бы меня достойна. Ну разве что твоя злата ожерелий Света мне бы подошла.

– Эй, эй, парень, на чужое рот не разевай! В тебя и так все мерянки местные влюблены, не говоря о ростовских девушках. Вот ходи вдоль Неро и присматриваться, чей отпечаток следа на траве тебе больше по сердцу. Так и найдешь себе суженную. А то видали его… Едва ли не сын богов.

– А я и есть потомок богов, – подбоченивался Скафти. – Это ты знаешь родословную только до своего деда, а уж мы, люди рода Аудуна ведем ее…

– Да, знаю, знаю! – под веселый смех своей Светки отмахивался Стема. – Где уж мне до вас небожителей. С меня достаточно того, что я лучше езжу верхом и могу победить тебя в схватке на копьях. – Помолчав, он улыбался и добавлял: – А еще у меня красавица жена.

И они начинали целоваться, под веселые шутки окружающих. Только Скафти грустнел, глядя на них.

Однако, что ни говори, а с появлением этих двоих долгие вечера в Большом Коне стали веселее. И вообще, все уже поверили, что этой паре дана особая сила и благость, все это ощутили. Вон и суровый Аудун все чаще стал проявлять знаки внимания своей молодой жене, даже начал обучать Руслану ездить верхом, хотя раньше не допускал ее к своим рослым жеребцам. А считавшийся удачным брак резвушки Верены и спокойного Асольва как будто переживал вторую молодость.

Даже хмурый воевода Нечай вдруг стал проявлять некий интерес к жене, чаще приходил из детинца на ночь, а однажды подарил ей пушистую шаль вязки мерянских мастериц, чем несказанно растрогал Гуннхильд, не получавшую от мужа никаких подарков со времен его сватовства. Надо заметить, что они поженились, как полагается, по взаимной выгоде, родили детей, а старших дочек Гуннхильд от первого брака Нечай удочерил, следуя старым обрядам. В их браке все было спокойно, и только этой весной Нечай как будто впервые увидел, что его хозяйственная жена, несмотря на годы, сохранила стать, а подаренная им серая шаль очень даже идет к ее светлым туманным глазам. И он все чаще стал просить ее посидеть с ним рядом, оставив домашние хлопоты. Один раз Нечай даже завел разговор, не трудно ли ей жить с таким невзрачным и вечно занятым мужем, пускай и воеводой, ведь он явно не стоит столь мудрой и привлекательной жены… И хотя Гуннхильд всегда знала, что не отличается красотой – и чертами лица груба, и слишком рослая, и в бедрах с возрастом раздалась, – слова мужа взволновали ее. Позже многие замечать стали, что Гуннхильд старается принарядиться к его приходу, даже надела давно покоящиеся на дне сундука золотые полукружья сережек, а еще не так строга стала к челяди и домашним за нерадивость.

Однако была в Ростове пара, которую вся эта суматоха и разговоры о Стрелке и Свете только раздражали. Это были Усмар и Асгерд.

Как-то Усмар пришел домой из детинца мрачнее тучи. Асгерд спросила:

– Ты сегодня не в духе, муж мой? Что-то не ладится с посадником?

Тиун молча разгребал ложкой овсяную кашу, потом резко отодвинул от себя тарелку, и его рот скривился в короткой холеной бородке, как будто он ел какую-то гадость, а не горячую, приправленную маслом овсянку.

– Ты вон все меня упрекала этой пришлой Светой… этой Медовой, – произнес, – однако, признаюсь, она мне как кость в горле.

Оказалось, что эта вертихвостка неплохо разбирается в вычислениях и цены знает не худо. По совету Стрелка Путята вызвал ее к себе, потому что у него возникло подозрение по поводу недочета дани. Усмару пришлось пояснять, мол, и пушного зверя в этот год добыли недостаточно, и меду не донесли, а уж о руде и говорить не приходится. Однако Путята все теребил ярлыки табличек об оплате, сопоставлял, путался и ворчал. А потом вызвал на подмогу Свету. И та, просмотрев счета, указала Путяте на недоимки. Вот посадник на Усмара и накинулся. Тиун пояснял, отчего так вышло, но эта рыжеглазая тут же из-за плеча Путяты указывала, где расчеты не сошлись и где стоит провести проверку по селениям данников, чтобы затем сравнить с тем, что хранится в кладовых да амбарах.

Асгерд слушала обиженные речи мужа, прикрыв глаза длинными золотистыми ресницами. Она догадывалась, что ее муж на подобной службе не мог, чтобы и о себе не позаботиться, да не отложить то, что приглянулось, но считала, что не ее дело поучать Усмара, как вести дела. Если ее муж так решил – значит, так тому и быть. Да и не было ей заботы, как Путята отличается в Новгороде за дань. К тому же, став женой тиуна, Асгерд полюбила жить в роскоши, какой у отца родного не знала: у них был свой терем на высокой подклети, в котором было несколько покоев, и дочь викинга оценила, как это удобно, когда не приходиться делить общее помещение с челядью. Ей нравилось спать на мягких перинах, ходить по половичкам из пушистых медвежьих шкур. А еще Асгерд с нетерпением ждала, когда начнется движение судов по великой реке Итиль, и ее муж за неучтенные для дани крицы руды и кадушки с мерянским медом приобретет для жены яркие шелка, цветные бусы и даже дивные ароматные притирания.