– Эту нельзя, – отрезал Аудун. – Это истинная липа ожерелий^[79], она нашего племени, а своих я тебе ни за что не отдам, клянусь копьем Одина.

– Так она из варягов, – задумчиво произнес Гаведдай, вытягивая шею и глядя, как Стрелок, обнимая Свету за плечи, повел ее к реке, чтобы показать жене мощь полноводного Итиля. – Никогда не подумал бы, что эта дева вашего племени, клянусь своей удачей! Но до чего же хороша!

И вдруг зашептал:

– Ах, Адуна-батыр, если умыкнешь ее для меня, я тебе за нее весь табун отдам!

Аудун только зыркнул на него исподлобья, изогнув круто бровь, и горбун опомнился, вновь стал невозмутимо поправлять свои золотые побрякушки.

– Прости за навязчивость, благородный батыр, но должен заметить, что коней я вез в такую даль для того, чтобы обменять на русских красавиц. Ибо мой господин Овадия бен Муниш предпочитает их всем остальным. А мне ох как надо ему угодить!

– Говорят же тебе, купец, что Медовая из наших.

– Медовая? Разве это варяжское имя?

– Она только наполовину наша, – уточнил ярл. – Ее отцом был известный ярл Кари Неспокойный, а брат, тоже не последний воин, служил у богатого смоленского князя на Днепре. Так что она из очень почтенной семьи. Ну чего ты так уставился на меня?

Гаведдай и впрямь смотрел на ярла, открыв рот. Потом судорожно сглотнул, но все равно какое-то время не мог вымолвить ни слова. Аудун покровительственно ждал. Ах, если бы не та рыжая кобыла, какую ярлу так хотелось свести со своим Золотистым и от которой получились бы такие славные жеребята… разве сидел бы он тут с этим уродом!

Гаведдай наконец взял себя в руки.

– Ты сейчас говорил об очень известных людях, благородный Аудун, – наконец правильно выговорил он имя ярла. – Я был наслышан про Кари Неспокойного, знавал и его сына Гуннара Хмурого. Так эта дева – сестра того самого Гуннара, говоришь? Ну а этот парень подле нее? Он тоже варяг?

– Он рус, но, если бы он был нашей крови, моему народу от этого только больше чести. Это Стрелок, муж Медовой. Я принял их в свой род и они пришлись по сердцу моим домочадцам. Так что сам понимаешь, что твое предложение об обмене кобылицы на эту девушку столь же нелепо, как если бы я стал вдруг почитать Христа. А теперь к делу. Будем обсуждать покупку или ты только за деву готов отдать лошадь?

Вечером, когда стало смеркаться, все собрались в дружинной избе, стоявшей за недостроенным частоколом нового града на мысу. По центру длинной постройки были наскоро установлены очаги, в которых разожгли пламя. Запах дыма смешивался с запахом свежих деревянных плах; скамьи вдоль стен еще не были сколочены, и люди разместились на охапках сена, поверх которых бросили овчины и плащи. Дым от огней поднимался к продуху в кровле, шатровая крыша была высока и пока не успела потемнеть от копоти, и оттого помещение казалось большим и светлым, несмотря на то что по углам до сих пор валялись щепки и другой строительный мусор.

Собравшиеся – воины, приглашенные торговцы-варяги, местные старшины мерян – были в приподнятом настроении. Аудун был особенно доволен. Надо же, горбатый хазарин, который сперва так упрямился, вдруг передумал и уступил ярлу весь табун по сходной цене. Он и мену провел кое-как, начал вдруг торопиться, а вскоре вообще отбыл.

– Видать в край булгар решил повернуть, – сказал Аудун, передавая дальше по кругу мех с местным березовым медом. – Ему для господина девы нужны, вот и решил, что там на рынке рабом их выменяет на полученные от меня меха и мед. А вообще, как по мне, бестолковый он торговец. Ну да мне даже повезло с таким. Лошадки его теперь мои! – смеялся захмелевший ярл.

Аудун, будучи в прекрасном расположении духа, не прочь был похвалиться удачным торгом, однако, как и остальные, поглядывал во двор, где у котлов с другими женщинами хлопотала Медовая. От котлов так пахло, что слюнки текли, и все довольно загалдели, когда женщины сообщили, что варево готово, и стали разливать длинными черпаками по мискам похлебку.

Светорада пошла туда, где в окружении дружинников сидел Стема, и воины потеснились, давая ей место подле мужа. Кто-то передал Свете чашу березового меда, тягучего, густого и пряного, и Стема предупредил ее, чтобы не усердствовала, если не хочет охмелеть. Она же только смеялась. Ей так хорошо было, что она тут со Стемой! И совсем не хотелось вспоминать про злые намеки тиуна Усмара. Но не удержалась все же спросить, кто такая эта Согда, о которой столько толков?

Стема только хмыкнул:

– Да есть тут одна шаманка. А тебе-то что, краса моя? Не ревнуешь ли?

Светорада смотрела на своего Стемку сияющими глазами.

– Сокол мой ясный! Я ведь всегда знала, что твой удел высок и что я с тобой не пропаду. И как же хорошо, что сегодня к тебе приехала! Так надоело, что ты все время тут, а я в Ростове. А здесь ничего, уютно, – произнесла она, окидывая взглядом светлые бревенчатые стены, где из щелей между свежевыструганными бревнами торчали беловатые с зеленью пряди высушенного болотного мха – для тепла. И Света сказала Стеме, как она все устроит тут, когда поселится с ним на правах жены воеводы и хозяйки.

Стема пристально поглядел на нее.

– Светка, уж не надеешься ли ты, что со мной тут останешься?

Ее сияющие глаза потемнели, предчувствуя подвох, но сказала:

– Конечно, останусь. Я ведь твоя жена. Или думал, что мерянке Согде тебя отдам?

Стема нахмурился.

– При чем тут Согда, разбей ее Перун своей молнией!

– Так уж и разбей, – деланно улыбнулась княжна, не понимая, отчего так резко изменилось его настроение.

Стема огляделся, увидел, что воинам сейчас не до них – вон кто-то уже гусли притащил, плясать собираются, – и решил, что, если они незаметно уйдут, никто не поставит новому воеводе это в вину.

Он встал, увлекая за собой Светораду, и двинулся вдоль прохода к дверному проему. Откинув занавешивающую выход шкуру, вывел жену во двор.

Здесь уже стемнело, частоколы отдаленного тына островерхо выделялись на фоне темно-синего вечернего неба. Было прохладно, как всегда бывает весенними вечерами, когда солнышко-Хорос уходит на покой и земля вспоминает, что еще не прогрета до конца. Со стороны Итиля, за мысом, слышался плеск волн могучей реки, пахло сыростью, где-то вдали залаяла собака. Стема шел быстро, увлекая за собой Светораду, и она еле поспевала за ним.

Он вывел ее к берегу, где днем бабы лепили горшки. Сейчас здесь было пустынно и их никто не мог подслушать.

– Ты не останешься тут, Светорада, таково мое слово! – строго и твердо произнес Стемид. – И не ссылайся ни на какую Согду. Что мне до нее, что мне до всех женщин под серединным небом?^[80] А без тебя мне хоть заря не всходи. И потерять тебя мне горше жизни, тяжелее, чем лишится веры в помощь богов!

Светорада, хотевшая было возразить, растроганно взяла в потемках его руку, почувствовала, как он крепко сжал ее пальцы.

– Ты не останешься, – повторил Стемид. – Если Ростов прячется в чащах и за болотами, то тут, на речном пути, постоянно идет движение. С полуночи уже прошли новгородские суда, идут и варяжские, а булгары и хазары правят струги с полудня, направляясь в Новгородскую Русь. Пока никто из них ничего не говорил о том, что творится у престола князей Олега и Игоря, но однажды и сюда могут дойти вести или, что еще хуже, приплывет кто-нибудь из торговых гостей, который Днепром ходил, а значит, может признать в тебе смоленскую княжну, некогда за Игоря Киевского просватанную. Ты понимаешь, чем для нас обоих это может обернуться?

Он на умолк, взволнованно дыша. Светорада тоже молчала, понимая, что ее Стема прав. Ей даже стало страшно. Он же продолжил:

– И если я готов служить и добиваться власти и почета, чтобы дать тебе достойное существование, готов стать воеводой в столь неспокойном месте, как путь от Варяг в Хазар, то ты не должна быть подле меня, не должна быть на виду. Поэтому ты вернешься в Ростов. Я так велю, а жена обязана слушаться мужа. Так ведь, Светка моя? – почти шепотом добавил он, слыша, как она сердито задышала во тьме.

Светорада была воспитана править, он всегда помнил об этом, потому никогда ничего не делал, не посоветовавшись с ней. И пусть мужи так себя не ведут с женами, но ведь не каждому достаются в жены женщины княжеского рода, причем похищенные от высокородных женихов накануне свадебного пира!

Он обнял Светораду, чувствуя, как у его груди бьется ее сердце, и стал говорить, что для него нет ничего важнее, чтобы так и оставалось, чтобы она всегда была рядом. А если для этого им придется нечасто видеться, то тем слаще будут эти редкие встречи. И уже думая совсем об ином, Стема начал нежно целовать ее щеки, опустился к губам, коснулся их сперва нежно и ласково, потом, когда она едва заметно ответила, стал целовать со все возрастающей страстностью.

Но княжна увернулась.

– Хитер ты, Стемка Стрелок. Всегда знаешь, как меня уломать. Но думается мне, что ты прав. Я знала, что непроста будет моя жизнь подле тебя, но я ни о чем не жалею, только бы нас никто не нашел… Только бы мы всегда были вместе.

Стеме казалось, что и прохладная ночь течет сладким медом, когда она так говорила. Неужто это та же капризная смоленская княжна, которую он когда-то почти ненавидел за ее причуды и вздорный нрав? Теперь рядом с ним была верная и понимающая женщина. И такая красавица! Едва сдерживая нетерпение, он подхватил ее на руки и понес прочь. И век бы так нес, оберегая от всех, пряча, владея ею, наслаждаясь… Никто ее у него не отберет! Никому ее не отдаст!

В это время на плывущем по реке Итиль хазарском корабле у высокого штевня стоял горбун Гаведдай. Несмотря на попутный ветер и скорое течение, он не дал гребцам отдыхать этой ночью и велел торопиться. Его не интересовали земли булгар, не заботили и торги, ради которых он отправился в это плавание. Он думал о том, что негаданно узнал: пропавшая на Руси перед свадьбой с Игорем княжна Светорада живет здесь, на самой окраине подвластных Олегу земель!

Когда Гаведдай увидел ее на берегу, ему поначалу подумалось лишь о редкостном сходстве этой девы с той, которая по сей день, словно болезненная заноза, сидела в сердце его господина царевича Овадии бен Муниша. Однако после слов Аудуна…

Когда-то молодой Овадия сватался к дочери смоленского князя, но получил отказ. И с тех пор ни воинские походы, ни борьба за власть при дворе кагана^[81], ни самые красивые наложницы не могли избавить его от тоски по Светораде Смоленской. Каково же будет благородному сыну кагана узнать, что исчезнувшая смоленская красавица безвестно живет на окраине Руси, а какой-то мальчишка рус называет ее своей женой?

Глава 7

Если весна в ростовских землях была куда холоднее, чем в краях, где Светорада жила ранее, то и пришедшее ей на смену лето не спешило побаловать людей теплом. Поэтому и частые дожди, и холодные рассветы, и пробирающая по ночам сырость здесь были привычны. Но на праздник Ярилы^[82] народ все одно повеселился вволю. Светораде тоже было весело, особенно когда Стема прибыл из своего Медвежьего Угла в Ростов. После плясок и обильного пира в честь божества удали и жизни Ярилы, после песен и хороводов, когда они уединились вечером в их закрытой боковуше, Стема ласкал ее так, словно хотел получить прощение за то, что так долго не приезжал. Однако княжна еще и его рассказов на празднике поняла, насколько муж доволен службой.

Ее Стемид… Ее воевода, которого она чтит и уважает. Лежа на груди молодого мужа, она оглаживала новый шрам у него на скуле, почти привычно прикидывая в уме, что со времени его нанесения прошло дней так десять. Эх, какая непростая у них жизнь! Да и бывает ли она простой?

– Я хочу родить тебе ребенка, – прошептала Светорада, целуя его закрытые глаза. – Так мне было бы спокойнее.