Угощения и впрямь хватало. Меды и наливки кружили головы, веселые песни поднимали настроение. Когда стемнело и от вод Неро потянуло туманом, только ярче запылали костры на берегу. Смех, песни, хлопки, веселые оживленные голоса, освещенные кострами лица – все это вызывало у собравшихся праздничное возбуждение. А там и гусельки забренчали, рожки загудели, в бубны ударили, и вскоре песни сменились хороводами и танцами. Главный же хоровод повели вокруг большого соломенного чучела в венках и зелени, изображавшего того самого Купалу, которого в разгар празднества должны поджечь, чтобы свет его огня отменил запрет на купание в зачарованных водах. До того же момента нельзя – нечисть не позволит и утащит.

Светорада сидела среди скандинавок усадьбы Большого Коня. Держалась степенно, хотя глаза ее так и блестели, когда смотрела туда, где шли пляски. Ах, как же ей хотелось плясать!.. Но нельзя. Она мужнина жена, а е Стема так и не приехал. И что же ей теперь, и на празднике повеселиться нельзя? Светорада только вздохнула, когда Гуннхильд и Асгерд повели в сторону усадьбы недовольную Бэру и остальных своих женщин. Скандинавские женщины хоть и давно жили в этом краю, но не считали что им следует оставаться на лихое купальское буйство. Не их это был бог, хотя и они следили за ритуалами и пировали до ночи с местными.

А вот почитавшая местного Купалу Верена осталась. Жена варяга Асольва, веселая и хмельная от меда и наливок, льнула к плечу Светорады, а на подошедшего Усмара замахала рукой, отгоняя. Но Усмар держался приветливо, подсел к ним, расправляя складки своего нарядного, сверкающего бисерными нашивками кафтана. Тиун принес с собой бутыль с запечатанной пробкой, откупорил и, налив немного в чашу, протянул Светораде.

– Изведай заморского зелья, красавица!

Это было настоящее вино, сладкое и густое, пряно пахнувшее какими-то неведомыми травами. Княжна Светорада такое только в отцовском тереме пробовала. Сделав глоток, она удивленно взглянула на тиуна.

– Где и раздобыл такое? Не иначе ромейское?

– Угадала, красавица! Мне его мытник с Итиля передал, прикупив пару бутылей у хазарских торговцев.

Светорада медленно смаковала вино, чувствовала, как от него по телу разливается блаженное тепло. Хотелось расслабиться, откинуться на мягкие овчины, на которых они сидели с Вереной. Она видела, как тиун пристально смотрит на нее, но это не раздражало ее, как ранее, а неожиданно вызывало приятное чувство. Пусть смотрит. С нее от его восхищенных взглядов не убудет.

Усмар вновь плеснул из бутыли в плоскую чашу и протянул ей. Но тут и Верена выразила желание испробовать это темное заморское зелье. Однако едва Светорада протянула подруге чашу, Усмар неожиданно выбил ее из руки. Верена и Светорада расшумелись, обрызганные темным вином, взволновались, что следы с их нарядных одежд не так-то просто будет отстирать. Правда, Верена, скоро успокоившись, снова протянула Усмару чашу, делая знак, чтобы налил. Но тиун не стал ее угощать, даже разволновался отчего-то и отстранил рукой настырную родственницу, заявив, что пусть, мол, Асольв не поскупится для нее. Разобидевшаяся Верена ушла жаловаться мужу, а тиун торопливо, будто опасаясь чего, вновь плеснул темного вина в чашу Светорады.

– Пей, – уговаривал, – не для всякой подобный напиток. Он из самого солнца и соков земли, он дарит радость и красу. Вон как вспыхнули твои щечки, Медовая, словно сам ясный Купала послал тебе свою благодать.

Светорада послушно выпила. Ох и вкусное же! Она попросила, чтобы тиун и Верену угостил, но он молча глядел на нее и улыбался. И она тоже стала улыбаться ему, найдя сегодня тиуна на удивление милым и приятным.

Но тут рядом оказался Скафти и, потеснив от Светорады Усмара, властно взял ее за руку и повел прочь. Она только оглянулась на тиуна, оставшегося сидеть на шкурах среди разложенных яств. Его лицо показалось ей озадаченным и расстроенным, но девушку это только позабавило. Эх, все не успокоится Усмар, не усвоит, что она не для него. Как и его вино не для Верены. Но отчего же не для Верены? Обидел славную женщину, пожадничал…

Светорада стала говорить про это Скафти, но не заметила, когда он отошел. У Светорады слегка кружилась голова. Весь мир мелькал то ярким светом огней, то темнотой нависающего в вышине неба. Появилось странное ощущение, будто огни этой ночи зажигались в ней самой и она вся горит, но это был волнующий жар. Он разлился по ее телу, приятным теплом вспыхнул в ее лоне и горячечной волной прокатился по животу, по ногам, вспыхнул и в груди, которая вдруг стала такой чувствительной, что даже трущаяся о соски ткань рубахи вызывала волнение и истому. Голова была непривычно легкой, княжна тряхнула ею, сбрасывая нарядную повязку, наслаждаясь свободой рассыпавшихся по плечам волос.

Ей было жарко, и Светорада жадно облизнула языком пересохшие губы. Они горели, но не от жажды а от волнующего нетерпения. О, как ей захотелось, чтобы к ее устам прикоснулись… чтобы приникли и ласкали их! Ее даже качнуло в сторону прошедшего мимо мужчины. О да это же сам посадник! Обычно Светорада несколько робела перед ним, а тут проводила таким взглядом, словно только сейчас заметила, какая мощная и коренастая у Путяты фигура. Подумалось сколько же в нем силы! Мужской силы и крепости. И словно завороженная княжна шагнула следом.

Рядом опять возник Скафти, смеялся, подходя, веселый, растрепанный, рубаха на груди расшнурована и видна его сильная мускулистая грудь. Светорада протянула руку, желая коснуться его там, у самого сердца. Но Скафти не понял, просто словил ее кисть, увлек к кострам, где все плясали и смеялись.

Светорада подчинилась, смеясь и не понимая, что с ней происходит. И, когда Скафти поднял ее и закружил, ей показалось, что она сама вспорхнула, став легкой, почти невесомой в его сильных руках. Но особенно сладостно стало, когда он опустил ее, все еще не разжимая рук, и Света оказалась в кольце его объятий. Но когда сама обняла его, Скафти неожиданно отпрянул. Посмотрел пытливо:

– Когда это ты успела так охмелеть, моя сладкая калина пряжи?

– Сладкая? А вот ты попробуй меня на вкус, – смеялась Светорада, подставляя ему свои пухлые губы. Чувствовала, как он напряжен, и сама едва не сходила с ума от нестерпимого горячего желания обнять его, прильнуть к сильному мужскому телу…

Но Скафти повел ее в кострам. Его силуэт то возникал перед ней на фоне огня, то растворялся во мраке и Светорада хватала его за руку, такую сильную, увлекающую. Ей хотелось, чтобы он увел ее куда угодно, чтобы заставил подчиняться!..

У костром молодежь совершала прыжки через огонь. Считалось, что священное пламя огней купальской ночи очищает от хворей и несет благость. В эту ночь дозволялось все, и в этом не было ни греха, ни темных помыслов, ни злых страстей, а только радость и любовь. Светорада сияющими глазами смотрела, как пары, взявшись за руки, визжа и хохоча, взлетают над кострами, как взлетают подолы, мелькают быстрые ноги, развеваются в свете огней волосы.

Откуда-то вновь появился Усмар, протянул руку, приглашая прыгнуть с ним через костер. Света и пошла бы, да Скафти не пустил. Если прыгать, то только с ним, сказал. И стал увлекать ее, а Усмар застыл, глядя растерянно и почти несчастно.

Светораду тянуло к огню, как ночную бабочку к свету. Она чувствовала в себе некую сводящую с ума беспечность. Эх, была не была! Они разбежались и взлетели. Прыжок был долгим, но и мгновенным. И вот они уже оказались в толпе собравшейся за костром молодежи, побежали к следующим огням. Мельком Светорада опять увидела Усмара, который с кем-то говорил, указывая на Светораду. Неужели Согда? Что, и эту дикарку занесло на веселый Купальский праздник? Но сейчас об этом думать не хотелось. Сегодня всякому воля. И Светорада, увлекаемая Скафти, неслась к следующему костру; они прыгнули – Светорада завизжала, Скафти хохотал.

Она опять прильнула к нему, обняла, ощущая, как страстно хочет его.

– Ну поцелуй же меня, любый!

Но варяг довольно сильно тряхнул ее.

– Да что же это с тобой? Праздник совсем замутил голову?

Светорада не ожидала, что он может быть таким грубым. И это в момент, когда ее неудержимо тянет к нему, хочется обнять его мощные плечи, коснуться бедра, провести ладонью по крутым ягодицам, взлохматить длинные волосы с вдовьей косичкой на виске. Сегодня такая ночь! Прочь все печали! И Светорада не удержалась, чтобы не прильнуть ртом к груди варяга, там, где расходились тесемки на рубахе. Скафти замер на миг, коснулся ее волос, тяжело задышал. Потом отстранился.

– Идем-ка я отведу тебя в усадьбу! Ты сегодня сама не своя, Медовая.

Он говорил строгим голосом, да и увлекал ее за собой почти грубо. А она все смеялась, потом стала упираться и рвалась туда, где молодежь покатила со склона зажженные колеса в воды Неро. Они неслись, как маленькие солнышки, а затем с шипением гасли в воде. Вокруг все кричали радостно и возбужденно. Это была традиция – смешать огонь и воду, – ибо огонь и вода очищают душу и тело. Это знак, что пора и Купале вспыхнуть жарким пламенем. Вокруг его разгорающегося соломенного изваяния уже побежал хоровод, все, стар и млад, влились в него с радостными криками. Даже строгого Путяту увлекли в пляску молодицы, и он шумел, крича вместе со всеми. Ибо в это мгновение нет хворей, нет возраста, а есть только сила и ликование!

Светорада визжала, вырываясь из рук Скафти.

– Отпусти, если сам не хочешь меня, варяг!

Она видела, как люди, на ходу сбросив одежду, кинулись в воду и теперь плещутся, весело дурачась. Даже степенные бабы, оставив расшалившихся с девушками мужей, спешили избавиться от длинных рубах и бухались мясистыми телами в сверкающую от огней воду. А нагие парочки уже бежали вдоль берега в темень, чтобы предаться священной любви этой колдовской ночи. Некоторые даже не стремились укрыться, плескались в воде, обнимались и целовались на глазах у всех, ошалевшие и счастливые в меркнущем свете догорающего изваяния Купалы.

По знаку волхвов стали заливать костры, потянуло дымом, но в потемках шум как будто только больше усилился. Визг, смех, тяжелое дыхание, топот ног. Светорада и не заметила, как оказалась среди взбудораженной толпы, чьи-то руки обнимали ее, она тоже кого-то обняла, но тут опять рядом оказался несносный Скафти, вырвал ее из чьих-то объятий, подхватил на руки, понес. Она же льнула к нему, урча, словно кошка, и не понимала, что делает, когда стала покрывать его лицо и шею быстрыми жадными поцелуями.

– Отстань, Света! Опомнись!

И это слывущий первым любостаем в округе Скафти сын Аудуна? Ну ничего, она его заставит! Он не сможет противостоять ее рвущейся страсти!

Скафти нес ее быстро, они оказались в стороне от беснующегося люда, он зашел в воду и почти швырнул в нее Светораду.

– Остудись немного!

Холодная вода с отдаленными бликами сверкающих огней, заставила ее задохнуться в первый миг. Но тело все еще было напряженным, мокрая одежда казалась тяжелой и ненужной, Светорада путалась в подоле, стягивала с плеч противное полотно рубахи и высвобождая напряженные груди. В какой-то миг заметила, что возле Скафти стоит Согда. Шаманка что-то говорила, хватая за руки варяга, и он не заметил как позади него появился Усмар. Подкрался и чем-то сильно ударил Скафти по голове.

Когда варяг упал и Согда склонилась над ним, Светорада на мгновение опомнилась, кинулась к ним.

– Вы что творите?

Но Усмар уже шагнул к ней, жадно обнял, сжал грудь, шептал жарко:

– Говорил же, все одно моя будешь!

Светорада глядела в склоняющееся к ней лицо, ощущая разом и ужас, и восторг. Ее переполняло чувство полета, потому что тому, кто стоит над пропастью, уже нечего бояться. Ей даже хотелось кинуться в открывающуюся перед ней бездну – это было страшно, но упоительно. От жаркого шепота Усмара, от его отдававшего вином дыхания у нее отяжелела голова. И когда Светорада склонила ее на плечо тиуна, когда ощутила его жаркие прикосновения к своему телу, она стала растворяться в пожирающем ее желании, жадно отвечая на его исступленные поцелуи. Возникшая рядом Согда раздражала ее. Но та была настойчива, теребила тиуна, обнимавшего мокрую, нагую Светораду.