– Ты… просто дай нам что-нибудь за молчание, Лу. Что-нибудь за хлопоты. Я же знаю, что ты у этого богатея не только кольцо стащила.

– Я вам ничего давать не обязана. – Медленно пятясь к улице, я крепко держала одну руку у шеи Андре. Другую – прямо у его глаза. С каждым шагом я ощущала, как снова начинаю чувствовать конечности. Как возвращается осмысление всего вокруг. Сломанные пальцы едва ли не выли от боли. Я быстро заморгала, сглатывая подступившую к горлу желчь. – Не ходите за мной, иначе я закончу начатое.

Грю не сдвинулся с места. Андре так вообще заскулил, подумать только.

Дойдя до улицы, медлить я не стала. Толкнула Андре в руки Грю, развернулась и бросилась бежать в Солей-и-Лун.

До тех самых пор, пока я не оказалась в безопасности на чердаке театра, я нигде не задерживалась, чтобы унять кровь или вправить пальцы. Воды не нашлось, умыться было нечем, но я размазывала кровь до тех пор, пока ее не стало больше на платье, чем у меня на коже. Пальцы уже онемели, но я закусила край плаща и все равно вправила их, использовав как лубок косточку из старого корсета.

Я смертельно устала, но уснуть не могла. Вздрагивала от каждого шороха, да и на чердаке было слишком темно. Лунный свет просачивался в помещение лишь сквозь одинокое разбитое окно, которое служило мне единственной дверью, ведущей сюда. Я свернулась у окна и попыталась забыть о пульсирующей боли в носу и руке. На короткий миг я даже задумалась о том, чтобы вылезти на крышу. Немало ночей я провела вот так, над городом, жаждая, чтобы звезды касались моего лица, а ветер развевал волосы.

Но не сегодня. Шассеры и констебли все еще ищут меня. Хуже того, Коко уехала, а Бас бросил меня при первом же признаке беды. Я с горечью закрыла глаза. До каких же чертей докатилась моя жизнь.

Что ж, по крайней мере я добыла кольцо – и она до сих пор меня не нашла. Одна эта мысль достаточно утешила меня, и я наконец забылась беспокойным сном.

Гнев и зависть

Рид

Поздним утром на тренировочной площадке звенели мечи. Прогоняя прочь осеннюю прохладу, лучи солнца согревали нас, и с меня струился пот. В отличие от прочих шассеров рубашки я не снял. Она липла к коже у меня на груди. Наказывала меня.

Я позволил уйти еще одной ведьме. Отвлекся на веснушчатую воровку и не понял, что в доме таится демон. Селия была разбита. Она даже не могла смотреть на меня, когда отец уводил ее в дом. При воспоминании об этом меня бросило в жар. Очередная неудача.

Жан-Люк сбросил рубашку первым. Наш учебный поединок продолжался уже несколько часов, и его темная кожа блестела от пота. Руки и грудь Жана-Люка покрывали ссадины – по одной за каждый раз, когда он позволял себе сболтнуть лишнего.

– Все о ведьмах своих думаешь, капитан? Или, может, о мадемуазель Трамбле?

В ответ я ударил Жана-Люка по руке деревянным мечом. Затем отразил ответный удар и ткнул его локтем в живот. Сильно. Еще две ссадины добавились к прежним. Я надеялся, что у него останутся синяки.

– Как я понимаю, это значит «да». – Жан-Люк согнулся пополам, схватившись за живот, но все равно ухитрился фыркнуть. Видимо, стоило ударить еще посильнее. – На твоем месте я бы не волновался, уже скоро все позабудут о фиаско с особняком Трамбле.

Я вцепился в меч до белых костяшек и почувствовал, как у меня дергается челюсть. Не дело это – кидаться в драку на самого давнего друга. Пусть даже этот друг – жалкий мелкий…

– В конце концов, королевскую семью ты все-таки спас. – Жан-Люк выпрямился, все еще держась за бок, и усмехнулся еще шире. – Хотя, справедливости ради, ты также порядком опозорился с той ведьмой. Не уверен, что тебя понимаю. Отцовство – это не ко мне… А вот вчерашняя воровка и впрямь была хороша…

Я ринулся на него, но Жан-Люк, хохотнув, отразил удар и толкнул меня в плечо.

– Успокойся, Рид. Ты ведь знаешь, я просто шучу.

С тех пор как меня повысили, его шутки перестали быть такими уж смешными.

Жан-Люк оказался на пороге церкви, когда нам исполнилось по три года. Во всех моих воспоминаниях он присутствовал так или иначе. У нас было общее детство. Общая спальня. Общие знакомства. Общий гнев.

Некогда и наше уважение друг к другу было взаимным. Но то было прежде.

Я отступил, и Жан-Люк демонстративно вытер руки о штаны. Несколько наших братьев засмеялись. Но резко замолкли, увидев выражение моего лица.

– В каждой шутке есть доля правды.

Он присмотрелся ко мне, все еще улыбаясь. Эти бледно-зеленые глаза не упускали ничего.

– Возможно… но разве не велит нам Господь отвергнуть ложь? – Он не дал мне ответить. Как и всегда. – «Говорите истину каждый ближнему своему», гласит он, «потому что все мы части тела единого».

– Я знаю, что сказано в Писании.

– Так зачем же мешать мне глаголить истину?

– Затем, что глаголешь ты слишком много.

Жан-Люк засмеялся громче, открыл рот, готовясь сразить нас очередной своей остротой, но тут, тяжело дыша, его перебил Ансель. Непослушные волосы его вспотели, а к щекам прилила кровь.

– Если что-то можно сказать, это еще не значит, что нужно. К тому же, – добавил он, рискнув покоситься на меня, – вчера на параде Рид был не один. Равно как и у особняка.

Я в упор уставился в землю. Не стоило Анселю вмешиваться. Жан-Люк оглядел нас обоих с нескрываемым любопытством, а затем воткнул меч в землю и оперся на него. Потом прошелся пальцами по бороде.

– Да, но, похоже, именно Рид воспринимает произошедшее особенно близко к сердцу, верно?

– Хоть кто-то должен. – Эти слова сорвались с уст прежде, чем я смог сдержаться. Я сцепил зубы и отвернулся, чтобы не сказать и не сделать еще чего-нибудь, о чем позднее пожалею.

– Ах вот оно что. – Глаза у Жана-Люка загорелись, и он бодро расправил плечи, забыв про меч и бороду. – Вот в чем тут дело, да? Ты разочаровал Архиепископа. Или Селию?

Раз.

Два. Три.

Ансель нервно переводил взгляд между нами.

– Как и все мы, – сказал он.

– Возможно. – Улыбка Жана-Люка растаяла, и в его глазах блеснуло нечто, чему я не мог найти названия. – Но только Рид – наш капитан. Только Рид наслаждается привилегиями этой должности. Возможно, по справедливости только Рид и должен нести ответственность за произошедшее.

Я бросил меч на стойку.

Четыре.

Пять.

Шесть.

Я заставил себя глубоко вздохнуть, мечтая, чтобы гнев в груди развеялся. Подбородок у меня все еще дергался.

Семь.

«Ты властвуешь над собою. – Голос Архиепископа пришел ко мне из детства. – Гнев не может взять над тобой верх, Рид. Дыши глубже. Считай до десяти. Совладай с собой».

И я повиновался. Медленно, но верно мои плечи расслабились. Жар в щеках остыл. Дыхание выровнялось. Я сжал плечо Жана-Люка, и его улыбка померкла.

– Ты прав, Жан. Виновен я. Я принимаю всю ответственность за это.

Ответить тот не успел – на площадку вышел Архиепископ. Его холодный взгляд нашел меня, и я мгновенно прижал кулак к груди и поклонился. Остальные последовали моему примеру.

В ответ Архиепископ кивнул.

– Вольно, шассеры. – Мы разом поднялись. Когда Архиепископ жестом велел мне подойти ближе, Жан-Люк нахмурился сильнее. – Сегодня по Башне ходит молва о вашем дурном расположении духа, капитан Диггори.

– Прошу прощения, господин.

Он отмахнулся.

– Не стоит. Твой труд не останется напрасным. Мы найдем этих ведьм и выжжем их с лица земли. – Он слегка нахмурился. – В том, что случилось вчера ночью, твоей вины нет. – Жан-Люк сверкнул глазами, но Архиепископ не заметил. – Сегодня я должен буду посетить дневное представление в качестве сопроводителя почетного иностранного гостя короля. Пусть я и не одобряю театр, поскольку это порочное действо подходит лишь для бродяг и плутов, ты пойдешь со мной.

Я утер со лба пот.

– Господин…

– Это была не просьба. Ступай и умойся. Будь готов выезжать в течение часа.

– Да, господин.

Я проследовал за Архиепископом в дом, а Жан-Люк смотрел мне в спину, и я знал, что в глазах его сверкает все то же неназванное чувство. И лишь позднее, когда мы сидели в карете у театра Солей-и-Лун, я позволил себе назвать его. Позволил себе ощутить горький укол сожаления.

Некогда наше уважение друг к другу было взаимным. Но то было прежде, чем пришла зависть.

Взаимовыгодное соглашение

Лу

Когда я проснулась на следующее утро, пыльный чердак уже заливали лучи солнца. Я медленно поморгала, затерявшись в приятном беспамятстве между сном и пробуждением, но подсознание не давало мне покоя. Снизу из театра доносился шум и крики актеров, а из окна слышались радостные голоса. Я нахмурилась, все еще цепляясь за последние крупицы сна.

Нынче утром в театре было шумнее обычного.

Я резко села. Каждую субботу в Солей-и-Лун проводили дневной спектакль. Ну как я могла забыть?

Когда я поднималась с кровати, все мое лицо прошило особенно сильной болью. Ах да, вот почему я забыла. Мой нос ведь раскрошили на части, и вчера мне пришлось бегом спасаться от верной смерти.

Снизу зашумели еще громче – началась увертюра.

Я застонала.

Ну вот, теперь до самого конца спектакля с чердака мне не выйти, а я очень хотела в туалет. Обычно было нетрудно тайком пробраться вниз, в уборную, до прибытия актеров и работников, но теперь уже поздно, я все проспала. Я встала, поморщилась от тупой боли в спине и быстро оценила масштаб увечий. Нос точно сломали, а пальцы за ночь распухли вдвое. В целом платье у меня было достаточно нарядное, чтобы получилось незаметно пройти мимо зрителей… вот только пятна крови портили картину. Я облизала здоровые пальцы и стала яростно оттирать кровь, но без толку.

Раздраженно вздохнув, я оглядела стойки с пыльными костюмами и сундук у постели, которую мы делили с Коко. Он был набит шерстяными штанами, шарфами, варежками и шалями, а еще там нашлась пара заплесневелых одеял, которые мы на прошлой неделе откопали среди мусора. Я робко коснулась той стороны кровати, на которой раньше спала Коко.

Надеюсь, она добралась до тетки целой и невредимой.

Качая головой, я повернулась обратно к костюмной стойке и наобум выбрала себе наряд. Коко сможет сама о себе позаботиться. А вот я…

После третьей тщетной попытки снять платье я сдалась. Сломанные пальцы отказывались сгибаться как положено, а выгнуться так, чтобы дотянуться до пуговиц между плеч, ну никак не выходило. В конце концов я просто взяла из ближайшего ларя шапо-бержер^[9] и очки в проволочной оправе и нацепила все это. Вчерашняя бархотка все еще скрывала мой шрам на шее, а плащ прятал почти все пятна. Придется идти так, делать нечего.

Мой мочевой пузырь требовал немедленного облегчения, а пи́сать в углу, как собака, я не желала точно.

К тому же, если вдруг придется быстро убегать, я всегда смогу сунуть в рот кольцо Анжелики. Я подозревала, что в фойе будет слишком людно и там не получится быть невидимой: столкнись с кем-нибудь – и прощай моя маскировка. Нет на свете ничего подозрительней привидения, которое наступает людям на ноги.

Надвинув шляпу пониже, я прокралась вниз по лестнице, которая вела за кулисы. Большинство актеров не обратили на меня внимания. Кроме…

– Эй, вам сюда нельзя, – сказала надменная девчонка с крючковатым носом. У нее было круглое лицо, а волосы цветом и видом очень напоминали кукурузный шелк. Когда я обернулась к ней, девушка ахнула. – Господи, что у вас с лицом?

– Ничего. – Я быстро опустила голову, но было поздно.

Девушка подошла ближе, и надменность на ее лице сменилась тревогой.

– Вас кто-то обидел? Может быть, стоит вызвать констеблей?

– Нет, нет. – Я смущенно ей улыбнулась. – Я просто искала туалет и заблудилась, вот и все!

– Туалет в фойе. – Она сощурилась. – Это что у вас на платье, кровь? С вами точно все хорошо?

– Просто прекрасно. – Я закивала как ненормальная. – Спасибо!