Моя деточка, спи-засыпай,
к ней сон придет, благослови ее Бог.
Ты мой звонкий ручеек, как соловей,
плача поющий в лесу
и умолкающий под скрип колыбели.
Деточка моя, спи-засыпай.

Эту колыбельную бабушка Нерея напевала ей теплыми ночами на Майорке.

И ребенок уснул. Они остались наедине с пустыней Данакиль, среди песков, соли и застывшей лавы.

Она давно уже перестала попрекать мир. Подобно женщине в первый год замужества, которая в собственном доме упрекает мужа в невыполнении прежних обещаний, Марина в начале работы волонтером ставила всему миру в вину нарушение его собственных обещаний.

Вскоре после того как ей перевалило за двадцать лет, она с чудесной наивностью данного возраста полагала, что человечество изменится к лучшему. В тридцать стала страстной правозащитницей, совмещая работу врача с активной борьбой со всемирной несправедливостью. Прежде всего, за права женщин – вроде только что умершей у нее на руках и той, что продолжала жить на ее же руках.

Однако наивность двадцатилетней и напор тридцатилетней с возрастом ослабевали, уступая место безмятежности и умеренности. А теперь Марина стала женщиной зрелой, преданным своему делу профессионалом, отдававшим без остатка свое сердце каждому пациенту и стремившимся лишь оказать посильную помощь, улучшить жизнь каждого из этих людей. И осознавать, что спасти, уберечь только что появившегося на свет эфиопского младенца гораздо важнее любой борьбы, требований, просьб, петиций и призывов к наднациональным организациям, которые правят миром.

Ее наручные часы показывали в то утро двадцать минут восьмого. Жара становилась удушливой, и Марина вернулась в клинику со спящим младенцем на руках. Взглянула на девочку, и она показалась ей красавицей, темно-смуглой, худющей и лысенькой. Спала безмятежно. Марина присела, не сводя с нее глаз, и ощутила покой, который излучают спящие новорожденные. Измученная, она прислонилась головой к стене и позволила умиротворенности овладеть собою. Но через открытую дверь вдруг различила размытые, возникающие из марева красноватой земли, незнакомые силуэты женщин. Наверняка родственники девочки, подумала она с облегчением. Погладила ее по щечке. И представила, как передает младенца другой женщине. Снимет с тельца зеленую простынку и обернет его красивыми яркими тканями, которые носят африканки. Она подумала о жизни, ожидающей этого человечка. Конечно, в любви к сиротке недостатка не будет. Афары – добрый и заботливый народ, обожающий своих детей. Оставшись без матери, она будет пользоваться любовью остальных членов племени, отца, теток, бесчисленных двоюродных братьев, бабушек, подруг матери. Ведь в Африке заботу о детях разделяют все женщины, образующие клан. Они непременно помогают друг дружке.

Хотя у Марины не было детей, она нередко размышляла о материнстве европейских женщин, превративших рождение и воспитание ребенка в синоним одиночества в своих чистеньких городских квартирах. На манер материнства ее сестры Анны в отношении дочери, уединившихся в беломраморном особняке площадью пятьсот квадратных метров, обращенном к бассейну с видом на море. Марина приучила себя не осуждать других, но считала: европейкам и африканкам есть чему поучиться друг у друга.

Нежно поглаживая щечку чернокожего ребенка в своих объятиях, она размышляла и о том, что девочку ждет тяжелая кочевая жизнь. Засушливая земля станет единственным пейзажем, доступным ее глазам. А другого она не увидит никогда. Температура воздуха – всегда выше сорока градусов. Подобно ветру, она всю жизнь будет кочевать в поисках источников воды, водрузив на спину циновки, которые служат пристанищем на любом клочке земли. Наверняка она не научится ни читать, ни писать, а будет доить коз, собирать хворост, молотить зерно, месить тесто. Но еще до всех домашних дел, когда ей исполнится всего два года, согласно древнему обычаю, на рассвете четыре женщины отведут ее под крону дерева. Повалят на землю. Двое будут держать за плечи, а другие раздвинут крошечные ножки и крепко ухватятся за них, чтобы повивальной бабке было сподручнее вы́резать клитор острым лезвием. Марина в задумчивости закрыла глаза, прижала тельце малышки к себе, стремясь защитить от всех невзгод.

– Уже заснула? – поинтересовался Матиас с порога.

Марина кивнула.

– Пришла Самала. Теперь давай с ней побуду я.

Очень осторожно она передала ему младенца. Подошла к двери и услышала, как Матиас тихо, чтобы не разбудить девочку, произнес несколько слов по-немецки.

– Wilkomen zum leben, meine lieblich Mädchen^[10].

Марина повернулась к ним и увидела красивую сценку, которая снова тронула ее. Матиас, такой тучный стопроцентный европеец, баюкающий дитя и глядящий своими огромными зелеными глазами на крошечную черненькую малышку.

– Кажется, какие-то из этих слов записаны у нас в блокноте, – сказала ему Марина с порога.

Матиас с нетерпением ждал перевода на испанский:

– Добро пожаловать в жизнь, моя девчушка.

– Судя по всему, они ориентируются с помощью спутниковой системы «Джи-Пи-Эс», вмонтированной в их гипоталамус, – усмехнулась Марина, наблюдая, как африканки приближаются к ним через пустыню.

Каждое утро она размышляла: как же можно отыскать дорогу на протяжении многих километров в этом гигантском море песка, который выглядит одинаково, куда ни глянь? Мобильные клиники гуманитарной организации располагались вблизи афарских сел. Однако явились женщины дальних племен, они брели много часов и определяли путь, как утверждали сами, по предрассветным звездам и высоким барханам.

Марина смотрела, как они приближаются к ней, с младенцами на спинах, а рядом семенят детишки двух-восьми лет. Афарские женщины стройны, обладают врожденной грацией и умеют красиво укрывать свои худощавые тела широкими шарфами ярких цветов с окантовкой, контрастирующими с черным цветом их кожи. Марина подошла к ним.

– Ëndemën aderu, – поздоровалась она.

Женщины рассмеялись, услышав приветствие на кучите. Они очень наивны и весьма благодарны. Однако некоторые младенцы, вертя головками между слоями тканей, заплакали. Вероятно, впервые увидели белокожую женщину. Никто из эфиопок не спросил о беременной, и Марине, жестикулируя и используя простейшие английские слова, пришлось объяснить им случившееся ночью.

– Кто она, вы ее знаете? Знакомы с ней? – выспрашивала она.

Нет, они ничего не знали о девушке. Ни одна женщина из деревни, где они жили, не исчезла. И все же Марина попросила их пройти за бетонный дом, где Матиас оставил носилки с трупом, накрытым зеленой простыней. Может, они хотя бы видели ее когда-то. Прежде чем оказать помощь этим женщинам и множеству пациентов в течение дня, Марине требовалось перекусить, принять душ и, в первую очередь, попить воды.

Она вошла в дом. Самала приготовила «ынджеру», эфиопский хлеб, которым они завтракали каждое утро. Самала входила в местный персонал, нанятый «Врачами без границ», и отвечала за уборку спален и стирку одежды, закупку продуктов и приготовление еды для волонтеров. Ее дети выросли, она овдовела пять лет назад. Жила бедно в одном из самых заброшенных районов Аддис-Абебы, где новости переходили из уст в уста, и узнала, что некоторые европейские врачи нанимают для работы местный персонал. В основном медики искали логистов, мужчин с водительскими правами и знаниями в области строительства, электриков и сантехников для создания мобильных клиник по всей стране. А она явилась, умея лишь готовить пищу и убирать в доме, чем и занималась всю жизнь. Каждый день в течение двух месяцев женщина сидела у дверей кабинета, надеясь, что когда-нибудь понадобится белокожим врачам. И вдруг в один из понедельников нанятая организацией эфиопка просто-напросто не явилась на работу. Так Самала вошла в большую семью MSF. Было это год назад. Вместе с Калебом, местным логистом, они сформировали команду, которая помогала Марине и Матиасу в реализации проекта по обеспечению питания матери и ребенка в Афарской котловине.

Марина сделала вывод, что Матиас уже объяснил Самале случившееся, поэтому не стала ее расспрашивать, а лишь тепло поприветствовала, улыбнулась и поблагодарила за завтрак. Сделала большой глоток воды и пошла в свою спальню.

Душем называлась тончайшая струйка воды, которая сочилась не более двух минут. Но эти минуты давали такое наслаждение, что иногда Марина отсчитывала про себя сто двадцать секунд, чтобы не думать ни о чем, кроме как об этом скудном сокровище пустыни, которое разливалось по ее телу. Однако ум устроен так странно, что, к ее сильному огорчению, она вспомнила о рейсе LH2039 авиакомпании «Люфтганза», который должен за три дня доставить Марину из Аддис-Абебы обратно «домой».

В клинике эфиопские женщины и их дети ждали приема врачей, сидя на полу и прислонившись к стене. Они толковали о случившемся и сопровождали друг друга к носилкам, где покоилась мертвая молодая женщина. Опознать тело пришли более шестидесяти эфиопок. Но никто не знал, кто она такая.

К вечеру запах смерти стал невыносимым.

Из окна кухни, во время кормления младенца, Марина увидела, как Калеб уложил неподвижное тело покойницы на заднее сиденье джипа, принадлежащего гуманитарной организации. Логист закрыл дверцу, включил двигатель и уехал в пустыню. Он выкопает яму в нескольких километрах отсюда и поместит в нее тело, повернув в сторону Мекки. Засыплет могилу, набросает сверху небольшую кучу камней, как того требует обряд афаров, и помолится Аллаху.

Поднятая джипом пыль быстро рассеялась, и столь незначительный факт взволновал Марину. Она почувствовала, как ускорилось сердцебиение, а температура воздуха подскочила на несколько градусов. В те двенадцать часов, что труп находился в доме, крошечное существо, которое она держала на руках, принадлежало скончавшейся женщине, о чем сообщали всем явившимся в амбулаторию. А теперь, когда тело исчезло, ребенок стал ничьим. Никто о нем не позаботится. Если малышка заплачет, захочет пить или проголодается, испачкается или захочет пошевелиться, никто, кроме Марины, не поспешит ей на помощь. И Марину охватила грусть, вызванная этим вселенским одиночеством безымянной девочки на Африканском Роге. Убитую горем Марину вдруг охватило чувство вины. Она вела себя точно так же, как любой другой врач. Тем не менее ее тревожил вопрос, который она уже задавала себе в ходе других медицинских вмешательств на протяжении всей своей карьеры во «Врачах без границ».

– А разве лучшая перспектива для этого человеческого существа – жизнь?

Она воображала себя гордым западным медиком, спасающим жителей нищего «третьего мира». Однако, возможно, все это – заблуждение, и лишь закон природы должен определять, кому жить, а кому умереть. И, вероятно, ребенок, которого она баюкала, должен был обнимать свою упокоенную мать под землей.

Марина провела рукой по лбу в попытке изгнать эту мысль из головы.

– Странно, что за малышкой никто не пришел. Похоже, она нежеланный ребенок, плод изнасилования, – изрек Калеб.

Для Марины и Матиаса такое предположение стало неожиданным и вызвало беспокойство.

– Я могу отвезти ее в приют в Аддис-Абебе, – предложил Калеб.

– Подождем еще несколько дней, может, кто-нибудь за ней все-таки придет, – ответила Марина. – А если она никому не нужна, то перед отъездом в аэропорт оставим ее в приюте.

Ветер бился о бетонный дом, в котором спали Марина, Матиас и малышка. Она снова заплакала, как плачут новорожденные, когда очень голодны.

– Что-то явно не так. Ты думаешь, с ней все в порядке? – открыв глаза, растерянно спросил Матиас.

Девочка проснулась третий раз за ночь. Марина снова взяла ребенка на руки.

Матиас сел. В его обязанности входило принести бутылочку с соской.

– Теперь я понимаю, почему мой старший брат развелся через год после рождения сына.