И в качестве старшего наставника очень даже может – глаз острый, реакция отменная. Предотвратил же ЧП, когда вон тот пацанчик, за соседним станком, чуть пальца не лишился, да еще и по глупости: задумал стружку почистить, не заглушив механизм. Не разорись Колька, не надавай по рукам – остался бы мальчик без фаланги, а то и всего органа. Металлическая стружка замотает – и в момент отлетают пальцы, ровнехонько, как бритвой. Повидал уж, и опытные страдали, с усталости или недосыпа.

А все потому что кадровый голод, так говорит старый мастер Семен Ильич.

Вот это тот еще зубр, при нем бы не случилось, от его дремучего, якобы сонного взгляда ничегошеньки не скроется. Но он стареет, да и учащихся становится все больше – само собой, это хорошо, но таких, как Ильич, уже не хватает и заменить некем. Ведь чтобы мастером стать, недостаточно комсомольского задора и дипломов, нужны время и опыт.

А молодые, пришедшие отправлять старого на свалку истории, прямо скажем, безалаберны и беспечны. Вот разве что Мохов отличается: неплохой, толковый работяга, пусть и зануда.

«Ты вот сам таким не становись. Все бы тебе других критиковать, – осадил себя Колька, – работай как положено, а эти пусть за себя отвечают перед кем следует».

Подошел мастер Мохов, похлопал по плечу:

– Пожарский, на минуту отвлекись. Есть задача, небольшая, но важная.

Разложил чертежи, бумаги, начал объяснять – Колька, разумеется, слушал вполуха, охота же ему талдычить одно и то же по сотому разу. Очнулся лишь тогда, когда мастер Мохов в третий раз подчеркнул:

– Стружку сметать в особый ящик.

– Зачем это, Егор Саныч? – не подумав, удивился парень.

Мастер Мохов глянул с укором:

– Все-таки ушами прохлопал, щегол? Рановато, стало быть, тебе поручать.

– Я что, я не отказываюсь, – поспешил заверить Колька, – так, уточнить. Пусть будет в отдельный ящик, ничего.

Мохов, поворчав, произвел настройку, сначала сам нарезал несколько единиц, демонстрируя порядок действий. Проконтролировал, как справится парень, одобрил, напомнил: «Не рвись. Главное – это качество». И отправился гонять других.

«С чего бы это стружку-то особо? – раздумывал Колька. – Материал, что ли, какой ценный?»

Присмотрелся к чертежу – кто его поймет, что тут. Странная маркировка материала, не видал такой.

«Ишь, какие вещи доверяют, таинственные! И ничего, что у меня и разряда-то такого нет? Да и пес с ним. Разберутся. Главное, что могу и без брака».

Мастер Мохов, проверив партию, похвалил: получилось как на продажу.

– Ах, на продажу, – повторил отец, выслушав рассказ за вечерним чаем.

Колька даже обиделся. Он-то не без гордости спешил поведать об успехе, а батя чего-то куксится.

– Ну что ты, ничего, – поспешил заверить отец, – только мой тебе совет: впредь не связывайся с такого рода задачами.

– Это почему так? – с вызовом вопросил сын.

– А потому что не исключено, что ты этому ушлому левую партию сделал, – терпеливо разъяснил Игорь Пантелеевич, – все просто. Зачем учащемуся без соответствующего разряда поручать обработку спецматериала?

– Может, и не спец…

– Может, – мирно согласился батя, – если бы ты маркировку мог воспроизвести сейчас, мы бы с тобой установили точно, а так только предположение могу сделать. Сам подумай, зачем стандартную стружку в отдельный ящик собирать?

– Для опрятности.

– Для сдачи отходов по нормативу, это вернее. В общем, если это была спецсталь, то оплачиваться такая работа должна по особой, повышенной тарифной сетке.

– Это же учебное задание, неоплачиваемое, – продолжал упрямиться Николай. По инерции он понимал, к чему дело идет.

Отец с улыбкой успокоил:

– Тебе – неоплачиваемое. Деньги другие получат.

– Ну разберутся там, наверху.

– Обязательно. Только ты, пожалуйста, в химии такой не участвуй больше.

– Ну а если настаивают?

– Так и говори: разряда не имею, боюсь напортачить, испортить дорогой материал. И вообще, по возможности избегай любых секретных поручений непонятно от кого. И с Моховым этим поосторожнее. Сам понимаешь, к чему все эти «на слабо» могут привести.

Да уж само собой, понимал Колька и помнил.

– Вот видишь, Тонечка, этого я и боялся, – изложив дело жене, сокрушался Игорь Пантелеевич вечером наедине, – подвержен он чужому влиянию и все еще ведется, как пацан.

– Он же хотел, как лучше, – робко заметила Антонина Михайловна, – проявить мастерство.

– Молчун он, вот что плохо. Вроде бы соглашается, а делает, как считает нужным. Все желает сам решать, всей правды не скажет – вроде бы и не врет, а получается еще хуже. И некритично относится к тем, кто ему по душе…

– Игорек, боюсь, тут уж ничего не поделаешь. Не маленький мальчик.

Пожарский-старший вздохнул:

– Ладно, Тонечка. В конце концов, если все удачно сложится, защитит Николай диплом – попрошу за него устроиться на «ящик».

Интересно, что такого же рода робкие надежды посещали и Колькину голову. Вообще инцидент с военным разбередил старые раны. Форма, сияющие сапоги, орден – мечта несбыточная.

Момент со службой был для него больным. Даже если получится добиться УДО, с судимостью не призовут, он уже выяснил.

А служить хотелось.

Кому улыбается всю жизнь объяснять, почему не был в армии, притом не инвалид, не с закрытого предприятия. Вот и думал: разве что получится к бате пристроиться на «ящик», если все сложится, как надо – тогда, конечно, вопросов не возникнет, еще вопрос, кто больше послужит Отечеству.

Понятно, что путь в небо закрыт, а ведь жалко до боли!

Он вспомнил, как в июле гоняли с Олей на авиационный праздник в Тушино. Вся Москва, казалось, собралась тут, все глаза были устремлены в небеса, туда, куда вот-вот воспарят сталинские соколы. Взвился флаг, и вскоре без малого сотня самолетов чертила в небе всенародный привет вождю и учителю, создателю советской авиации: «Слава Сталину». А ведь за штурвалами-то сидели люди, которые отличным образом совмещали труд по основному месту и занятия в аэроклубах! Проплыли вертолеты, планеры, на смену вышли боевые машины, выполняющие фигуры высшего пилотажа: реактивный истребитель Яковлева, напоминающий стрелу самолет Микояна и Гуревича и, наконец, пятерка реактивных самолетов. Они в мгновение ока перемещаются по небу, четко держа дистанцию, и кажется, что они управляются одним человеком…

Как-то само собой так получилось, что восторг сменился черной завистью, кулаки сжимались, злые слезы кипели на глазах, казалось, что достаточно захотеть – и ты уже там, в одной из этих сказочных машин. Колька с трудом опомнился: как не стыдно злиться на то, что жизнь пролетает мимо?

«А ну, отставить мечты, – приказал он себе, – еще посмотрим, каково оно все будет. Работай как следует – и будь что будет».

…Все бы ничего, да без бати тоскливо. Уехал – и так пусто, одиноко стало. Вроде бы и понимаешь, что нужнее он в другом месте, – а все равно. Мама как-то снова посерела, Наташка посмурнела и иной раз похныкивать снова начала.

Грустно.

Глава 9

Вера Вячеславовна в десятый раз перечитывала требование, составленное с расчетом на то, чтобы сбить с толку шпионов, буде таковые найдутся и возжелают поставки «ста учетных единиц текстильного материала типа бязь, каковые должны быть отгружены нижеперечисленному на вышеизложенных условиях» и тэ-пэ.

В дверь постучали. Гладкова подняла измученные многословием глаза:

– Да?

Заглянула секретарь:

– Вера Вячеславовна, к вам товарищ Кузнецов.

– Какой… ах, да, конечно. Пригласите, пожалуйста.

«Снова-здорово. Что ему еще надо? Все ж согласовали, утрясли, сколько можно воду толочь?»

Вошел Кузнецов, щелкнул каблуками:

– Здравия желаю.

Директор суховато отозвалась:

– Добрый день, Максим Максимович.

Нельзя сказать, что новый снабженец ей неприятен. Спору нет, смотреть на него одно удовольствие: аккуратный, подтянутый, ни морщинки под ремнем. Вкалывает наравне со своими и наверняка недосыпает – вон какие синяки под глазами, а собранный, энергичный, ни тени томности.

Энтузиазм этот его выводил из себя, готовность лезть не в свои дела, дотошность, въедливость, нежелание понимать прямые намеки – «Товарищ, мы все уже обговорили, не пора ли закругляться?» – и в особенности неизменное спокойствие и отменная вежливость. Вера Вячеславовна, подавив желание скрипнуть зубами, указала на стул:

– Прошу вас.

– Благодарю. Я много времени не займу, – пообещал он, – лишь уточню пару моментов по смете.

И вынул из планшета бумаги и карандаш.

«Я так и знала, – Вера Вячеславовна, немедленно внутренне ощетинившись, выбила пальцами дробь по столешнице, – что опять не слава богу? Пожалели, что задешево согласились?»

Вся эта ситуация, ужасная в своей двусмысленности, выводила из себя. Вроде бы ничего плохого не делаешь, а вот уверенности в собственной правоте нет. Но что делать?

Отставной инженер-полковник Кузнецов, новый начальник отдела снабжения, имел множество связей в военной среде. Спору нет, это решает массу вопросов.

Большинство строителей-подрядчиков прикреплено к министерству, и, чтобы добиться их драгоценных услуг, необходимо выбить себе место в госпланах. А план всегда условность, всегда случаются форс-мажоры, это азбука. Что-то ломается, рушится, проваливается внезапно, и умелые руки нужны прямо сейчас, экстренно, а не в будущем квартале и то, если повезет.

Гладкова успокаивала себя: да, не по правилам действует снабженец. Но ведь не она одна изыскивает скрытые резервы, многие директора лично договариваются с военными на строительство частным порядком. К тому же сейчас нередко при передислокациях военных освобождаются рабочие руки, и общеизвестно, что командование на это время позволяет выполнять по договорам некоторые работы у гражданских организаций, только без огласки.

Кому плохо от этого? Все понимают, что деньги, которые получает командование военспецов за работы, выполненные подчиненными, скорее всего, до союзного бюджета не дойдут. Да, такие отходные промыслы в целом подрывают финансовую дисциплину. Однако разве это не на совести командования, куда они направят вырученное?

А подъездной путь текстильному производству нужен вчера, очень нужен, и даже не вчера, а позавчера, потому-то и затеяли стройку в мороз. Позарез были необходимы эти девятьсот восемьдесят метров до центральной магистрали. Объемы производства возрастают, тоннаж транспорта увеличивается, а дорога – край, заплата на заплате. К тому же участки, следующие через два кювета, уже в таком состоянии, что некоторые шоферы наотрез отказываются рисковать: разгружайте, дескать, тут. А ведь это деньги, время, и вот уже возникают вопросы о перерасходе средств.

Между тем Кузнецова рекомендовали знающие, надежные люди, и сам он, выслушав поставленную задачу, после недолгих «утрясок» нашел тех, ЧТО предложили лучшие условия и сроки назвали минимальные.

Так почему теперь этот товарищ постукивает карандашом? Почему совершенно определенно тянет время под тем соусом, что ждет от нее… чего именно? Неужели судьбоносных решений? Именно сейчас, когда ей совершенно ни до чего, месяц как на валерьянке, и, по правде говоря, чертовски раздражает любой человек, в особенности мужского пола.

– Итак, вас что-то не устраивает, товарищ Кузнецов? – прямо спросила Вера Вячеславовна. – Военстроители подсчитали-прослезились, что задешево согласились?

Кузнецов взглянул с некоторым удивлением, но, пожав плечами, ответил нейтрально:

– Спишем на то, что устали и нервничаете. Серьезная нагрузка, понимаю.

– Оставим в покое мое печальное положение, – огрызнулась она.

– Я не против. Итак, по смете.

Он карандашом подчеркнул итоговую сумму и две другие строчки в реестре:

– При тех исходных поставленных задачах, то есть длина, ширина, высота, два оврага…

– Кювета.