– По известным трудностям того времени я, разумеется, ничуть не скучаю. Но вот по отдельным элементам прошлого – да, бывает, скучаю. – Он нахмурился, словно вспоминая. – По интереснейшим проблемам и задачам, встававшим передо мной. И еще, пожалуй, по внутренней убежденности, что жизнь человеческая имеет… смысл. – Он перевел взгляд на Квинси, по-прежнему поглощенного возней с котенком, и его лицо – несомненно, бессознательно – приняло выражение глубокой печали и сожаления.

Наступившее молчание прервал отрывистый стук в дверь, и мгновением позже служанка ввела в гостиную двоих следующих наших гостей, лорда Артура и леди Каролину Годалминг.

С их появлением атмосфера заметно разрядилась. Артур, как и подобает человеку с его положением и образованием, всегда излучает вежливое дружелюбие и вдобавок обладает редкой способностью успокаивать любые души – кроме разве что пораженных тяжелым недугом. Едва он вошел, в комнате вспыхнуло оживление: приветствия, поздравления, объятия, поцелуи. Все очень мило и непосредственно, даже Джонатан, казалось, проникся общим настроением.

Кэрри, обворожительная и изысканно одетая по последней моде, была воплощение изящества. Да, она преодолела все недостатки и изъяны своего воспитания и стала Артуру превосходной женой, лучшей и не пожелаешь. Бедная Люси порадовалась бы его выстраданному счастью. Мне нравится думать, что сейчас она смотрит с небес и улыбается, видя, что человек, которого она любила всем своим нежным юным сердцем, в зрелые годы обрел наконец полную меру радости.

Несколько минут прошло в такой вот веселой суете. Джонатан опять налил всем выпить, и Квинси тоже получил небольшую порцию вина, сильно разбавленного водой. Зазвенели бокалы, все наперебой выражали радость от встречи, ведь мы так давно не виделись.

Возбужденный приятной кутерьмой, Огюст нервно крутился у нас под ногами. Мы были настолько поглощены моментом, что не замечали прибытия нашего последнего гостя, пока тот не переступил порог гостиной и не вскричал с шутливым гневом:

– Это еще что такое? Как вы посмели начать празднование без меня?

– Профессор! – воскликнула я, и остальные хором подхватили мой возглас.

По ряду причин, вдаваться в которые мне не хочется, рядом с профессором Абрахамом Ван Хелсингом я всегда чувствую себя в полной безопасности. Я, как девчонка, кинулась в его медвежьи объятия, совсем не заботясь о приличиях, и с наслаждением вдохнула знакомый уютный запах, от него исходящий.

Джонатан тоже обнял профессора, по-мужски коротко, и Артур последовал его примеру. Даже Джек расплылся в улыбке, обмениваясь с ним рукопожатием, а Квинси подбежал к старому голландцу вприпрыжку от радости, словно он малый ребенок, а не серьезный мальчик на пороге отрочества.

Профессор так и сиял.

– Какой радушный прием! Как приятно снова видеть вас всех в этот знаменательнейший день, в эту особую, поистине замечательную годовщину!

Он перевел дыхание, прежде чем продолжить, и в возникшей паузе перед моим внутренним взором, подобно кадрам киноленты, пронеслись картины, виденные мною в этот самый день тринадцать лет назад: темные стены Трансильванского леса, дорога к замку, бешеная гонка к воротам, шайка цыган с их смертоносным грузом, финальная схватка с…^[6] и жертвенная гибель нашего американского друга, когда глаза того монстра наконец погасли навек.

Думаю, профессора посетили примерно такие же мысли. Он молчал так долго, что всем стало немного не по себе.

– Под упомянутой годовщиной, – спохватившись, договорил он, – я подразумеваю, конечно же, день рождения нашего юного друга, мастера Квинси Харкера!

Все зааплодировали – мне показалось, с облегчением. Не знаю, в какие части своего прошлого Артур посвятил Кэрри, но полагаю, что о многих вещах он умолчал – и правильно сделал, если учесть ее собственную историю.

Квинси пока еще ничего не знает. Мы решили до поры до времени ничего не рассказывать ему об обстоятельствах, при которых его родители и их друзья – наш маленький отряд воинов света – впервые сошлись вместе. Сегодня вечером, когда профессор завершил вышеприведенную тираду, я увидела в обращенном на меня взгляде сына что-то похожее на сомнение, даже подозрение. Однако напряженный момент миновал, и праздничная атмосфера возобновилась.

Мы оказывали всяческое внимание Квинси и за ужином, поскольку сегодня ему впервые было позволено допоздна сидеть за столом со старшими. Котенок, как мы ни гнали его прочь из комнаты, все же прокрался к своему новому хозяину и еще с полчаса резвился у него на коленях. А потом, изнурив свое крохотное тельце, там же и заснул крепким сном.

Многие родители такого не допустили бы, но сегодня все-таки у нашего сына день рождения, и я решила: да и бог с ним, ничего страшного. Будь сейчас у меня возможность вернуться на несколько часов назад, я бы, разумеется, рассудила иначе.

Стол ломился от блюд, вино было превосходное, и, глядя вокруг, я думала о том, сколько же счастья выпало мне в жизни и как многочисленны и разнообразны блага, мне посланные. Сегодня каждый из нас активно поучаствовал в разговоре, каждый получил свою долю внимания, и на протяжении всего ужина в нашей маленькой компании царило идеальное равновесие.

– Артур, – заговорил Джек, как только нам подали еду, – я часто читаю в газетах о твоей деятельности в палате. Скажи, как продвигается твоя борьба за перевод этого учреждения на рельсы современности?

Лорд Годалминг лучезарно улыбнулся:

– Не знаю, что именно ты читаешь в прессе, Джек, но сказать, что палата лордов по самой своей организационной структуре не предрасположена к модернизации, значило бы сильно приуменьшить реальное положение дел.

За столом раздались согласные смешки, а профессор громко хмыкнул в знак солидарности.

– Достаточно будет сказать, – продолжал Артур, – что работы здесь мне на всю жизнь хватит.

– Вы, милорд, делаете очень много полезного, – сказал профессор со своей обычной старомодной учтивостью. – Только на прошлой неделе я слышал, как ваше имя упоминали в связи с этим идиотским «законом о чрезвычайном положении». Говорят, сэр, вы самый решительный его противник.

Джонатан жадно отхлебнул вина.

– Что за закон такой?

– Вы разве не слышали?

– Боюсь, скромные деревенские адвокаты вроде меня не в курсе последних законодательных инициатив.

Лорд Годалминг махнул рукой:

– Это, знаете ли, дело весьма сомнительное и постыдное.

– Продолжайте, – попросил мой муж. – Пожалуйста.

– Я даже не вполне уверен, откуда все пошло. Но в последнее время все чаще ведутся разговоры о том, чтобы вернуть один древний закон – а именно закон, предписывающий в кризисной ситуации лишать муниципальные органы всех полномочий и передавать всю власть некоему комитету, известному как Совет Этельстана. Так получилось, что я по рождению являюсь членом этого комитета. Хотя я категорически против самой идеи подобного властного органа.

– И правильно, милорд, – одобрил профессор.

Артур развил бы тему дальше, но Кэрри легонько коснулась его запястья:

– Давайте теперь поговорим о более приятных вещах. Мина? Джонатан? Вам по-прежнему нравится жить в деревне?

На фоне проблем государственной важности, описанных Артуром, наша жизнь кажется тихой и скучной, но друзья с интересом выслушали наш рассказ о безыскусных повседневных радостях, об адвокатской практике Джонатана, о школьных успехах Квинси и о моем укромном существовании в роли жены и матери.

Далее в разговор вступил взбодренный вином Джек Сьюворд и развлек нас несколькими забавными историями о своих клиентах, в частности весьма фривольной историей об одной герцогине, которая для облегчения своего душевного состояния воображает себя китайским мопсом.

Затем заговорил профессор и для начала сообщил, что частично отошел от дел и много путешествует. Из уважения к нам с Джонатаном и из тактичности по отношению к Квинси он предпочел не останавливаться на характере своих текущих исследований и на цели своих путешествий.

Мы доели горячее и ждали следующего блюда, когда – по завершении рассказа Ван Хелсинга об одном из приключений бурной амстердамской юности – прелестная Кэрри чуть нервно кашлянула и произнесла:

– Прошу внимания!

Все взгляды обратились к ней.

– Я благодарю всех вас за чудесный вечер. Спасибо Харкерам, нашим замечательным, радушным хозяевам. Спасибо Квинси, сегодняшнему имениннику. Спасибо Джеку, нашему верному другу. Мы очень рады находиться среди вас.

– Верно, верно! – с излишней живостью воскликнул Джонатан и постучал вилкой по бокалу так громко, что я поморщилась.

– Мы с моим любимым мужем хотим сделать объявление. Радостное, хотя и несколько запоздалое объявление.

– Ах, моя дорогая! – встрепенулась я, тотчас услышав в голосе Кэрри совершенно особый восторг, какой испытывали и мы с Джонатаном, когда только-только узнали, что у нас будет ребенок. – Неужели?..

Она кивнула, а Артур расплылся в счастливой мальчишеской улыбке, какой я у него еще ни разу не видела.

– Нет ни малейших сомнений, – сказала Кэрри. – Он должен родиться через шесть месяцев.

– Он или она, – с ласковым упреком поправил Артур.

– Нет-нет! – Единственная вертикальная морщинка обозначилась на лбу у Кэрри, когда она сдвинула брови с самым убежденным видом. – Это будет мальчик. Долгожданный наследник состояния Годалмингов.

При последних словах вся наша компания невольно испустила вопль одобрения, вслед за которым так и посыпались поздравления, похвалы, добрые пожелания.

Профессор вскочил на ноги и в своей эксцентричной манере оглушительно хлопал в ладоши, словно аплодируя в опере. Джек с искренней радостью тряс Артуру руку, Джонатан наполнял бокалы, провозглашал тосты и предлагал мужчинам выкурить по сигаре после ужина. Квинси с широкой улыбкой поздравлял Артура. Я крепко обняла Каролину, такую стройную и изящную, и ощутила ее теплое дыхание на своей щеке – а она, вероятно, ощутила мое на своей.

– Я очень рада за вас обоих, – сказала я. – Просто безмерно счастлива.

– Спасибо, но… Мина?

– Что?

– Но буду ли я?.. То есть как вы думаете, сумею ли я стать по-настоящему хорошей матерью?

– О, Кэрри, вы будете замечательной матерью, просто замечательной. Поверьте мне.

– Спасибо, – с облегчением проговорила она. – Вы всегда вселяете в меня оптимизм.

Я стиснула объятия чуть крепче, а потом отпустила Кэрри. Все вокруг продолжали бурно ликовать, даже котенок, разбуженный шумом, прыгал и скакал на полу, словно воздавая должное радостной новости. Думаю, сторонний человек сейчас принял бы нас за буйнопомешанных.

Ах, как хотелось бы бесконечно продлить ту счастливую минуту! Как хотелось бы вечно наслаждаться мгновениями радости!

Ибо уже миг спустя все переменилось.

Среди шума ликования вдруг раздался страшный сдавленный вскрик Ван Хелсинга. Все тотчас умолкли, только котенок растерянно мяукнул пару раз. Повернувшись к голландцу, мы увидели, что лицо у него побагровело, а тело сотрясает крупная дрожь.

– Профессор! – ахнул Джонатан, смертельно побледнев.

Из левого угла рта у Ван Хелсинга вытекла единственная струйка крови. Он хрипло вздохнул и с трудом выговорил следующие бессмысленные слова, свидетельствующие о явном помрачении рассудка:

– Остерегайтесь… стригой… Белая башня… одноглазый…

Он нетвердо шагнул вперед, и доктор Сьюворд велел всем нам расступиться, чтобы дать профессору побольше воздуха. Но Ван Хелсинг сильно покачнулся и с размаху упал навзничь. Веки его затрепетали, он мучительно застонал, а потом устремил пристальный взгляд на Квинси и невнятно произнес:

– Ты… ты станешь сосудом, мой мальчик. Но тебе придется сражаться… биться за свою душу.

Договорив последнее слово своего странного послания, он слабо дернулся и затих. Сьюворд уже склонялся над ним, проверяя дыхание. Профессор еще дышит, сообщил он; с ним приключился какой-то ужасный припадок, надо перенести его в постель и безотлагательно вызвать врача, невзирая на неудобства и расходы.