4

Вопрос этот мучил Билла все долгие дни, пока они в поте лица учились обслуживать предохранители. Работа требовала скрупулезного внимания и точности, но Билл все же урывал достаточно времени, чтобы поразмышлять над этой проблемой. Он размышлял в очереди за едой, размышлял каждый вечер в те короткие секунды, когда гасили свет, а измученное тело не погружалось еще в пучину сна. Он ломал над этим голову всякий раз, как только выдавался свободный миг, и худел на глазах.

Худел, правда, не потому, что размышлял, а по той же причине, что и остальные солдаты. Корабельный рацион. От него требовалось поддерживать в них существование, но если бы кто-нибудь представил, что это было за существование! Голодное и жалкое! Билла, впрочем, терзали проблемы куда более важные, чем чашка витаминного супа. И он все отчетливее понимал, что в одиночку с ними не справится.

После воскресных занятий по специальности на второй неделе обучения, когда чуть слышный звонок возвестил наконец о долгожданной свободе и солдаты, шатаясь на подкашивающихся ногах, поплелись в пункт питания, Билл не последовал за товарищами. Он подошел к предохранительному первого класса Сплину.

– Сэр… У меня…

– Чепуха, не ты первый, не ты последний. Один укол – и дело в шляпе. Говорят, без этого мужчиной не станешь!

– Собственно… у меня другое… Я бы хотел увидеться со священником.

Сплин побледнел как полотно и привалился к стене.

– Теперь мне все ясно, – слабо выдавил он. – Топай за своим супом, и, если ты будешь держать язык за зубами, я тоже буду нем как рыба.

Билл покраснел.

– Извините, сэр, тут ничего не поделаешь. Мне позарез нужен священник, я не виноват. С каждым может случиться…

Он говорил все более робко, не поднимая глаз, неуверенно переступая с ноги на ногу, и вовсе умолк. Молчание затянулось. Наконец Сплин нарушил гнетущую тишину.

– Ладно, воин, раз уж ты настаиваешь, – сказал он официальным тоном. – Надеюсь, твои товарищи не узнают. Вали туда сейчас же, вместо обеда. Вот тебе пропуск.

Он нацарапал что-то на клочке бумаги и презрительно уронил его на пол, к ногам униженного Билла.

В корабельном справочнике утверждалось, что священник занимает помещение 362 «б» на 89-й палубе. После продолжительного путешествия на лифтах, по коридорам и лестницам Билл остановился наконец перед дверью из скрепленных заклепками железных листов и дрожащими пальцами постучал. В глотке у него совершенно пересохло, на лбу выступили крупные капли пота. Железо неожиданно гулко отозвалось на стук, и через несколько мучительно долгих мгновений с той стороны послышался приглушенный голос:

– Входите, входите, не заперто.

Билл вошел и вытянулся по стойке смирно перед офицером в звании четвертого лейтенанта, который сидел за письменным столом, занимавшим почти всю крохотную каюту. Офицер, хоть относительно и молодой, был совершенно плешив и небрит. Под его глазами явственно виднелись темные круги, а кое-как повязанный галстук отчаянно нуждался в чистке и глажке. Занят офицер был бумагами: он рылся в грудах документов, заваливших стол, раскладывал их в стопки, на одних делал какие-то пометки, другие швырял в переполненную корзину. В ходе этой операции он передвинул с места на место одну из груд, и Билл увидел на столе табличку: «Интендант».

– Извините, сэр, я, вероятно, ошибся дверью. Мне нужен священник.

– Все верно, только священник приходит в тринадцать ноль-ноль. Даже такой болван, как ты, в силах сообразить, что это совсем скоро.

– Благодарю вас, сэр. Я зайду попозже…

Билл направился к двери.

– Нет уж, ты останешься и немного поработаешь! – Офицер скосил на него налитые кровью глаза и демонически захохотал. – Ага, попался!.. Прогляди-ка эти отчеты за носовые платки! Где-то затерялось шестьсот пар подтяжек; может, там. Думаешь, легко быть интендантом?

Он жалобно высморкался и подсунул Биллу расползающуюся стопку бумаг. Но не успели они толком приняться за дело, как звонок оповестил о конце вахты.

– Так я и знал! – захныкал офицер. – Этому конца не видно! Куда там, с каждым днем все хуже! И ты смеешь утверждать, что у тебя есть проблемы?!

Трясущейся рукой он перевернул табличку. Появилась выведенная крупными буквами надпись: «Капеллан». Потом он ухватился за свой воротник и повернул его на сто восемьдесят градусов на специальных, вшитых в рубашку подшипниках. Галстук оказался на спине, а на груди засиял ослепительно-белый воротничок-стойка.

Священник молитвенно сложил руки, опустил глаза и ласково улыбнулся:

– Чем могу помочь, сын мой?

– Я думал, что вы интендант… – пролепетал Билл.

– Так оно и есть, сын мой, и это не единственное бремя, которое мне приходится влачить на своих слабых плечах. В столь тяжкие времена спрос на священников невелик. Зато офицеры-интенданты нарасхват. Служу по мере сил…

Он смиренно склонил голову.

– Но кто вы на самом деле? Священник, иногда выполняющий функции интенданта, или интендант – и по совместительству священник?

– Это тайна, сын мой. Существует множество тайн, коих лучше не касаться. Однако я вижу, что тебя что-то гнетет. Позволь спросить, сын мой, веруешь ли ты?

– Во что?

– Именно это я и хочу от тебя услышать! – рявкнул священник голосом офицера-интенданта. – Как я могу помочь тебе, не зная, какую религию ты исповедуешь?

– Я зороастриец.

Священник достал из ящика стола закатанный в прозрачный пластик лист бумаги и повел по нему пальцем.

– З… з… зен… зодомит… Ага, «зороастриец-старообрядец»?

– Так точно, сэр.

– Нет ничего проще, сын мой… Двадцать один – пятьдесят два – ноль пять.

Он сноровисто набрал номер на вмонтированном в крышку стола пульте, с евангелистским огнем в глазах небрежно смахнув на пол груду отчетов из прачечной. Замурлыкал скрытый механизм, часть стола вдруг провалилась, чтобы через мгновение вернуться на место уже с черным пластмассовым, отделанным золотыми быками сундучком.

– Одну секунду, – сказал капеллан.

Первым делом он извлек из сундучка длинную полосу белой ткани, также расшитую золотыми быками, и обернул ее вокруг шеи. Затем выложил на стол толстый фолиант в кожаном переплете и поставил на него двух металлических быков с выдолбленными спинами. В одного налил дистиллированной воды из пластиковой фляги, в другого плеснул благовонного масла и поджег. Билл радостно наблюдал за столь знакомыми приготовлениями.

– Чудеса! – сказал он. – Выходит, вы тоже зороастриец? Тогда вы меня без труда поймете.

– Какие там чудеса, сын мой, всего лишь плоды разумного планирования. – Священник бросил в огонь щепотку порошка; ноздри Билла затрепетали, учуяв дурманящий аромат. – Милостью Ахурамазды я помазанник Зороастра, волею Аллаха – правоверный муэдзин, представительством Иеговы – обрезанный ребе и так далее и так далее… – Тут его елейное лицо ощерилось в зверской гримасе. – А из-за нехватки офицеров я – трижды проклятый интендант! – Его лицо снова обрело благостное спокойствие. – Теперь поведай мне свои печали…

– Гм… дело непростое. Возможно, с моей стороны это глупая подозрительность, но меня беспокоит один приятель. Что-то в его поведении… как бы это сказать…

– Доверься мне, сын мой, и без страха поведай самые сокровенные помыслы. Ничто из сказанного тобой не выйдет из этих стен, ибо призвание и обет требуют от меня хранить тайну исповеди. Облегчи душу, дитя мое.

– Вы очень добры, мне уже полегчало. Видите ли, мой приятель всегда был малость чудаковатым: чистил всем нам башмаки, добровольно вызывался дежурить по сортиру и не интересовался девушками.

Капеллан кивнул с благочестивым одобрением и помахал рукой, подгоняя к себе душистые благовония.

– Не вижу причин для беспокойства. Этот твой приятель, сдается мне, славный парень. Ибо сказано: помогай ближнему своему, разделяй с ним бремя забот его и избегай блудных дщерей.

Билл фыркнул:

– Все это хорошо для воскресной школы, а не для армии! Вообще-то говоря, мы считали его малость пришибленным, но сейчас я не об этом. Как-то оказались мы с ним в рубке управления артогнем, и он нацелил свои часы на орудия, придавил заводную головку, и раздалось «щелк!». А вдруг это фотоаппарат? Я… я думаю, что он шпион чинджеров!

Обливаясь потом, Билл откинулся на спинку стула и стал хватать ртом воздух. Роковые слова были произнесены.

Священник, благостно улыбаясь, продолжал кивать, наполовину одурманенный парами. Наконец он очнулся, громко высморкался и раскрыл толстый фолиант. Пробормотав что-то на древнеперсидском, он заметно воспрянул духом.

– Не лжесвидетельствуй! – загремел он, нацеливая на Билла обвиняющий перст и пронизывая его огненным взглядом.

– Вы меня не поняли, – пролепетал Билл и заерзал на стуле. – Так все и было, я своими глазами видел! И вообще, что это за духовная поддержка?!

– Укрепляющее средство, сын мой, в духе старой религии – для пробуждения в тебе чувства вины и напоминания о необходимости регулярно посещать церковь. Ты уклонился от истинного пути, сын мой!

– Разве я виноват? В лагере запрещены религиозные службы!

– Обстоятельства не являются оправданием, но на сей раз грех тебе отпускается, ибо бесконечна доброта Ахурамазды!

– А как насчет моего приятеля-шпиона?

– Подозрительность недостойна исповедующего учение Зороастра. Несчастный не должен страдать из-за врожденной склонности к дружелюбию, человечности и чистоте нравов, а также из-за того, что его старые часы громко тикают. Помимо всего – если ты не против включения в нашу беседу элементов логики, – как может он быть шпионом? Чтобы быть шпионом, он должен быть чинджером, а чинджеры семи футов ростом, да еще с хвостом. Соображаешь?

– Да-да, – упавшим голосом пробормотал Билл. – Я и сам об этом думал. Но все же…

– Ясно. Похоже, твоей душой овладел Ариман, он и велит тебе плохо думать о ближнем. Покайся скорее и присоединись к моей краткой молитве, пока не заступил на вахту интендант.

Покончив поспешно с ритуалом, Билл помог сложить все в сундучок, который тут же исчез в недрах стола, попрощался и направился к двери.

– Минутку, сын мой, – произнес священник с самой теплой улыбкой. Резким движением повернув воротничок, он одновременно словно губкой стер с лица благочестивое выражение. Его сменила зловещая гримаса. – Ты куда это направился, дерьмо собачье?! Ну-ка, марш на место!

– Но… но… – пролепетал Билл, – вы ведь сказали, что я могу идти…

– Я интендант, и с капелланом не имею ничего общего! А сейчас – быстро! – выкладывай имя шпиона, укрыватель!

– Но ведь священник обязан хранить тайну исповеди!

– А он ее и не нарушал. Просто я ненароком подслушал ваш разговор! – Он нажал красную кнопку на пульте. – Сейчас явится военная полиция. Колись, вонючка, или я прикажу протащить тебя под килем без скафандра и на год лишу права посещения пивной. Имя!

– Усер, – всхлипнул Билл.

По коридору загрохотали тяжелые сапоги, и в тесную каюту вломились двое полицейских.

– У меня для вас есть шпион, парни! – ликующе объявил интендант.

Полицейские ощерились и с радостными воплями набросились на Билла. Бедняга рухнул на пол под градом палочных и кулачных ударов, обливаясь кровью, прежде чем интенданту удалось оттащить этих дебилов с чрезмерно развитой мускулатурой.

– Да не тот!.. – пытаясь отдышаться, выдавил офицер и бросил Биллу полотенце утереть кровь с лица. – Это наш информатор, законопослушный патриот, герой, настучавший на своего приятеля по имени Усер, которого мы сейчас схватим и закуем в кандалы для допроса. Идем!

Полицейские подхватили Билла под мышки, и к тому времени, когда они добрались до кубрика предохранительных, ветерок от быстрого передвижения по коридорам привел его в чувство. Интендант приоткрыл дверь и просунул внутрь голову.

– Привет, ребята! – сказал он радостно. – Усер здесь?