Но вот заработала программа торможения корабля, и мне стало не до страхов. Шутка ли, восемь g, а то и десять! Когда пилот – женщина, о комфорте не стоит мечтать. Обязательно останутся синяки на коже в местах ее соприкосновения с креплениями. Да-да, я в курсе, что женщины пилотируют лучше, чем мужчины. Они шустрее реагируют, не так чувствительны к перегрузкам. Женщина быстрее доставит тебя на позицию, быстрее эвакуирует, тем самым повысив твои шансы, а заодно и свои. Но все же мало приятного, когда на позвоночник наваливается вес, десятикратно превосходящий твой собственный.

Тем не менее я должен признать, что капитан Деладре свое дело знала туго. После того как «Роджер Янг» прекратил торможение, она не потеряла ни секунды. Я тотчас услышал ее отрывистую команду:

– Осевая шахта – выброс!

И ощутил два толчка отдачи, означающие, что сброшены Джелли и его временный взводный сержант.

И тотчас:

– Левая, правая шахты – выброс!

Это уже пошли на высадку мы, остальные.

Бум! – и капсула рывком продвигается вперед. Бум! – и она опять смещается, точно патрон в трубчатом магазине старинного ружья. Да, наши капсулы – те же самые патроны… Только у ружья три ствола – одинаковые пусковые шахты в брюхе десантного космолета. В каждой капсуле хватает места – я бы сказал, едва хватает – для пехотинца в полной боевой экипировке.

Бум!

Прежде я всегда шел третьим номером, теперь я «хвостовой Чарли»^[6], десантируюсь замыкающим. На этом этапе у меня очень скучная роль, даром что капсулы отстреливаются ежесекундно. Пытаюсь считать: бум! – двенадцать, бум! – тринадцать, бум! – четырнадцать (звук немного другой: капсула, в которой должен был лежать Дженкинс, пуста).

И наконец – дзинь! – настал черед моему «патрону» зайти в «патронник».

УАМ-БУ-У-У! – свирепый толчок; по сравнению с ним тормозной маневр нашего капитана – просто любовная ласка.

И вдруг – ничего!

Совсем ничего. Ни звуков, ни давления, ни веса. Парю в темноте и невесомости… свободное падение на планету, которую доселе в глаза не видал. До эффективной атмосферы миль тридцать. Зато меня больше не трясет. Самое мерзкое – ожидание на борту корабля, а снаружи совсем не страшно. Если что-то не заладится, ты даже не успеешь это осознать. Выяснять будешь уже на том свете.

Капсула закачалась и завихляла, потом выровнялась. Вернулся вес… он быстро рос, пока не стал моим полным весом для этой планеты (здесь 0,87 g, сказали нам на инструктаже), когда капсула достигла равновесной скорости^[7] для верхних разреженных слоев атмосферы. Если пилот – подлинный художник своего дела, а капитан принадлежала именно к такой породе, он введет корабль в стратосферу и затормозит с тем расчетом, чтобы твоя скорость при выбросе точно соответствовала скорости вращения планеты на этой географической широте. Капсула с десантником внутри тяжела и через высотные струйные течения проходит без значительного смещения курса. И все равно четкий строй взвода ломается сразу после выброса, сквозь атмосферу капсулы летят аморфным роем. Слабый пилот еще больше усугубит проблему, так широко разбросав штурмовую группу, что она не сможет собраться для эвакуации, и уж какое тут выполнение боевой задачи. Чтобы пехотинец сражался, кто-то должен доставить его на поле боя. Наверное, хорошие пилоты на войне не менее важны, чем наш брат стрелок.

Судя по тому, как мягко моя капсула вошла в атмосферу, капитан обеспечила ей практически нулевой горизонтальный вектор. Я мог только порадоваться – и за мой взвод, который приземлится плотной группой, не потеряв зря ни минуты, и за пилота, который, несомненно, будет так же сообразителен и аккуратен на финальном этапе операции.

Наружная оболочка прогорела и отвалилась – не вся, судя по тому, что меня кувыркнуло. Но вот слетел оставшийся кусок, и я выровнялся. Заработали турбулентные тормозные устройства второго слоя, и началась болтанка, которая усилилась по мере того, как они прогорали один за другим и вторая оболочка отваливалась кусками.

Если что и дает каппеху надежду дотянуть до пенсии, так это наши маленькие технические хитрости. В частности, распад оболочек капсулы – он не только замедляет падение десантника, но и густо наполняет мусором небо над зоной высадки. Каждая боевая единица создает для чужого радара десятки ложных целей, и попробуй выявить среди них человека, или бомбу, или еще какой «подарок». В такой ситуации баллистическому компьютеру проще сгореть от умственного перенапряжения, что он и делает.

Для пущей потехи корабль выпускает очередь яиц-болванок сразу после выброса настоящих капсул, и эти болванки падают быстрее, чем мы, ведь им не нужно ронять «шелуху». Они умеют вихлять при помощи маневровых дюз, действовать как радиолокационный маяк-ответчик, взрываться, пробивая дыру в обороне, и другими способами усугублять растерянность встречающей делегации.

Между тем корабль настроен на радиомаяк твоего командира взвода и, не обращая внимания на им же созданные радарные помехи, рассчитывает место твоего приземления – на будущее.

Сгорела вторая оболочка, а третья автоматически выпустила первый ленточный парашют. Продержался он недолго, но на это и был расчет; один мощный рывок на несколько g, и парашют отправился своей дорогой, а я – своей. Второй продержался чуть дольше, а третий – уже приличное время. Внутри капсулы стало жарковато – до грунта уже недалеко.

Оторвался третий парашют, развалилась третья оболочка, и я остался в пластмассовом яйце, по-прежнему пристегнутый крепко-накрепко. Пора определиться с выбором места и способа посадки. Крепления не позволяли полноценно работать руками, но я мог шевелить пальцами, вот и включил большим высотомер, а он вывел цифры на тактический дисплей, расположенный в шлеме напротив моего лба.

Одна целая и восемь десятых мили. Пожалуй, дистанция слишком мала, чтобы чувствовать себя уютно, особенно в отсутствии компании. Лечу уже с постоянной скоростью, больше нет смысла сидеть в яйце, а оболочка, судя по ее температуре, автоматически откроется еще не скоро. Значит, надо от нее избавиться. Что я и сделал, перекинув другим большим пальцем другой тумблер.

Сначала отстрелились все пристяжные ремни, а со вторым хлопком пластмассовая оболочка разлетелась на восемь кусков. И вот я свободен, сижу в воздухе – и наконец вижу, что происходит вокруг! А главное, обломки скорлупы металлизированы. Покрытия нет лишь у маленького фрагмента, через который измерялась высота, а все остальные отражают луч радара совсем как боевой скафандр. Любой оператор локатора, не важно, живой он или кибернетический, намучается, отсортировывая меня от ближайшего мусора, не говоря уже о тысячах других обломков, рассеянных на несколько кубических миль вокруг.

В ходе подготовки мобильному пехотинцу дают посмотреть – и своими глазами, и посредством радара, – как хаотично выглядит картина высадки для противника. Делается это специально, чтобы ты не чувствовал себя в небе голым и беззащитным, точно новорожденный младенец. Не то, чего доброго, с перепугу слишком рано раскроешь парашют и превратишься в сидячую утку. (А что, утка умеет сидеть? И если да, зачем ей это?) Или вообще его не раскроешь и сломаешь ноги, а то и хребет с черепом заодно.

Я потянулся, прогнал судорогу из мышц, повертел головой. Затем сложился пополам и резко выпрямился, ныряя ласточкой, – надо было хорошенько рассмотреть, что творится внизу. На этой стороне планеты – ночь, как и предусмотрено планом, но инфракрасные очки позволяют отлично видеть местность – конечно, если к ним приноровиться. Почти непосредственно подо мной река, пересекающая город наискось, ярко сияет – вода теплее суши. Мне все равно, на каком берегу приземляться, лишь бы в саму реку не угодить, а то потеряю время.

Я заметил вспышку справа, почти на моей высоте. Похоже, какой-то недружелюбный туземец спалил кусок сброшенной мною капсулы. Я тотчас же выпустил парашют, надеясь соскочить с экрана радара, который следит за приближающимися целями. Сгруппировавшись, я выдержал рывок, а еще секунд через двадцать отстрелил парашют – не хотелось выделяться среди мусора, падающего с другой скоростью.

Трюк сработал, судя по тому, что меня не сожгли.

На высоте порядка шестисот футов я выпустил следующий парашют… и очень скоро обнаружил, что меня сносит на реку. Предстояло пролететь в ста футах над приземистым зданием – наверное, складским. Я рискнул сбросить парашют и довольно жестко, но вполне благополучно приземлился на плоскую крышу. Спасибо прикрепленным к скафандру реактивным двигателям вертикального взлета и посадки. Я сразу же поискал маяк сержанта Джелала. И узнал, что нахожусь не на той стороне реки. Круг компаса в моем шлеме показывал звездочку Джелли далеко на юге – я чересчур сместился к северу.

Определив местонахождение ближайшего комода (он тоже отклонился от расчетной точки, причем на добрую милю) и подбежав к тому краю крыши, что был обращен к реке, я позвал:

– Туз! Давай в цепь!

И бросил за спину гранату, уже летя через реку.

Ответ был ожидаемым. Именно Туз должен был занять мой нынешний пост, да только он не захотел оставить свое отделение. Но и получать от меня приказы он не желал.

Склад взлетел на воздух, взрывная волна догнала меня над рекой – напрасно я надеялся укрыться от нее за домами над другом берегу. Она сбила с толку мои гиростабилизаторы, и я едва не закувыркался вниз. Надо было дать гранате пятнадцатисекундную задержку… А разве я этого не сделал? Тут я сообразил, что позволил себе войти в раж, чего категорически нельзя допускать на грунте. «Всё как на учениях», – напутствовал Джелли, и он был совершенно прав. Не спеши и продумывай каждое действие, полсекунды – невелика потеря.

Завершив прыжок, я проверил местонахождение Туза и снова приказал ему выровнять линию. Он не ответил, но линию выравнивать начал, и я решил не устраивать скандал в эфире. Туз уже взялся за дело, и это главное, а хамство можно и потерпеть. До конца операции.

Вот вернемся на корабль, и, если Джелли оставит меня в должности заместителя командира секции, мы с Тузом найдем тихое местечко и выясним, кто из нас главный. Он – капрал и контрактник, а я срочник и всего лишь ланс на капральской должности, но сейчас он у меня под началом, а в бою неподчинение недопустимо. Систематическое – уж точно.

Но мне недосуг было об этом рассуждать. Летя через реку, я заметил аппетитную цель – большую группу зданий на склоне холма. Похоже, они общественного назначения – может, храмы, а может, дворцовый комплекс. Надо с ними разобраться, не дожидаясь, когда их обнаружат другие.

Они стояли в нескольких милях от выделенной нам для зачистки зоны, но тактика «ударил-убежал», как правило, вынуждает штурмовую группу до половины боекомплекта расходовать на обработку прилегающих территорий. Делается это по разным причинам, например, чтобы дезориентировать противника. Когда твое местонахождение он знает лишь приблизительно, а ты не стоишь на месте и работаешь споро, больше шансов выполнить боевую задачу. К тому же враг всегда имеет огромное численное превосходство. А значит, твои лучшие союзники – скорость и внезапность.

Реактивный гранатомет я зарядил, когда второй раз приказывал Тузу подтянуться. В разгар спора наши голоса перекрыла команда Джелли по общей связи:

– Взвод! Прыжками!

– Вперед! – подхватил командир моей секции, сержант Джонсон. – Прыжками! Нечетные, пошли!

Секунд на двадцать я остался не у дел. Чтобы не простаивать, запрыгнул на ближайшее здание, кинул гранатомет к плечу и нажал на первую гашетку, чтобы граната навелась на цель. Прикосновением ко второму спуску благословил ее в дорогу и соскочил обратно на землю.

– Вторая секция, четные номера! – Я произвел в уме обратный отсчет и скомандовал: – Пошли!

И сам устремился вперед. Надо было перепрыгнуть через следующую шеренгу зданий, и уже в полете я окатил первую, прибрежную, из ручного огнемета.

На вид постройки деревянные, явно успевшие созреть для хорошего пожара. Не исключено, что на этих складах хранятся нефтепродукты, а то и взрывчатка.