Я передал ему ручную гранату, достав её из хранилища. Врач сказал, что пока займётся ранеными, да лошадям дадут отдохнуть, а после двинем дальше. В общем, у меня полчаса на разведку.

На самом деле ничего я не видел, придумал всё. Мне это нужно было для того, чтобы отбежать и достать дрон – хочу изучить окрестности. Идти нам долго, дня два топать: ближайшая железнодорожная станция аж в шестидесяти километрах, там медицинский сортировочный узел, туда приходят санитарные эшелоны, туда мы и направляемся. Причём неспешно, так как раненых нельзя сотрясать. На одной из телег везли припасы в дорогу, как раз на два дня. Нам сухпай на три дня выдали, бойцы в сидорах несли, а мой – в хранилище.

Проверил дроном – вроде чисто. А вернувшись, сказал сержанту, что это тыловики из сорок пятой стрелковой дивизии, наших соседей. За ночь я дважды ещё отбегал: были какие-то мутные группы. Но ночь у нас прошла без проблем. Часть следующего дня мы отдыхали на берегу озера, там росли деревья, которые нас скрыли. Я, когда на часах не стоял, из воды не вылезал. Вечером, за два часа до темноты, мы двинули дальше и к ночи добрались до места.

Раненых сдали. У нас за эти три дня трое умерли в дороге, мы их в деревнях оставляли, договариваясь с местными, что похоронят на погосте. Сдав раненых, нагрузили на освободившиеся телеги боеприпасы, припасы, медикаменты и всё, что нужно воюющей дивизии, и отправились в обратный путь.

Вот на обратном пути мы чуть не встряли, но я подкрался и закидал немцев гранатами, а потом пустил в небо осветительную ракету. Наши подумали, что это сделали немцы, так что наши стрелки и пулемёт тоже поучаствовали. Немцы бой не приняли, отошли, а я в темноте успел собрать отличные трофеи. Теперь у меня два МП-40 с боезапасом и подсумками, пистолеты и немецкий карабин с оптическим прицелом – целый, осколками не побило.

Однако больше всего порадовали три тюка спальников – зелёные, армейские, облегчённые, осенне-весенние, для зимы тонковаты. Не знаю, зачем они немцам, лето ведь, ночью тепло, но вот были. Два попорчены осколками, но их я зашью, а один цел. Редкое и ценное приобретение. Нашёл ещё два рюкзака (не ранцы, где сверху шерсть телёнка, а нормальные), десантные, видимо; тоже чуть попорчены, но не беда, зашью. Пригодятся. Я даже сапоги снял, что уж про остальные трофеи говорить. Двух подранков добил, семь тел было, и все – моя работа.

А когда мы вернулись, меня затребовали в штаб дивизии. Дохромав до него (колено разболелось от долгой ходьбы), я был направлен к начальнику штаба дивизии.

– Видел твой рапорт, боец, но по нему отказали. Пришёл приказ направлять опытных бойцов и командиров в школу младших лейтенантов, готовить командиров взводов. Сам знаешь, какая у нас убыль в командирах. Ты у нас легкораненый, как раз долечишься за три месяца. Десять классов закончил, награды имеешь, вполне подходишь, нужно только звание тебе дать. Приказ комдивом подписан. Вот направление, младший сержант Одинцов. Сейчас документы тебе поправят, и через два часа с ещё тремя будущими средними командирами с попутной машиной отбываешь в Киев, где находится школа. Удачи, боец.

Надо сказать, я был ошеломлён. Очнулся, только когда мне поменяли информацию в красноармейской книжке. Саму книжку менять не стали, просто вычеркнули моё звание красноармейца и вписали новое. Теперь я младший командир. Все документы, необходимые для поступления в школу командиров, забрал старший нашей команды, он передаст их, когда прибудем в школу.

Тряхнув головой, я сходил к кухне, где мне выдали чай и перловую кашу в качестве ужина – вечер был. Ужиная, я осмысливал случившееся. Командиром становиться я не особо хотел: напомню, что для немцев командиры – цель номер один, обычные стрелки им не так интересны. Однако, судя по всему, командиром я как раз и не стану: учиться три месяца, выпуск в октябре, а уже в сентябре Киев с массой войск попадёт в окружение. Наши командиры любят кидать курсантов в бой – скорее всего, и с нами так же будет.

А там закрутится, и останусь я младшим сержантом, как и был, а то и вовсе простым красноармейцем. Однако два месяца в тишине, которые позволят мне восстановиться – это лучшее из того, о чём я мечтал. Так что решение комдива мне нравилось: я, получается, в плюсе, как ни взгляни.

Тут меня позвали. Я сходил и сдал винтовку: никто меня с ней в тыл не опустит, тут есть кому её вручить, роты пополнения часто прибывают в дивизию без оружия. Номер винтовки из красноармейской книжки уже был выписан, подсумки я сдал, а вот ремень оставил. А тут и машина за нами пришла, и мы направились в тыл.

Машина полна, лавок нет, на полу устроились, прижимаясь друг к другу, сидоры на коленях. Пятеро ехали в школу командиров, а остальные – попутные пассажиры, в основном интендант да его помощники. Кстати, в кабине машины ехал начальник политуправления дивизии, которому срочно что-то в тылу понадобилось. Если б не он, мы с каким-нибудь обозом добирались бы, а так быстрее получилось, уже ночью были на станции.

Под мерное покачивание машины все дремали, я даже уснуть смог. Вот такие полусонные мы и забрались в санитарный эшелон, который уже готовился отходить. Свободных мест не было, ехали в тамбуре. Эшелону везде зелёный свет, так что быстро добрались до города, а там и школы.

Между прочим, нас включили в ту же группу, где учились другие курсанты из нашей дивизии. Мы от них на неделю отставали, и вот включились в учёбу.

Сказать, что мне было тяжело – значит ничего не сказать. Чёрт, да я когда учился-то? Хорошо, что можно было потерю части знаний свалить на амнезию в результате травмы. Один из преподавателей даже ворчал: мол, зачем прислали контуженого? Однако другие парни здорово мне помогали, да и сам я всё свободное время, которого и так было мало, тратил на самоподготовку. Так что, в принципе, поспевал за остальными, был в середнячках. А парней за помощь подкармливал из своих запасов, потому что кормили в школьной столовой если не отвратно, то близко.

Учёба шла, месяц пролетел, как и не было, я даже не заметил, с такой-то нагрузкой. А давали действительно многое, и довольно интересное. Да и я за это время успел восстановиться. Меня наблюдал школьный врач, которому я передал заметки своего врача Лукина, и он поглядывал, чтобы нагрузка по физподготовке была для меня пока щадящей. Вскоре колено перестало давать о себе знать, да и шея тоже прошла.

Боевые действия шли так, как я и помнил. Бои на Смоленском направлении были серьёзные, но город немцы уже взяли. Шли бои за Ленинград. На юге всё было плохо: наша армия попала в окружение, Николаев уже взяли, скоро за Крым возьмутся.

Честно говоря, информации поступало крайне мало, новости мы узнавали в основном от новичков, прибывающих ежемесячно. В казарме целые словесные баталии шли на эти темы. Я в них не ввязывался, не люблю словоблудие. Не хотел говорить правду, всё равно никто не поверит. Успокаивать курсантов не моя работа, а комсорга, что тот и делал. А вообще я на курсе пользовался довольно большим авторитетом: хотя награждённые медалями и орденами тут имелись, лишь у меня одного их было сразу две.

В середине августа – это было семнадцатое, воскресенье – мы получили увольнительную. Утром вшестером покинули территорию школы и прогулочным шагом направились к остановке трамвая. Это была наша первая увольнительная, и парни обсуждали, куда пойдут. Хотели везде и всюду, но в итоге договорились пойти в кинотеатр на какой-то фильм, а потом в парк, где девчат хватает. Ну, может до войны и хватало, а сейчас – сомневаюсь.

– Что вы на меня смотрите? – спросил я, когда все повернулись ко мне. – Это ваши планы, дерзайте. А я на рынок: кое-что прикупить нужно.

Тут же выяснилось, что и другим тоже ну вот прямо срочно что-то там нужно прикупить. Так мы и поехали все вместе в переполненном трамвае.

Что мне не понравилось, так это легковушка, обычная на вид эмка, которая тронулась с места и покатила за нами. В машине шторки, и сколько там народу, не видно. А катила она точно за нами. До рынка был маршрут с пересадкой, и как они ни старались не выдавать себя, движение автотранспорта было не настолько массовым, чтобы затеряться. И видимо, запасной машины у них не было, использовали ту, что была.

Меня это очень напрягло. За кем идёт слежка? За мной или за кем-то из парней? Почему-то мне кажется, что интерес был именно ко мне. Кто это? Спецслужбы? Да на черта им следить? Могли ведь прийти, вызвать с уроков и поговорить со мной. Нет, это, скорее всего, немцы. Привет от «капитана»-пограничника? Вполне может быть. Неужели немцы так заинтересовались гильзами от «Вала», что пошли на всё, чтобы меня разыскать? А кто оставил эти гильзы, они знали: я сдал документы убитых патрульных. Да и когда майора-связиста брал, и «капитана» с его людьми валил, не только автомат использовал, но и «глок», а эти патроны, если не ошибаюсь, начали производить в двухтысячных.

Версия зыбкая, но слежка была.

Мы доехали до рынка и соскочили с задка: внутри трамвая свободных мест не было, держались друг за друга. Ну а дальше двинули к входу на рынок. Машина же проехала дальше и завернула за угол. Ну, меня такой уловкой не обмануть.

Договорившись с парнями через час встретиться у входа на рынок, я направился вглубь рядов. По пути незаметно достал армейский вещмешок: с ним я меньше внимания буду привлекать. К слову, нам выдали форму курсантов, не знаю зачем: мы могли бы и в своей форме учиться, а тут средства потратили на наше обмундирование. Не понимаю. Хотя форма была неплохая, до меня её один-двое носили, мне она нравится. Кроме того, выдали отличные сапоги. Парни, которые, как и я, были в обмотках, тоже радовались. А свою красноармейскую форму и обмотки я сохранил. На память.

Время было полдесятого. Я надеялся найти то, то хотел купить, что это ещё не успели распродать. А деньги у меня были: в доме вырезанных мной бандитов я нашёл несколько мест, где лежали деньги, общая сумма составила около тридцати тысяч советских рублей, что очень неплохо. Были ещё золотые украшения, и много, но это НЗ, для мирной жизни.

Помня о слежке и внимательно поглядывая по сторонам, я стал закупаться. У меня готовая еда к концу подошла, я ведь не один ел, вон сколько проглотов молодых. Чую, я тут оставлю немало средств. Первым делом направился в молочные ряды. Ну, прям молочных тут нет, но поспрашивал у местных, они подсказали, где можно купить. Простоквашу я уже выпил, от сметаны тоже ничего не осталось. Крынки помыл, вот с ними и стал закупаться, потому что если брать в таре продавца, то выходит очень дорого.

Я как делал: мне заливали в крынки сметану (она была свежая и вкусная, я пробовал), я убирал крынки в мешок, уходил, опустошал содержимое в хранилище и, возвращаясь, снова наливал. Шесть заходов за сметаной – литров двадцать, получается, купил. Потом простокваши пять крынок (больше не было), флягу молока литров на пятьдесят. Тут пришлось подумать, как убрать флягу в хранилище, но удалось сделать это без свидетелей. Творога купил килограмма четыре, сыров разных килограммов сорок, даже козий был. На этом всё.

О нет, купить я желал ещё немало – да даже хлеб, несмотря на то, что у меня ещё было чуть больше двухсот буханок. Но заметил соглядатая, слишком часто он мелькал. Работал профи. Похоже, один. Причём он явно обратил внимание на то, что вещмешок вмещает куда больше, чем можно предположить, глядя на него. Блин, спалился. Так что продолжать делать покупки на виду у соглядатая я не мог. Надо от него избавиться.

Закинув вещмешок за спину, я двинул к мясным рядам. По пути купил у двух торговцев солёное сало. Было и копчёное, но осталось мало – два килограмма. Тоже взял и убрал вещмешок. Парней своих я иногда видел, мелькали в других рядах, один так с петушком на палочке шёл и жмурился от удовольствия.