Когда я выхожу из магазина с заказанным для дома основным инструментом и топором, спрятанным под пальто, ближайшее будущее выглядит гораздо более оптимистичным. Утро ясное и теплое: из лиственных деревьев между зданиями доносятся крики маленьких пернатых динозавров. Впервые с тех пор, как я сюда попала, чувствую себя хозяйкой собственной судьбы.

И именно в этот момент я сталкиваюсь с Джен и Энджи, идущими рука об руку по тротуару к деревенскому зданию с вывеской над дверью «РЕТРОКАФЕ».

– О, Рив, привет! – Джен спешит навстречу, широко раскинув руки, чтобы обнять меня, а Энджи с тонкой улыбочкой ловит ее сзади за руку и осаживает.

Крепко обнимаю ее, надеясь, что топор она не почувствует, но – увы.

– Что на тебе надето? И… что это там у тебя?..

– Я ходила в строительный магазин, – объясняю я, принужденно-вежливо улыбаясь. – Раньше я покупала Сэму разные инструменты для этого, как его… для сада, и они не помещались в мою сумочку, поэтому пришлось сунуть топор в чехол, а чехол – за пояс, вот. – Определенно, надо попрактиковаться во вранье. – А что у вас?

– У нас все здорово! – довольно сообщает Джен, отпуская меня.

– Хотели зайти, по кофейку пропустить, – добавляет Энджи. – Пойдешь с нами?

– Конечно, – соглашаюсь я. Нет культурного способа сказать им «нет». Кроме того, я не контактировала ни с одним человеком, кроме Сэма, в течение ста килосекунд и хотела бы узнать, что у них на уме. Поэтому я иду за ними в «Ретрокафе», где мы сидим в боксе, выложенном блестящим красным винилом, за белоснежным полимерным столом, а официанты то и дело спрашивают, чего мы желаем.

– Как идет адаптация? – спрашивает Энджи. – Мы слышали, у тебя вчера были проблемы.

– Слышали-слышали, милая. – Джен улыбается, кивая. На ней – ярко-желтое платье и шляпа на голове, чем-то напоминающая баллистический шаттл. Она нанесла на лицо порошковую краску, чтобы улучшить цвет губ (красные) и ресниц (черные), и на ее коже распылено что-то, пахнущее как взрыв в цветнике. – Больше не повторится?

– Нет, конечно, – фыркая, отвечает за меня Энджи. – Такое бывает лишь поначалу. Пару раз, наверное, со всеми случалось, я ж права? – Она искоса смотрит на официанта. – Мне двойной шоколадный латте со льдом, из натуральных бобов, со взбитыми сливками и без сахара.

– Мне то же самое, – успеваю сказать я, прежде чем Джен начинает перечислять все пункты прейскуранта над прилавком, меняя каждое предложение три раза. Она долго не умолкает, а я тем временем смотрю на Энджи. На ней – пиджак с юбкой. Здесь такая комбинация зовется «костюмом», хотя женский костюм отличается от мужских. Энджи смотрится серьезнее, чем Джен, но блестящие куски металла, прикрепленные к мочкам ее ушей, смазывают впечатление. Полагаю, это должны быть украшения, хотя выглядят эти чужеродные вставки довольно болезненно.

– Что это в ушах? – спрашиваю я.

– Называется «серьги», – объясняет Энджи. – Тут есть салон, где протыкают уши, а потом в них можно вешать разные украшения. Как только дыры заживают, – добавляет она, слегка морщась. – Они пока немного болят.

– Погоди, ты хочешь сказать, что оно не приклеено к коже… и материя уха не наращена поверх него? И еще оно… из металла, да?

– Да, – говорит она, бросая на меня странный взгляд. Я не знаю, что на это ответить, но, к счастью, отвечать не нужно: Джен разбирается со своим многоступенчатым заказом и поворачивается, сосредотачивая все внимание на нас.

– Я так рада, что мы встретили тебя сегодня, дорогая! – щебечет она, подаваясь ко мне вперед. – Я навела кое-какие справки – так вот, мы здесь – далеко не единственная группа испытуемых. Их шесть, и все они завтра соберутся в церкви. Нам не хотелось бы, чтобы кое-кто нас подвел!

– Ты на что намекаешь? – спрашиваю я ошеломленно.

– Она говорит, что придется соблюдать приличия, – сообщает Энджи, одаряя меня еще одним выразительным взглядом, не поддающимся толкованию.

– Не понимаю.

Джен чуть хмурит брови.

– Дело не только в том, что случилось вчера, – подчеркивает она. – Каждый имеет право на маленькую промашку. Но, оказывается, в дополнение к усреднению баллов в группе, каждая группа в приходе может рассказать о том, чего достигла за прошедшую неделю. Другие группы будут оценивать чужие успехи и голосовать за начисление и списание бонусных очков.

– Рекуррентный сценарий дилеммы заключенного с прикрученной коллективной ответственностью, – добавляет Энджи, как раз когда непись-официант крутит кран у одного из полированных стальных резервуаров за барной стойкой, рождая шипение гидравлики. – По мне, весьма элегантное решение.

Дерьмовое, так и вертится на языке, но я лишь сдержанно киваю и говорю:

– О да, оно и видно.

– Придется защищать ваше вчерашнее поведение, а другие группы могут или накинуть нам очков, или вычесть их – в зависимости от того, считают ли они, что мы этого заслуживаем. И от того, думают ли они, что мы затаим обиду, когда наступит их очередь на обсуждение.

– Коварненько.

– О да.

– Именно поэтому, дорогая, – вновь берет слово Джен, – ты не станешь появляться на людях, нарушая дресс-код, и положительно раскаешься во вчерашней глупой ошибке – можно без грязных подробностей. И мы, само собой, внесем свою лепту, поддержав тебя и постаравшись похоронить дело так глубоко, как сможем, под грудой грехов остальных групп. Не так ли? – Она смотрит на Энджи. – Мы – новая группа, и нас, как чую, будут подначивать. Одна Касс уже порядочно набедокурила.

– А что не так с Касс? – настораживаюсь я.

– Она не приживается, – говорит Джен.

Энджи явно хочет что-то добавить, но Джен еле заметным жестом пресекает ее.

– Если она будет тебе названивать и нести чушь – просто игнорируй. Она делает это лишь для того, чтобы привлечь внимание, и скоро прекратит.

– Она сказала мне, что Майк угрожает ей, – говорю я, глядя Джен в глаза. Непись-официант тем временем приносит нам первую кофейную чашку.

– Вот как? – Джен отвечает прямым суровым взглядом, и на ее лице ясно проступает стальная жестокость. – Какое нам до этого дело? Группа пострадает из-за их размолвок. И это еще фигня в плане последствий.

– А что еще не так?

– Социальный рейтинг повышается за занятие сексом, – говорит Энджи застенчиво-нейтральным голосом. – Ты еще не поняла?

– За секс, говоришь. – Я, наверное, кажусь возмущенной или шокированной, или что-то в этом роде, поскольку сталь исчезла из мины Джен, уступив место тупой веселости.

– Только с твоим мужем, дорогая. – Она отпивает кофе и оценивающе смотрит на меня. – Мы заметили еще кое-что. Я не хочу вас с Сэмом торопить, но…

– Кого я трахаю – не твое дело, – прямо говорю я. Мне приносят кофе, но сейчас я не чувствую жажды. Мой рот такой сухой и едкий на вкус, будто я только что прожевала полкило сырых кофейных зерен. – Я подобающе оденусь на церковное собрание и скажу всем присутствующим, что клянусь исполнять правила и следовать обычаю. Но… – Я стучу ладонью по столу перед кофейной чашкой Джен – в опасной близости. – Никто и никогда не станет указывать мне, чем я должна заниматься за опущенными шторками. Идет? Я постараюсь не стоить вам слишком больших штрафов, ребятушки, но и только.

Повисает ледяная пауза. Я делаю неосмотрительно большой глоток горячего кофе и обжигаю нёбо.

– Ну, я понятно выразилась? – уточняю на всякий случай.

– Кристально ясно, дорогая. – Глаза Джен блестят неподдельной злобой.

Я заставляю себя ответить ей улыбкой:

– А теперь, может, найдем, о чем цивилизованно поговорить, пока будем пить кофе и есть пироженки?

– Хорошая идея, – блеет Энджи. Она выглядит слегка потрясенной. – После обеда как насчет того, чтобы купить тебе что-нибудь подходящее для похода в церковь? На всякий случай. Между тем я хотела узнать, пользовались ли вы с Сэмом своей стиральной машиной? У нее есть некоторые интересные особенности… – И вот она уже как ни в чем не бывало обсуждает методы подсчета очков в женском мире, генерируемых теорией игр и контролируемых нелепой групповой порукой.

Когда ланч подходит к концу, мне кажется, я раскусила обеих. Энджи хочет добра, но слишком расчетливо переживает за собственное благо. Боится выйти за рамки, не хочет рисковать рейтингом и беспокоится о том, что о ней подумают люди. Такие черты делают ее легкой мишенью для Джен, которая внешне яркая и агрессивно экстравертная, но внутри скрывает дикую потребность в одобрении, заставляющую ее запугивать людей, покуда те не подстроятся под нее. Джен – такая же безжалостная, как и все, с кем я встречалась после операции на памяти, – таких хирурги-храмовники открыто используют в своих целях. Что еще тревожнее – бледные призраки воспоминаний указывают на то, что я знала подобных людей раньше, но подробностей не дают. Кто они были, что значили для меня – все кануло в бездну амнезии.

Эти цыпы, по молчаливому обоюдному согласию, назначают себя моими личными помощницами в походе по магазинам на послеобеденное время. Они не грубы, но очень уж настойчивы и не скрывают желания скорректировать мое поведение, заправить его в рукав дозволенного, чья длина отмерена кем-то другим – не ими.

После кофе и пирожных (за которые платит Энджи) меня сопровождают в вояже по ряду заведений. В первом из них я подвергаюсь вниманию парикмахера. Энджи сидит со мной и бесконечно болтает о кухонных приборах, в то время как Джен уходит по каким-то своим делам, а здешняя непись хлопочет над моей головной растительностью с помощью устрашающего арсенала лезвийных станков, ножниц, расчесок и химических реактивов. Когда мне разрешают встать с кресла, мои волосы – все еще длинные, но на несколько тонов светлее, и всякий раз, когда я трясу головой, остаются в установленной конфигурации – точно какой-нибудь пенопласт.

– Теперь пошли выбирать одежду на завтра, – говорит Джен, широко улыбаясь. Это явно не предложение, а форменный приказ. Меня таскают по бутикам, услужливые неписи под чутким руководством Джен вносят и выносят один элемент гардероба за другим, под конец процедур раболепствуя перед моей картой-кредиткой. В итоге я становлюсь до одури похожа на своих спутниц – Женщин, Вышедших-в-Люди.

– Почти готово, – говорит Джен с выражением на лице, близким к одобрению. – Осталось лишь стать покладистой.

– Чего-чего?

– Напомадиться, говорю! Макияж навести.

Они в открытую издеваются надо мной. Играют в «не расслышал – недосказал». Но оно, может, и хорошо, потому что, если бы мне сказали прямо, что будет происходить далее, я бы, наверное, сбежала. И я все время напоминаю себе (с растущим страхом), что в моем распоряжении по-прежнему почти тысяча мегасекунд (три года), чтобы сожалеть об ошибках, совершенных сегодня.

* * *

Небо симуляции алеет и низко опускается, к тому времени как такси, куда мы трое набились, останавливается у моего дома. Я открываю дверь.

– Давай, – говорит Энджи, пихая меня легонько. – Пойди удиви его. У него тоже был долгий день – пускай расслабится. – Она использует обезличенное «он» – ей все равно, кто это. Все, что ее и Джен волнует, – он мой «муж», и мы можем заработать группе баллы.

– Ладно, иду-иду, – говорю я смущенно. Беру сумку и, когда отворачиваюсь, что-то легонько колет меня в ногу. – Эй! – Я оглядываюсь, но такси уже отъезжает. – Что за хрень, – бормочу я. Икроножная мышца пульсирует – наклоняюсь и чувствую, что из нее что-то торчит. Вытаскиваю эту штуку – похожа на дротик или шприц. – Вот дерьмо.

Я ковыляю по тропинке в новых туфлях, которые они мне выбрали, – каблуки даже выше и менее удобны, чем у первой пары, – и захожу в дом. Выбрасываю пакеты, иду в гостиную, где включен телевизор. Сэм лежит перед ним с закрытыми глазами, узел галстука ослаблен. Мне жаль его. Я чувствую боль в месте укола – холодное напоминание о каком-то непотребстве, только что учиненном со мной.