– Ей всего шестьдесят! – Мой голос задрожал, словно полностью оперенные крылья.

– Шесть десятилетий – достойная продолжительность жизни.

Раздражение грозило заставить меня скрежетать зубами. Шестьдесят – слишком мало.

– Мюриэль должно быть отпущено еще как минимум два десятилетия!

– Успокойся, Селеста. – То, что офан Мира использовала мое имя, заставило меня недоуменно моргнуть. Она так редко обращалась к нам по именам.

Мой взгляд пробежался по кварцу с огненными прожилками в поисках плакатов с моим лицом, но стены коридора были гладкими, без единого украшения. Ни листовки «РАЗЫСКИВАЕТСЯ», ни бунтарской лозы жимолости.

Она подняла руку к моим подрагивающим плечам. Я отступила на шаг, поскольку ненавидела, когда ко мне прикасались без моего согласия.

– Я передам твое недовольство Семерым…

– Недовольство? – фыркнула я.

– …но я не позволю тебе и дальше устраивать спектакль в моих коридорах. Если хочешь подождать ответа серафимов здесь, пожалуйста, пройди в столовую, а я или офан Лия, – она жестом указала на новобранца, – придем за тобой, когда получим ответ.

– Я просто должна поверить, что вы передадите мое сообщение?

Мира вскинула тонкие брови.

– Поверить? Ох, Неоперенная, до какой же степени ты оторвалась от своей расы, если начала сомневаться в единственной ценности, которую мы ставим превыше всего, – в честности.

Мои вечно страдающие крылья могут подтвердить, что это их главный приоритет.

– Как жаль, что сострадание вы не цените столь же высоко. – Мои крылья пронзила искра боли. Мне не требовалось опускать взгляд, дабы понять, что от моих дурацких придатков только что оторвалось очередное перо.

– Наш род не виноват в чьем-то личном выборе.

– В чьем-то? Лей не была просто «кем-то». И какой у нее оставался выбор?

– Селеста, сейчас же в столовую, или я не передам твое сообщение. – Глаза офана Миры, казалось, светились сродни кварцу вокруг нас. – Ты помнишь, где это, или хочешь, чтобы офан Лия проводила тебя?

Без крика – в тот момент у меня уже не осталось слов – я крутанулась на месте, и любопытные неоперенные, которые разглядывали нас и ловили каждое слово, расступились. Мой пульс сильно участился, пока я неслась по коридору в огромный кварцевый двор с подвешенными клумбами. Я всегда думала, что над гильдией сияет райское небо, но непоколебимая синева оказалась иллюзией, как и небесный дождь, который орошал посевы через стратегически расположенные отверстия в стеклянном куполе. Ангелы – настоящие эксперты в обмане.

Я села за каплевидный кварцевый стол, частично скрытый фиговым деревом, которое плодоносило круглый год. Неоперенные предпочитали столики, расположенные ближе к кварцевой плите, где постоянно представлены теплые зерна и рыба на пару, охлажденные соки в стеклянных кувшинах и пирамиды изумрудных яств. Аромат моего детства перевернул мой и без того расстроенный желудок.

В ожидании я то скрещивала, то выпрямляла ноги, покачивала ими, глядя на тех немногих неоперенных, которые имели наглость смотреть в ответ. В конце концов все они отводили свои любопытные взгляды. Устав от переглядываний, я достала телефон и отправила Мюриэль сообщение: написала, что у меня появились дела, и попросила позвонить мне, когда она проснется. А потом я открыла браузер. Единственное слово, которое я успела набрать ранее, дразняще мигало в строке поиска: «Лучший». В довершение всего поисковая система предложила мне выпадающий список наиболее подходящих вариантов – лучший фильм, лучший китайский ресторан, лучший отель на Манхэттене, лучшие тренажерные залы.

Чертовы тренажерные залы? Я никогда не занималась спортом. Ненавидела это. Всей душой.

– Привет. – Мягкий голос отвлек мое внимание от телефона.

Я подняла взгляд на его обладательницу, златовласую малышку с толстой косой и карими глазами. Когда девочка забралась на стул рядом со мной, поджав под себя маленькие ножки для опоры, я резко спросила:

– Что ты делаешь?

Вместо того чтобы округлиться и наполниться слезами, ее глаза сохранили мягкость, и она улыбнулась.

– Ты выглядишь грустной.

Я осмотрела двор, подозревая, что это какая-то подстава и офанимы пытаются задобрить меня, прислав посланника-херувимчика, но в столовой не было учителей, а большинство неоперенных уже ушли.

– Я Найя.

Я отложила телефон.

– Разве ты не должна быть с офаном Пиппой, Найя?

Девочка сморщила носик-пуговку.

– Она рассказывает историю о монстрах. Не люблю монстров.

– В мире их полно, так что лучше привыкай.

– Ты когда-нибудь встречала монстра?

Я подумала о Тристане. А потом об Ашере. Разные виды монстров, но оба чудовищные. А потом, как обычно, мои крылья лишились пера.

– Да.

Она моргнула, глядя на меня широко распахнутыми глазами.

– Они действительно так страшно выглядят?

– Нет. Большинство выглядят, как ты и я.

– Ты не похожа на монстра.

– Уверена, офанимы с тобой не согласятся.

– Почему?

– Потому что… – С чего бы начать? – Потому что, во-первых, я решила жить среди людей.

Найя закусила нижнюю губу, словно размышляя, почему это делает меня злодеем.

– Мой любимый цвет – цвет крыльев моего apa. – Или нет. – А какой твой любимый цвет?

Я снова устроилась на своем стуле. Дети любознательны и со скоростью света устанавливают связи между разрозненными темами. Очевидно, я сводила Лей с ума своим нелинейным мышлением.

– Черный. Черный – мой любимый цвет.

– Черный – это не цвет.

Я указала на свои кожаные легинсы и черную футболку с белой надписью «Мала ростом, но не самомнением» – подарок Джейса на мой двадцатый день рождения в прошлом месяце.

– Позволю себе не согласиться. Черный – это цвет.

– Черный – отсутствие света.

Я нахмурилась, но не из-за ее слов… Технически мне известно, что черный не является цветом, но я удивилась, что кто-то столь юный об этом знает.

– Еще мне нравится фиолетовый. – Найя устремила взгляд на темнеющее небо. – Фиолетовый. Не лавандовый.

– Тогда тебе бы понравились мои крылья.

– Можно мне их увидеть?

Я скрывала скудное оперение, презирая то, как оно выглядело и что собой представляло. Только раз в год, 19 декабря – в годовщину церемонии вручения костей крыльев, – я позволяла своим фиолетовым перьям с оттенком электро раскрыться у меня за спиной.

– Нет. – На мой резкий ответ малышка поджала губы, но не спрыгнула со стула. – Сколько тебе лет, Найя?

– Четыре с половиной. А тебе?

– Двадцать.

– Моему apa сто сорок три.

Найя – настоящая папина дочка… Я чуть было не спросила ее о маме, но решила, что меня это не касается. Да и мне все равно. Вряд ли я когда-нибудь снова увижу этого ребенка.

– Почему ты грустишь?

Я моргнула. Мне казалось, что я выгляжу сердитой. Я несколько раз прокрутила в руке телефон, прежде чем ответить.

– Потому что кое-кто, кого я люблю, умирает.

Девочка нахмурилась.

– Смерть – это не конец.

Я и забыла, как рано начиналось промывание мозгов.

– Для некоторых людей конец.

– Этот человек, которого ты любишь, он плохой?

– Нет. Он необыкновенный. – Комок у меня в горле снова начал увеличиваться.

– Тогда почему ты грустишь?

– Потому что не хочу, чтобы она умирала.

– Но ты увидишь ее снова. – Она указала пухлым пальчиком на небо. – В Элизиуме.

– Не увижу.

Найя нахмурилась так сильно, что казалось, будто она украла несколько морщин со лба офана Миры.

– Но у тебя есть крылья.

– Есть, но я не успею завершить их вовремя. Ты знаешь, что происходит, когда не успеваешь собрать нужное количество перьев?

Не задумываясь, Найя ответила:

– Ты становишься нефилимом.

– Бинго. Худшим видом монстров.

– Нефилимы не монстры.

От удивления я вскинула голову.

– Я… согласна. – И наклонилась вперед. – Но не произноси подобное здесь слишком громко. Кажется, мы единственные, кто разделяет это убеждение.

– Мне нравится делиться с тобой, Селеста.

Мое сердце медленно, болезненно сжалось, но затем замерло.

– Я не говорила тебе своего имени. Откуда ты его знаешь?

Девочка прикусила внутреннюю сторону щеки, будто погрузившись в глубокую задумчивость, а затем на ее лице расплылась огромная ухмылка.

– Моя голова сказала мне это.

Ее голова? Я уставилась на малышку, пока до меня не дошло, что она имела в виду. Должно быть, ранее она слышала крики офана Миры. Камень доносил звук, как туннель доносит ветер.

Говоря об ангеле… Офан Мира обошла вокруг фигового дерева.

– Неоперенная, сера… – Ее губы замерли при виде моей соседки по столу. – Неоперенная Найя, что, по-твоему, ты здесь делаешь?

– Я проводила время со своей подругой. – Найя сцепила руки на кварцевой столешнице, будто вела деловые переговоры.

Я улыбнулась тому, что она не дрогнула и не стушевалась.

– Твоей… подругой?

Разве не грубо, Офан? Неужели я не достойна друзей?

Найя заерзала на стуле.

– Мы с Селестой друзья.

– Как… чудесно. – Поскольку перья Миры теперь намертво прикреплены к костям, ни одно не упало. Будь она неоперенной, эта ложь стоила бы ей пера. – Однако пора спать. Пожалуйста, пройди в общежитие. Офан Пиппа тебя ждет.

Из маленькой груди Найи вырвался тяжелый вздох.

– Хорошо. – Она соскочила со стула и совершенно неожиданно обняла меня, сминая ткань бомбера. – Пока, Селеста.

– Пока, Найя. – Меня настолько ошеломило ее проявление привязанности, что я не обняла ее в ответ.

Обогнув стол и подойдя к офану Мире, девочка посмотрела на меня и спросила:

– Ты вернешься и поиграешь со мной?

Нет. Мне следовало сказать «нет».

– Я… Я… – Одного взгляда на лицо Миры хватило, чтобы заставить мой здравый смысл вернуться. – Вероятно, нет.

Я пришла по одной и только одной причине: помочь Мими. Если ангелы окажутся неспособными или не пожелают помочь мне, у меня не будет поводов посещать гильдии, тем более завязывать отношения с молодыми неоперенными, которых я не увижу долгие годы, поскольку до появления костей крыльев детям Элизиума не разрешалось покидать гильдии, их тела были такими же хрупкими и смертными, как у людей.

Ее нижняя губа задрожала.

– Но мы же друзья.

– Неоперенная Найя, – Мира выделила имя маленькой девочки, – тебе пора идти.

Найя моргнула, глядя на офанима, но затем вернула свой уязвленный взгляд ко мне. Слезы текли по ее щекам, сверкая, точно дробленые бриллианты. Она вытерла их, а затем развернулась и убежала, заставив мое сердце стать хрупким, как засохший лепесток.

Мира следила за покачивающимися золотистыми волосами Найи, пока та не скрылась в коридоре, ведущем к детским общежитиям.

– Она очень… эмоциональная малышка.

Еще один недостаток нашего мира: ангелы восхваляли сочувствие и в то же время выступали за эмоциональную отстраненность. Лей была слишком сострадательна к своим грешникам.

– Проявление эмоциональности – это не недостаток, офан.

– Разве я сказала обратное? – Будь мои крылья расправлены, ее холодный тон покрыл бы их слоем льда.

– Итак, могут ли серафимы помочь мне, офан?

– Нет. Но они настоятельно советуют тебе посетить Зал Оценки и проверить ее счет, а также просили напомнить тебе, чтобы ты помогла ей не ставить под угрозу естественную смерть.

Я фыркнула.

– Я не собираюсь помогать ей совершить самоубийство.

– Я никогда не говорила, что ты станешь делать подобное. – Но она думала об этом. Я могла видеть это в мириадах неглубоких борозд, которые пересекали ее многовековую кожу. – Возможно, тебе стоит проверить и свой счет.

Я вскочила так резко, что стул заскрипел по кварцу.

– Мне он известен.

– Известен?

– Да. Известен.