– Все говорит о том, что о себе ты особо не печешься. Но ты хороший человек, я хороший человек. Не хочешь же, чтобы я пострадал по твоей вине?

Элейн фыркнула.

– Я не понимаю, – всплеснула она руками, – о ком ты переживаешь на самом деле: обо мне или о нем? И какое тебе дело до всего этого?

– Он мой брат, я не могу позволить тебе убить сына моей матери. Как я буду смотреть ей в глаза?! Но и за тебя беспокоюсь. Я бы не хотел, чтобы с тобой что-то случилось. И уж тем более чтобы вновь член моей семьи причинил тебе вред.

Элейн несколько секунд молча оглядывала Оддина с ног до головы.

– Ты раздражающе правильный. Просто Благочестивая Анна. Что с тобой не так?

Оддин прижал руку к груди и склонил голову в шутливом раскаянии:

– Я понимаю, о чем ты: умен, силен, хорош собой, с отменным чувством юмора, с высокими нравственными качествами и подвешенным языком. Кажется, что идеальных людей не бывает, но вот он я…

– Можешь не продолжать, – покачала головой Элейн. – Твой порок – гордыня.

– Еще я не прочь вкусно поесть и вообще хорошо провести время, – добавил Оддин. – Служители Света обычно этого не одобряют, но, зная о том, что и у меня есть недостатки, люди легче переносят мое общество.

Она устало прикрыла глаза. Карта подсказала: попытка убить Ковина может означать ее смерть. И теперь Элейн, кажется, даже знала, кто стал бы оплакивать ее.

Оддин выжидательно смотрел на нее, чуть склонив голову, будто пытался заглянуть в душу.

– Мне нужно вытянуть еще одну карту, – приняла она решение.

– Ты не думаешь, что не стоит отдавать судьбу на откуп старой колоде? – Он скептически скривил губы.

– Это не колдовство и не слепая вера. Я просто не могу разобраться в себе, а карты, – она достала их из мешочка, начав тасовать, – помогают понять, чего я на самом деле хочу.

Они отошли в сторону, к опустевшим торговым лавкам. Оддин привязал Ветра рядом с новой лошадью, Элейн уселась прямо на деревянный стол. В спускающихся сумерках ее неторопливый ритуал все же выглядел мистически. Площадь почти опустела, где-то еще ходили люди, вдали слышались разговоры, но там, где сидели Оддин и Элейн, было тихо. Рядом горел факел, освещая вечернюю синеву теплым оранжевым светом.

Элейн прикрыла глаза, помешивая карты и думая о своей жизни, о судьбе, о будущем. О желаниях сердца.

В лесной чаще, привязанная к дереву, стояла белая лошадь. Судя по седлу и сбруе, принадлежала она знатному человеку. Выглядело животное спокойным, с равнодушием оно смотрело куда-то в сторону. Рядом, у ног, суетилась коричневая собака. Некрупная, но, кажется, охотничья.

Глава шестая,
в которой Элейн понимает, что делать дальше

В лесной чаще, привязанная к дереву, стояла белая лошадь. Судя по седлу и сбруе, принадлежала она знатному человеку. Выглядело животное спокойным, с равнодушием оно смотрело куда-то в сторону. Рядом, у ног, суетилась коричневая собака. Некрупная, но, кажется, охотничья.

Едва взглянув на карту, Элейн отчего-то сразу решила, что холеный благородный конь – это Оддин. А взволнованная маленькая собачка – она сама. Избавиться от первого впечатления не получалось, поэтому она смирилась и попыталась понять, что же чувствовала, глядя на рисунок.

Лошадь внушала доверие. Смотреть на нее было приятно, она дарила ощущение спокойствия. Оба зверя глядели в одну сторону, там что-то происходило, и Элейн хотелось узнать, что именно. Ее сердце стремилось туда. О, небо, конечно, она ввязалась во все это и не могла отступить! Но отправлять беззащитную собачонку одну было страшно.

Элейн вздохнула. Что ж, возвращаться в Лимес она не собиралась. Убивать Ковина тоже передумала. Однако это не значит, что она не могла добиться справедливости другим способом. И кто, если не Оддин, полицейский, мог ей помочь?

Она решительно убрала карты в мешочек.

– Твой брат собирается убить Магистра Света.

Оддин неверяще хмыкнул.

– Ну приехали. Ты говорила, что это, – он кивнул на мешочек в ее руках, – не гадание. И вот теперь по какой-то картинке выясняешь, что мой брат…

– Я услышала его разговор с Бойлом. Его помощником, – перебила Элейн.

Она поведала Оддину все, что узнала, замечая, как по мере рассказа меняется лицо собеседника. Показалось немного странным то, насколько легко он верил ей. Был ли он настолько наивен или просто хорошо знал брата?

Оддин долго молчал. Совсем стемнело, и свет факела плясал на его лице, делая облик полным загадочности. Элейн заметила, что не только он доверял ей: она сама ощущала уверенность в его благородстве и честности. Удивительное, давно забытое чувство надежного плеча рядом.

– Тебе нужно где-то остановиться на ночь, – произнес наконец он.

– Гостиница…

– Дом моей матери неподалеку.

Элейн на мгновение потеряла дар речи. Оддин приглашал ее не просто в свой дом, но предлагал познакомиться с матерью?

– Она, кхм, не удивится? – уточнила Элейн. – Не знаю, какие у вас, у карнаби, правила, может быть, это в порядке вещей…

– Мы скажем ей правду. Ей можно доверять.

Она издала смешок. Не слишком ли много карнаби, которым «можно доверять», появлялось в ее жизни? Видимо, сомнения отразились на ее лице, потому что Оддин добавил:

– Мама знает Ковина, знает, что он собой представляет. Она будет на нашей стороне.

И Элейн согласилась. В конце концов, почему ее должно волновать, что подумает мать убийцы? Если Оддина это не беспокоило, то ее и подавно.

Правда, чем ближе к цели, тем более неловко она себя чувствовала.

Вскоре они оказались у небольшого кирпичного особняка, который выглядел скромнее дома Ковина и имел два этажа. Фасад, выходящий на небольшую улочку с таверной и лавками, украшали восемь окон, по четыре сверху и снизу. Массивную дверь окружала цветущая глициния.

Им открыла служанка в белом чепце. Увидев Оддина, она сперва испуганно замерла, а затем, приглядевшись, выдохнула и любезно улыбнулась.

Она проводила гостей в небольшую комнату с темной мебелью и множеством полотен в золотых рамах. Пол в комнате был устлан черно-белой плиткой, стены – обтянуты тканью с набивным рисунком. Элейн видела такое только у самых знатных из тех господ Лимеса, у которых довелось поработать. На резном комодике красовались бронзовые подсвечники и блюда. Над ними расположилась самая большая картина – портрет двух мальчиков со светлыми кудрями и нежным румянцем. Дети, несмотря на явную разницу в возрасте, были невероятно похожи друг на друга, в их чертах легко можно было узнать Оддина и Ковина. Но кое-что художник упустил…

– Да, забыли дорисовать пламя, в котором горит его душа, – кивнул Оддин, будто прочитал мысли Элейн.

В этот момент в комнату вошла высокая женщина. Ее светлые волосы, несмотря на поздний час, все еще были уложены в строгую прическу. В платье из темного бархата она выглядела как королева.

Элейн чувствовала себя не в своей тарелке. Непрошеная гостья, какая-то нахальная прачка, которая сейчас выложит матери историю о том, какой ее сынок мерзкий тип. Глубоко вздохнув, она постаралась избавиться от этого чувства.

Женщина неторопливо подошла к Оддину и поцеловала его в лоб.

– Дорогой мой, какими судьбами? – На ее губах играла сдержанная улыбка.

– Долгая история. Мама, это Элейн. Элейн из Кападонии, из клана Мун.

Она видела, как сменялись эмоции на лице госпожи Торэм. Вежливая заинтересованность превратилась в настороженность, затем уступив место потрясению.

– Мы познакомились в Лимесе, она спутала меня с Ковином.

Госпожа Торэм перевела взгляд на сына, понимающе кивнула и снова посмотрела на Элейн. Оглядела ее рыжие волосы и скромный наряд.

– Дитя, – произнесла она скорбно.

Элейн почувствовала, что задыхается. Почему-то именно это нежное, полное сочувствия слово вызвало ком в горле. Глаза защипало.

– Приветствую тебя в нашем доме.

– Нужно устроить Элейн. – Оддин стянул пыльный плащ. – Я тоже останусь. Мы устали с дороги, завтра утром все обсудим, хорошо?

Госпожа Торэм не стала задавать лишних вопросов: распорядилась, какие комнаты подготовить для гостей, велела Элейн выбрать сорочку в красивом резном сундуке, проследила, чтобы та выпила молока и съела лепешку с тмином, а затем оставила одну в комнате.

Элейн не спала на такой мягкой дорогой перине даже в детстве, в Думне. Впрочем, каким бы удобным ни было ложе, сон долго не шел.

Она спала в доме убийцы своей семьи. Брат убийцы предложил кров. Мать убийцы дала одежду и еду. Они были гостеприимны и заботливы. Стало трудно ненавидеть их после этого и еще более неловко планировать месть.

Утром Элейн обнаружила на кровати новое платье. Оно оказалось немного свободно в плечах, но фасон и ткань были так хороши, что наряд все равно сидел лучше, чем тот, в котором Элейн явилась в Нортастер.

Тихо ступая, она спустилась на первый этаж в столовую, где завтракали Оддин и его мать.

– А что она собирается делать сейчас? – услышала Элейн голос госпожи Торэм и выглянула из-за двери, так как Оддин ответил не сразу.

Он медлил – сомневался.

– Думаю, она отказалась от идеи убивать его, – произнес он наконец, отрезая кусок ветчины.

– Думаешь? – не без язвительности уточнила его мать, отставляя бокал из темного стекла. – А ты не хочешь узнать поточнее? Меня бы устроило что-то вроде «она совершенно точно не планирует убить моего родного брата».

– Любезная матушка, кто же верит в такое на слово?

– А мне и не нужно на слово, Оддин, я хочу, чтобы ты убедился в этом.

Тот фыркнул в ответ.

– Предлагаю сделать это так: позовем Ковина, дадим Элейн в руки кинжал и посмотрим, что будет.

Элейн почувствовала, что слишком долго стоит у входа в столовую, чтобы это можно было счесть простой заминкой, а не подслушиванием, поэтому шагнула вперед. Но Оддин ее не заметил и продолжил:

– Я прослежу, не беспокойся. Я чувствую, что она отказалась от убийства, но что у нее на уме, одному солнцу известно.

– А давай спросим ее саму, – предложила госпожа Торэм, кивая на Элейн. – Проходи, дитя мое, садись. И пока утоляешь голод, расскажи мне, что намерена делать в Нортастере.

Завтрак получался совершенно сумасшедшим. Заедая соленые овощи лепешками с тмином, которые полюбились ей еще накануне, Элейн пыталась дать такой ответ, который и избавил бы от лишних расспросов, и пришелся бы по душе гостеприимным хозяевам.

– Я узнала, что Ковин хочет убить Магистра Света, – несмело сообщила она, поглядывая на Оддина, чтобы убедиться: госпоже Торэм можно было доверить такую информацию.

Он был совершенно спокоен, а значит, считал, что можно.

– Это я поняла, – кивнула хозяйка.

Утром она выглядела еще краше, чем вечером: прическа – локон к локону, атласное утреннее платье с рукавами из дамаска с цветочным орнаментом освежало и молодило ее.

– Что ты намерена с этим делать? – спросила госпожа Торэм.

Элейн глотнула пива, которое подали к завтраку, и ответила:

– Поймать его на этом и отправить за решетку.

Оддин недовольно бросил на стол тканую салфетку.

– Ты тогда лучше узнай у Ковина, когда он собирается этим заняться, чтобы не пропустить, – предложил он язвительно.

– А что, лучше сделать вид, что я ничего не слышала? – возмутилась Элейн.

Он сложил руки на груди:

– А ты не думала о том, чтобы предотвратить преступление?

– Ну конечно же! – Элейн сделала вид, что восхитилась идеей. – Скажем ему, чтобы не убивал, и дело с концом.