– Э! Да ты заболела! – сказала мама, когда увидела Маринку утром. – Может, школу пропустишь?

– Пойду! – Глотать было больно, но не сильно. Да и при чем тут горло, когда ей необходимо оказаться в школе. Влад так и не ответил. И если они сегодня не увидятся, то не увидятся уже никогда.

Поплескала на лицо холодной водой. Щеки только еще больше покраснели, в глазах появилась резь. Побежала в комнату, вытащила из ящика сестры розовую коробочку, махнула на себя полный спонж рассыпчатой пудры.

– Ты что делаешь?

Как только ты берешь чужое, тут же появляется его хозяин. Ира ударила по руке. Пудра взлетела и разом оказалась везде – на одежде, на столе, на кровати.

– Это ты виновата! – взвизгнула Маринка, кидая в сестру спонжем.

– Зачем ты взяла?

– Ничего я не брала! Мама!

Мама выглянула из коридора и даже не стала разбираться, кто в чем виноват.

– Утро, а вы мне уже надоели! – крикнула она. – Быстро выметайтесь отсюда! Обе! И чтобы к вечеру комната была убрана! Вы меня поняли? Отберу у обеих телефоны!

Маринка зло глянула на сестру. Могла так и не орать, подумаешь, немного пудры. Ира ответила таким же злым взглядом, развела руками, показывая на разбросанные вещи. Ткнула в Маринку пальцем. Маринка фыркнула, подхватила рюкзак и пошла в прихожую.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила мама из кухни.

– Нормально, – буркнула Маринка.

Если бы здесь был папа, он бы ее поддержал. Единственный человек во всем мире, с которым можно поговорить. Он бы объяснил, почему Влад так и не ответил на ее письма.

Но папа ушел на работу. Говорить было не с кем.

Глава третья. Арифметика любви

Го рло все-таки немного побаливало, в глаза словно сыпанули песка. На уроке литературы Маринка поняла, что не поменяла учебники в рюкзаке, и теперь сидела с тетрадкой по русскому, по пятому разу обводя тему урока «Повесть временных лет. Плач Ярославны».

Вот жизнь… столько времени прошло, а там все кто-то плачет и плачет.

Влада удалось заметить только на большой перемене в столовой. Он смеялся, он был с друзьями. Он был окружен такой плотной стеной друзей, что даже если бы захотел, не смог заметить Маринку. Но он не хотел. Он не искал.

Еще раз заметила его, когда с четвертого этажа шла на музыку на второй этаж. У кабинета русского стоял смех. Вскрикнули:

– Снимай! Снимай!

Маринка узнала голос и невольно замедлила шаг.

Влад полуприсел, растянул губы в дурацкой улыбке, задрал брови. Белая рубашка, тонкий галстук, черные брюки. Ребята навалились на него сзади, один упал. Девчонка в мини-юбке стояла с телефоном.

– Только чур не выкладывать! – крикнул тот, что упал.

– Конечно! – отозвался Влад, забирая телефон у девчонки. – Мы для этого и сфоткались.

Маринке показалось, что Влад ее увидел. Но вместо того, чтобы остановиться и поболтать, она вдруг побежала, в два прыжка преодолела лестничный пролет, устремилась дальше и затормозила только у кабинета музыки.

– Ты чего бегаешь? – спросила Натусик и поморщилась.

– Горло болит, – пробормотала Маринка, отводя взгляд.

Не хочется ни на кого смотреть. Ну и что, что Влад фотографировался. Ей-то до всего этого какое дело? Он сейчас с одноклассниками или друзьями. Ничего в этом странного нет. Странно было, когда он с оператором к ним с Натусиком подошел, – это да. А тут…

– Слушай, ты не знаешь, почему Влад нас снимал, а не девчонок на соседней лавочке? – спросила вдруг Маринка. Вдруг – потому что сама удивилась, что задала этот вопрос. Не об этом же думала. Или об этом?

– Потому что мы самые красивыееее! – пропела Натусик, входя в класс.

Ну да, красивые. Кто бы спорил… Конечно, если задавать глупые вопросы, то только им. Но все равно.

На музыке говорили о фольклорных жанрах. Слушали песни, подпевали. Учительница сияла. У нее была раздражающая особенность радоваться всему. Слепцов фальшивил, она говорила: «Великолепно!» Натусик не успевала в ритм, это тоже было «Прекрасно».

– Ну хорошо, – вздохнула учительница, когда певец закончил тянуть последнюю ноту, а народ перестал в разноголосицу за ним повторять.

Маринка закрыла глаза и прислушалась к себе. Вдруг и правда стало хорошо. Ушла саднящая боль из горла, голове стало легко, словно из нее вычерпали все тревоги. Про резь в глазах забылось.

– Давайте еще раз послушаем эту песню и разложим ее по голосам! – раздавала команды учительница по музыке.

Снова запел солист. Учительница прикрыла глаза от наслаждения.

Вот правда. Были же все эти сомнения, вопросы, а теперь – ничего, словно эта старая, всеми, кроме учительницы, забытая мелодия, унесла их далеко-далеко. Не было никаких потрясений. Все в порядке.

– Параллельная, – услышала она шип через ряд.

– Дятел, – повернулась к Сашке Марина.

Натусик оказалась права – все забылось, и теперь ей было совершенно все равно, какие рожи корчит Слепцов. Только немножко грустно. Ведь непонятно – что же это было? То, что закончилось…

И все эти сомнения Марина проносила с собой весь день и вывалила на папу, который неожиданно оказался дома. Ботинки в прихожей, свет по всей квартире, громко работающий телевизор на кухне.

– Папа! – кинулась она к нему на шею.

– Дочь! Ты хорошо учишься? – Папа попытался придать своему лицу строгость.

– Ну папа! – взвыла Маринка.

Она не любила, когда папа начинал строить из себя что-то скучное.

– Мама сказала, что ты болеешь.

– Я не болею, – надулась Маринка. – Я нормальная.

– Да уж вижу. Будешь чай с тортом пить?

У папы был талант из ничего устраивать праздник. Он мог неожиданно купить мороженое или манго. Посреди размеренного вечера вдруг предложить пойти в кино или поехать на пруд смотреть оранжевых уток огарей. Или они вдвоем оказывались в бассейне. Или он учил Маринку грести на весельной лодке в парке отдыха. Мама всегда была недовольна, а Маринка счастлива – это были те мгновения, когда папа доставался только ей.

Сегодня торт! Как кстати.

– Бери нож, работай, – командовал папа.

О! Это была самая сладкая команда, которая когда-либо звучала. Маринка вытащила самый большой нож и щедро разрезала торт двумя движениями на четыре части. Отец рассмеялся, взял нож поменьше и сделал из одного куска два.

– По-честному. – Он прищурился, оценивая размер кусков.

Блюдца доставать не стали, ели ложками из коробки. Маринка торопилась и как-то сразу наелась половиной своего куска, ковырнула ложкой крем.

– Папа, а почему ты выбрал маму?

Вопрос вырвался сам собой. Она об этом не думала раньше. Мама и папа были ее данностью, ее правильным миром. Самая лучшая, самая красивая – мама, самый сильный и умный – папа. Они были вместе всегда. Еще до того, как на Землю прилетел метеорит и стряхнул с нее динозавров. А люди удержались, потому что они всегда к кому-то привязаны. Друг к другу, например.

– А с чего ты взяла, что я ее выбирал? – Папа ел медленно и осторожно, но при этом подбирался уже к третьему куску. – Просто увидел, и мы сразу стали вместе.

– Но почему? Почему не кто-то другой?

– А тебе нужен кто-то другой? – Папа вонзил ложку в расковырянный Маринин кусок.

– Нет, но как понять?

Папа глянул на Маринку, ухмыльнулся и вновь принялся уничтожать торт.

– Просто она хорошая, – буркнул он, отхлебывая чая.

Ответ был неправильный. Не тот. Он ничего не объяснял. Папе было легко выбрать маму. Она уже была – мамой. Хорошей, красивой и единственной. Другой такой не было. Тут не ошибешься. А как же быть ей? Как понять, что все идет правильно? Никто не спешит появляться с табличкой «Я – твой».

Маринка выбралась из-за стола.

– Что у тебя сегодня, может, погуляем? – спросил папа и посмотрел на нее просительно. Он всегда ухитрялся как-то так все предложить, что выходило – это ему Маринка делает одолжение, это ему хочется смотреть огарей и плавать в бассейне.

– У меня уроки… – отозвалась Маринка.

– Значит, после них, – легко согласился папа, подливая себе чая.

Предложи папа это вчера, Маринка бы сразу согласилась. Какие могут быть уроки, когда впереди ждут неожиданности – встреча белки в парке, разговор с енотом в контактном зоопарке или горы мармеладок в магазине, где глаза разбегаются от разнообразия. Но сегодня что-то случилось. Это, конечно, была виновата музыка. Странная старинная музыка, не похожая на все то, что слушала Маринка. Ей нравилась музыка тревоги и ритма, чтобы уплывать и не возвращаться. Но сейчас даже ее слушать не хотелось. Почему? Что могло измениться? Куда ее тянуло? Или что она внезапно потеряла?

Маринка забралась в кровать, спряталась в наушники, пролистала плейлист, поискала русские народные песни. И так – переключаясь то туда, то сюда, – она плыла, плыла…

– Я не поняла, это что за безобразие? – крикнула мама из кухни. – Какой торт? Почему не ели суп? И почему вы торт резали мясным ножом? Сколько раз говорить – большой нож для мяса! Где ваши мозги?

Маринка уже выплыла из своих сновидений, поэтому успела и маму услышать, и то, что в чат прилетело сообщение. Быстро глянула. От Влада.

«Привет!»

«Как дела?»

– Маринка! – Хорошо, что успела снять наушники, а то бы мама еще и за них отругала. – Где Ира?

Маринка глянула на соседнюю кровать. Сестры там не было.

– Не знаю.

Студентка первого курса института, Ира была человеком непредсказуемым.

– Почему ты ничего никогда не знаешь. Могла бы написать ей разочек! Пойдем, ты мне нужна. Лисе плохо.

Маринка замерла. Ее сейчас не волновала ни Лиса, ни Ира.

– Что ты сидишь? Пойдем!

– А папа? – тянула время Маринка.

– При чем здесь папа? Пойдем!

Нет! Только не сейчас! Ей надо подумать! Ей надо ответить. В комнате родителей темно. Неужели папа уснул?

– Смотри! – мама уже была на кухне. – Лису тошнит. Ты заметила, что она два дня ничего не ест.

– Не ест? – Мысленно Маринка еще сидела с наушниками, еще думала о тоске народных песен. Поэтому шла очень медленно, не торопясь завернуть за угол и увидеть кухню, где тошнит Лису. Мама ведь может заставить убирать.

– Нельзя быть такой бесчувственной. – Мама в третий раз пробежала мимо Маринки, что-то собирая, а Маринка все шла и шла. – Как таскать и тискать – ты первая, а как что-нибудь заметить… Я ее попыталась накормить, ее стошнило. Надо ехать к ветеринару. Собирайся. Будешь нести переноску.

– Почему я? – взвизгнула Маринка.

Она не может. Ей некогда. Ей надо вернуться к сугробам и тоске.

– У меня уроки!

– Марина, прекрати! – Мама остановилась. Лицо уставшее, все в морщинках. – Потом уроки сделаешь!

– А почему не папа? – еще упиралась Маринка.

– Потому что он лег отдыхать, а нам надо помочь Лисе. Ты ее не любишь?

Любит? Может быть, но не настолько, чтобы сейчас все бросать и куда-то ехать. Она вообще сейчас может думать только об одном.

– Я сказала, быстро! – Мама была уже в прихожей и натягивала сапоги. На полу стояла переноска.

– Ну почему? – простонала Маринка и пошла в комнату за свитером.

Почему дела нельзя как-то так распределять, чтобы все было по порядку? Сначала Влад, потом Лиса. Ей надо подумать! Ей надо ответить! Почему всегда появляется какая-то срочность, которая все нарушает.

– Быстро!

Мама дернула Маринку за руку, и в этой руке появилась переноска. Сквозь сеточку была видна кошка. Она жалобно крякнула и легла на бок. Ой, и правда, что с ней?

– Она умирает, – прошептала Маринка.

– Пойдем! – Мама стояла в коридоре, перебирала в руках ключи.