Ревизор: возвращение в СССР 2 (страница 5)
– Что ты их знакомишь? – спросила бабушка, внимательно наблюдавшая за нами. – Они всю жизнь на одной улице живут.
– Правда? – стушевался сначала я, но быстро сообразил: – А что же они тогда смотрят друг на друга, как будто первый раз встретились?
– Не знаю, – буркнула бабуля. – Мойте руки, садитесь за стол.
Мы со Славкой не заставили себя долго ждать и вскоре, сидя за столом, уплетали за обе щеки горячий наваристый борщ.
– А мама где? – спросил я с набитым ртом.
– По магазинам пошла, – ответила бабушка. – А Эмме разрешат с вашим классом в поход идти?
– Разрешили уже, – прочавкал Славка. – Мы договорились.
Эмма, сидевшая за столом напротив, заёрзала. Я сначала не понял, почему, а потом догадался: ей неудобно оставлять мелкого брата на моих девчонок, у них и так Аришка на руках.
– Ба, вы же с мамой отпустите Эмму, да? – чувствуя себя виноватым, спросил я. – Мы не подумали, что с малым сидеть кому-то надо будет.
Славка тоже об этом, похоже, не задумывался и сейчас испуганно перестал жевать, зависнув с полным ртом над своей тарелкой.
– Угу, в школу мы не ходим, потому что с братом сидим, – строго сказала бабушка, глядя на Эмму, втянувшую голову в плечи. – А в поход мы собрались? Вот и берите малого с собой.
Воображение сразу заработало, и я представил, как кому-то придётся тащить в рюкзаке ребёнка и при этом ехать на лыжах. Видимо, у нас был такой ошарашенный вид, что бабуля хмыкнула.
– Шучу я. Посидим мы с Колей, – сказала она.
– Спасибо, – выдохнул я.
Мы успокоились и продолжили обедать.
– Эмма, – вспомнил Славка. – Аркадий говорил, что ты в походы много раньше ходила. Помнишь, что с собой брать надо?
Эмма кивнула.
– Надо будет до завтра до обеда всё подготовить, – инструктировал он её.
Бабушка поставила на стол корзинку со свежими плюшками. Я налил чаю себе и Славке. Эмма отказалась. Плюшки были восхитительны, ещё тёплые. Домашняя выпечка – это что-то.
– Ба, мы сейчас в больницу идём к Мишке Кузнецову. Можно пару плюшек ему взять? – спросил я.
– Бери, – разрешила она.
– А во что их? – замялся я. – Как их нести?
– На, заверни, – подала она мне газету.
Я, преодолевая культурный шок, молча начал заворачивать плюшки в газету, успокаивая себя тем, что с внутренней стороны её лапали только свои. Хотя, блин, краска же все равно вещь вредная для здоровья. Ну, а что я хотел? Пакетов же ещё нет. Я встал и подошёл к двери в гостиную, на ручке которой висели несколько разнокалиберных сеток и авосек.
Я снял их и выбирал какую-нибудь сетку поменьше для двух плюшек, завёрнутых в газету. В этот момент из сеней послышался какой-то шум. Открылась входная дверь и в хату влетела, не разуваясь, мама. Она плюхнула на пол три полные сетки с разными свёртками.
– Там яйца, – крикнула она, стремительным движением вырвала у меня из рук авоськи и выбежала из дома.
– Поля! – закричала ей вдогонку испуганная бабуля. Но той уже и след простыл.
Я метнулся за ней на улицу как был, в коротких домашних валенках и школьном костюме. Пока я смотрел, в какую сторону побежала мать, она уже была на перекрёстке с улицей Ленина. То ли я совсем дохляк, то ли мама слишком прыткая, но догнал я её только на Площади.
– Ты куда? Что случилось? – спросил я, запыхавшись, когда поравнялся с ней.
Дыхание у меня совсем сбилось, а мама так вообще не могла говорить. Вместо ответа она только на ходу махнула рукой вперёд.
Мы пробежали с ней квартала два в сторону вокзала. Вдруг она упала на колени перед ничем не примечательным сугробом и начала руками разгребать снег.
Она вытащила из сугроба цветастую авоську с увесистым свёртком. Я отодвинул её и хотел поднять авоську, но оказалось, что каждая её ручка оторвалась с одной стороны.
– Я хотела его подмышкой донести, – сказала мать, чуть отдышавшись, – но поняла, что три сумки в одной руке не дотащу.
Я поднял сумку со свёртком, взял его в охапку и понёс домой. Немудрено, что ручки оторвались: свёрток весил килограмм семь. Мать успокоилась и шла рядом.
– А к чему такая спешка? – поинтересовался я. – Что там?
– Рыба, – ответила она, довольно улыбаясь. – Ледяная. Беспокоилась очень, чтобы собаки не учуяли.
– О, ледяная! Это вещь! – обрадовался я. В моё время она стоила дороже форели, так ещё и была не везде и не всегда. Поедим, как Славка говорит. – Сколько она сейчас стоит?
– Сколько и всегда: шестьдесят копеек, – ответила мама.
– Шестьдесят копеек килограмм? А здесь сколько? – встряхнул я свёрток.
– Семь с половиной килограммов, – гордо ответила мама.
– И стоит меньше пяти рублей? Класс! – восхитился я. – Надо было больше взять.
– Куда же больше? Хранить-то где? Зимой, конечно, можно набрать побольше. А так, весна же скоро, не успеем съесть, испортится рыба.
– Эх, холодильник нужен, – пробормотал я.
– Другие брали по полтора-два килограмма, – продолжала рассказывать мама, – ну, три максимум. Я и так взяла самый здоровенный кусок, который смёрзся, его не стали размораживать, так, целиком мне взвесили. А что, нас сейчас много, съедим же?
– Конечно, съедим! О чём речь, – заверил я её.
Мне передалось её воодушевление, мы гордо прошли через площадь со своей добычей и дошли до перекрёстка с нашей улицей.
Вдоль улицы рыскал взбудораженный Славка. Увидев нас, он кинулся в нашу сторону.
– Что случилось? Где вы были? – набросился он на нас.
– Ты не поверишь! – смеясь, ответил я. – Мама не смогла дотащить до дома все покупки и закопала рыбу в сугробе.
– Ааа, – протянул Славка, глядя на нас как на сумасшедших. – А к чему была такая спешка?
– Так найти же мог кто-нибудь! – воскликнула мать. – Собаки могли учуять.
– А, ну тогда конечно, – согласился Славка. – И далеко закопала?
– На Ленина за кинотеатр ещё квартала два, – объяснил я.
Мы вошли в сени, разделись и вошли в дом.
– Это вы во втором гастрономе, что ли, были? – спросил Славка, заходя следом. – А что за рыба?
– Ледяная, – гордо протянула мама, разворачивая на столе свой драгоценный свёрток.
– Паш, давай собирайся, нам уже идти надо, – засуетился Славка. – Я к своим сейчас сбегаю, скажу, что там рыбу дают. Тёть Поль, там ещё много было?
– Я не знаю, подносили коробки из подсобки, а сколько их там… – мама развела руками.
Девчонки занялись рыбой. Славка убежал домой. А я огляделся в поисках газетного свёртка с плюшками для Мишки. Вскоре нашёл его, выбрал матерчатую чёрную сумку из тех, что мать повесила обратно на ручку двери гостиной, и пошёл одеваться.
Когда я вышел на улицу, Славка уже бежал мне навстречу. Молодец, хозяйственный, беспокоится о своей семье – не поленился сбегать, сообщить о то, что рыба в продаже появилась. Как-то и я уже начинаю снова осваиваться в этой эпохе. Ничего страшного – научусь снова и в очередях стоять, и добывать все, что для семьи нужно.
Глава 4
19.02.71 г. У дома Домрацких-Ивлевых.
– Ну, что, сказал своим? – спросил я, когда Славка поравнялся со мной.
– Сказал, бабка собирается, может успеет ещё.
Мы пошли в сторону булочной. Ещё издали заметили Полянского, он стоял на самом углу. Пока мы дошли, из булочной вышел Лёха с бумажным кульком.
– Здорово! – протянул нам руку Тимур. Мы поздоровались с парнями, и все вместе направились в сторону больницы.
– Чего у тебя там? – спросил я Мужицкого, кивая на кулёк.
– Да вафли Мишке взял, – ответил Лёха. – Не с пустыми же руками идти.
– Правильно. Я тоже у своих пару домашних плюшек выпросил.
Славка вдруг вытащил пачку «Примы» и неумело закурил. Видно было, что процесс у него совсем не отработан – чуть спичку не сломал об коробок.
– Ты чего это вдруг? – опешил я, – уже много пожил, на тот свет спешишь?
– С чего это вдруг! – обиделся друг, – у нас куча знакомых курит. Теперь хоть есть о чем поговорить!
– О кашле и желтых зубах, что ли? – спросил я, – ты же классно бегаешь, лучше меня, а начнешь курить – пиши пропало!
– Чего ты так дергаешься? – удивился Славка, – сам же недавно с папироской в зубах бегал, пытался Дианке понравиться!
– Что-то не похоже, чтобы получилось! – весело заржал Тимур.
Да уж, Пашкино прошлое как какой-то ребус – тайна за тайной. Не хотелось мне, чтобы Славка курил, но я уже понял, что подход с наездами не сработает. Больно у него характер независимый и обидчивый, только разве что поссоримся. Надо будет что-то другое придумать, чтобы на него повлиять – на что мне прожитые годы, если не сумею?
Мы шли, болтая о завтрашнем походе, точнее, о том, что брать с собой. Настроение у нас было приподнятое, мы предвкушали приятное времяпровождение.
В больнице я взял на себя роль старшего, велел всем на входе тщательно вытереть ноги и повел всю компанию сразу в хирургию.
Дверь в нужную нам палату была приоткрыта. Я заглянул туда прежде, чем запустить нашу гопкомпанию. Мишка лежал, отвернувшись к стенке. Я сделал нашим знак рукой, чтобы оставались в коридоре, а сам прошёл в палату, подошёл к Мишке и осторожно тронул его за плечо. Мишка не спал и резко повернулся. Увидев меня, он сел.
– Привет, – протянул я ему руку. – Что ты такой дёрганый? Случилось что?
В палату заглянул Полянский. Увидев его, Мишка поднялся, и мы с ним вышли в коридор.
– Пойдёмте отсюда, что стоять на проходе, – предложил Мишка.
Мы оккупировали один из подоконников в холле. Парни разглядывали Мишку с нескрываемым интересом. Выглядел он уже чуть получше, синяк вокруг глаз и носа начал желтеть. Отёк губы спал, но шов, всё равно, смотрелся жутковато: замазанный зелёнкой с торчащими концами ниток.
– Так что случилось? – переспросил я Мишку.
– Участковый приходил.
– Чего хотел? – спросил Полянский.
– Он мне не докладывал, но, похоже, хочет дядьку обратно отправить.
– Туда ему и дорога, – заявил Тимур.
– Не всё так просто, – возразил Мишка. – Ты, Пашка, прав был, я с матерью говорил, – обратился он ко мне.
– В этой жизни всё не просто, – пробормотал я, вытаскивая из сетки газетный свёрток с плюшками и протягивая ему. – Что в итоге?
– Не знаю, – развёл руками Мишка.
– Ты что-нибудь подписывал? – спросил Славка. – Хотя, он с твоей матери мог заявление взять.
– Ничего я не подписывал, – ответил ему Мишка.
– Я точно не знаю, – сказал я, – но, кажется, милиция может возбуждать дело и без заявлений от потерпевших, если преступление совершено против несовершеннолетнего.
Мы молча стояли у подоконника, переваривая информацию, как вдруг Полянский заявил:
– Да что вы так переживаете? Ну посадят его ещё раз. Кому хуже станет?
– Да пошёл ты, – огрызнулся Мишка.
Тимур набычился.
– Ты не понимаешь, – начал объяснять я ему. – Он первый раз сел, потому что защищал сестру с детьми от её ненормального мужа, они бы там все легли. Сейчас вышел, опять на него всех собак.
– Так и есть, – подтвердил Мишка. – Он бы мне харю не начистил, если б я к нему не полез за отца предъявлять. Я ж не знал!..
Мишка выглядел очень расстроенным.
– Ничего себе расклад, – пробормотал Тимур. – И что делать?
– Может, так и надо было участковому сказать? – предложил Лёха.
– Я тогда ещё не знал, – чуть не простонал Мишка.
– Ладно, не раскисай, – строго сказал я ему. – Я схожу сегодня к соседу, спрошу, как тут быть. А ты выздоравливай.
Мы потоптались ещё немного у окна. Тут из приёмного вышла Марина Карпова. Я кивнул ей головой, здороваясь. Она позвала меня, махнув рукой. Я оставил своих и пошёл к ней.
– Добрый день, – поздоровался я.
– Привет. Ты вроде говорил, что на базе работаешь?
– Да.
– Про Цушко слышал?
– Что с инфарктом вчера с базы увезли? Конечно, слышал.
– Что он умер два часа назад, слышал?