Разумеется, получив определённый генетический заряд от ближайших и отдалённых предков, любой из нас испытывает формирующее воздействие среды, которое мы принимаем сознательно или бессознательно, в большей или меньшей степени поддаёмся её влиянию. И, конечно, не стоит пренебрегать таким фактором как свобода выбора. Даже, если некто изначально получил от природы и предыдущих поколений в дар агрессивность, то это не означает, что ему суждено – или, как говорят, на роду написано – быть насильником или убийцей. Распорядиться своим генетическим наследством каждый может в силу разных обстоятельств и возможностей по-разному. Так, агрессивность может быть использована во благо людей и общества, если её обладатель выбрал стезю защитника (солдата, полицейского, охранника, телохранителя) или, например, врача-хирурга. В этих случаях врождённая агрессивность является необходимым качеством личности для эффективного исполнения профессиональной деятельности. Собственно, об этом говорил автор теории и практики Судьбоанализа Леопольд Зонди, которого я буду вспоминать не раз на страницах этой книги и судьба которого странным, почти мистическим образом пересеклась с судьбой Адольфа Эйхмана.

Как всякое жизнеописание, настоящее может быть построено либо хронологически, описывая эволюцию Эйхмана во времени и отмечая ключевые точки его биографии, либо тематически, останавливаясь на значимых для раскрытия личности материях. Мой подход основывается именно на выделении основных тем, которые, безусловно, имеют и временные характеристики. Необходимость учитывать при этом вектор времени жизни Эйхмана, который обусловливается именно тем, что попытка психологического анализа его личности будет искажённой и неполной, если рассматривать Эйхмана в отрыве от его социальной среды или если делать выводы на основании вырванной из контекста всего существования некой части.

Биография Адольфа Эйхмана многократно воспроизведена многими исследователями и им самим^[15] – понятно, с различной степенью достоверности. Однако есть моменты, явления в его биографии, которые можно рассматривать как непреложные факты. Здесь я попытаюсь, следуя основным событиям в его жизни, отметить личностные черты, которые проявились в тот или иной период и в связи с конкретными событиями, аккумулируясь в целостную характеристику персонажа. Естественным фоном его личности, т. е. той сценой, на которой раскрывались те или иные его индивидуальные качества, является во многом его так называемая профессиональная деятельность на ниве смерти.

Можно разделить информацию, которую предоставил сам Эйхман, на два периода: «до» и «после». Первый такой материал опубликовал журнал «LIFE» в ноябре – декабре 1960 года^[16], а именно примерно через полгода после похищения Эйхмана из Аргентины израильтянами. Это была исповедь – признание Эйхмана, в котором он описал свою жизнь того периода, когда он служил в СС в главном управлении имперской безопасности в тайной государственной полиции рейха (гестапо) в отделе IV B4. Эйхман дал в Аргентине в 1957 году интервью работавшему во время Второй мировой войны в отделе пропаганды Третьего рейха голландскому журналисту Виллему Сассену [Willem Sassen], который впоследствии и продал его текст журналу «LIFE». По-видимому, журнал либо опубликовал только часть, либо журналист передал только часть материала интервью. Однако статья в журнале выглядит, возможно, сокращённой, но вполне завершённой.

Огромное число источников изучила Беттина Штангнет. По её свидетельству только в конце девяностых годов в нескольких архивах появились доступные исследователям аргентинские заметки Эйхмана, стенограммы и записи с исправлениями, сделанными рукой Эйхмана, которые вместе с интервью Виллема Сассена в общей сложности насчитывают более 1300 страниц.

Расшифровки магнитофонных лент мемуаров Эйхмана в полном объёме были опубликованы только в 2018 году.^[17]

Ниже я буду опираться на документальные свидетельства различных исследователей и собственные свидетельства Эйхмана в попытке растолковать не только то, что он хотел донести, наверное, до будущих читателей как своё завещание, но и то, что его сочинения говорят о нём самом. Здесь меня в меньшей степени интересует фактологическая сторона тех или иных событий. В большей степени представляют интерес те психологические характеристики Эйхмана, которые проступают через лес документов и описанных событий. Разумеется, не следует выпускать из виду тот психологический фон, который окрашивал его воспоминания. Мемуары Эйхмана, по сути, представляют собой разработку линии защиты для суда над ним, неизбежность которого он предполагал, вероятно, с момента, когда выплюнул ампулу с ядом в уборной американского лагеря для военнопленных немцев, и решил продолжать жить. Красной нитью проходит в его изложении идея о подчинённости, связанности бюрократическими путами, из которых не было выхода ему – ответственному и преданному служаке. И надо сказать, если в отношении судей его замысел провалился, весьма похоже, что Ханну Арендт он убедил, а через неё – многих.

Я взялся за работу над книгой, как мне казалось, с довольно прагматичной целью – исследовать психологию «банального убийцы», чтобы убедиться в ложности концепции банальности зла. Однако узкое исследование неожиданно оказалось невозможным без воссоздания, хотя бы в общих чертах, фона, на котором действовал Адольф Эйхман. И здесь меня подстерегала ещё одна неожиданность – обилие литературных источников, и не только более чем полувековой давности, но и совершенно свежих. Безусловно, это – показатель актуальности темы Холокоста, которая всё меньше живёт в душах спасшихся, поскольку, к сожалению, они неотвратимо уходят из этой жизни, и находит всё больше исследователей, поскольку тема Добра и Зла не может потерять свою актуальность.

Конечно, соблазнительно было бы описать подробно подобные приключенческому роману со злодеем в качестве главного героя жизнь и бытие Адольфа Эйхмана. Однако для меня его биография представляла лишь фон, на который проецировалась его личность. Превратности его Судьбы прежде всего интересны тем, что они демонстрировали те или иные яркие изменения в поведении, высвечивали те или иные особенности личности. Из мозаики событий, которые наложили отпечаток на Судьбу Эйхмана, можно будет попытать сложить портрет того, кого называют массовым убийцей, архитектором Холокоста. В этом состоит не только научный, но чисто обывательский, как бы сказала Ханна Арендт – банальный интерес: понять, кем был Эйхман, что им двигало. Возможно, что нам удастся продвинуться в понимании природы злодейства, которое преследует человечество со времён Каина.

Банальность зла?

В комедии самая умная роль – шута, ибо тот, кто хочет сойти за него, не должен быть дураком.

Мигель де Сервантес Сааведра

Эйхман в Иерусалиме

После написания фундаментального труда «Истоки тоталитаризма»^[18], который принёс Ханне Арендт всемирную известность, история и случай, а может быть и Судьба, одарили её, как она, скорее всего, полагала, конкретным иллюстративным материалом. С его помощью можно было бы наглядно продемонстрировать правоту её подхода, утверждающего, что будущие убийцы и враги рода человеческого – вполне нормальные обычные граждане, которые в рамках выполнения своих обязанностей, исполнения долга будут с холодной решимостью убивать себе подобных. Понятно, насколько случай Эйхмана был ценен для Х. Арендт, поскольку в нём сошлись как её научные, так и личные интересы, о чём будет сказано ниже. Разумеется, случай пленения массового убийцы сыграл ей на руку, но она проявила и собственную инициативу, предложив себя в качестве репортёра еженедельника «The New Yorker» на судебном процессе над Адольфом Эйхманом в Иерусалиме. «Пребывание» на этом процессе, изучение доступных ей материалов и побудили Х. Арендт на основе своих репортажей написать книгу «Эйхман в Иерусалиме»^[19], появление которой произвело ошеломляющий эффект. В своём труде Х. Арендт задела болевые точки еврейской темы, связанной с Холокостом: обвинила руководство европейских еврейских общин в сотрудничестве с нацистами, превратила массового убийцу в банального канцеляриста, бюрократа. Хотя после окончания войны на момент выхода в свет книги Х. Арендт прошло 17 лет, были ещё живы многие спасшиеся и спасённые в Катастрофе евреи из разных стран Европы, живые свидетели зверств нацизма, помнившие имя Эйхмана как палача еврейского народа. Поэтому книга получила резонанс не только в среде исследователей и историков, но и в обществе. Мнения по поводу труда и идей Х. Арендт были диаметрально противоположными. Понятно, что в отзывах, как положительных, так и отрицательных на «Эйхмана в Иерусалиме» рассматривались различные аспекты, связанные с темами Холокоста и окончательного решения, ролью еврейских организаций и уровнем их сотрудничества с нацистами.^[20] Безусловно, имели место нападки и личного характера на автора книги. Один из крайне рассерженных рецензентов приводит даже такое обидное словосочетание: Ханна Эйхман.^[21] К сожалению споры вокруг книги были зачастую скандальными.^[22] Не остался в стороне от дискуссии, развернувшейся по обе стороны Атлантического океана, и государственный обвинитель на процессе Гидеон Хаузнер, который выступил в Нью-Йорке, «чтобы ответить на странную защиту Ханной Арендт Эйхмана».

По словам Ирвинга Хау, редактора демократического социалистического журнала «Dissent», то, «что поражает человека при чтении "Эйхмана в Иерусалиме" – словно удар, так это открытое презрение, с которым она [Х. Арендт] относилась почти ко всем и ко всему, что связано с судом, высоколобая уверенность интеллектуала, смотрящего на этих грубых израильтян».^[23]

Убийственная критика книги содержалась в статье Гертруды Изорски^[24], написанной непосредственно по следам вышедшей книги Х. Арендт, на которую та не удосужилась, а скорее всего, не отважилась ответить ввиду отсутствия сильных аргументов, опровергающих критику. Г. Изорски не располагала таким полным собранием материалов и свидетельств как Б. Штангнет, что не помешало ей ударить по болевым точкам^[25] работы Х. Арендт. Отмечу только некоторые моменты, на которые указала Г. Изорски.

Первый касается утверждения Х. Арендт о том, что Эйхман, прочитав труд основоположника сионизма Теодора Герцля «Еврейское государство», проникся его идеями. В своих воспоминаниях он даже говорит о тождестве нацизма и сионизма, причём не видит между этими двумя расовыми теориями существенного различия до такой степени, что бросает вскользь: дескать, если бы он не был нацистом, то был бы сионистом. В этом утверждении содержится только часть правды. Если придерживаться понимания сионизма как стремления евреев жить на своей исторической Родине – в Палестине, то нет сомнений в том, что в начальный период своей деятельности в еврейском отделе гестапо Эйхман способствовал эмиграции евреев, в том числе и в Палестину. И даже в конце войны, по соглашению с Рудольфом Кастнером, он разрешил отправку туда молодых евреев.

Но, конечно, называть Эйхмана сионистом абсолютно нелепо не только потому, что он не был евреем, а главным образом потому, что эмиграция, которой он содействовал, являлась насильственной, зачастую под угрозой отправки в концентрационный лагерь, что было равносильно смерти. Г. Изорски высмеяла утверждение Х. Арендт о том, что Эйхман обратился в сионизм, цитируя отрывок из доклада, подписанного им, о необходимости избежать создания независимого еврейского государства в Палестине: