Так еще в начале 1920-х, едва стала понятна органическая несовместимость А. с большевистским режимом, она не покинула Россию, но от любого участия в общественной и уж тем более в советской литературной жизни демонстративно отстранилась. Даже О. Мандельштам «ходил» за заступничеством к Бухарину, даже Е. Замятин, М. Булгаков, Б. Пастернак стремились достучаться до Сталина, но не А. Вот и вышло, – говорит Г. Морев, – что «среди крупных русских писателей с дореволюционным „стажем“, оставшихся в СССР, положение Ахматовой было уникальным»^[247] – как у «женщины, – процитируем В. Перцова, – запоздавшей родиться или не сумевшей вовремя умереть»^[248].

Ее ведь даже в новорожденный Союз советских писателей не позвали, а сама она не попросилась. И лишь 5 января 1940 года А., – как рассказывает Э. Герштейн, –

торжественно приняли в Союз писателей. Два издательства сразу начали готовить к печати ее книги. Журналы просили стихи для ближайшего номера. Шел разговор об увеличении пенсии, о предоставлении ей квартиры и т. п. Потом эти разговоры стали умеряться.

Сборник «Из шести книг» успел все-таки выйти, и А. Фадеев, А. Толстой, Б. Пастернак вроде бы намеревались представить его к Сталинской премии. Но уже к июлю 1940-го настроение верховного начальства переменилось, и все тот же В. Перцов в «Литературной газете» написал о книге вполне издевательски, так что, – вернемся к словам Э. Герштейн, – «Сталинской премии Ахматовой не дали. Пенсию не увеличили. Квартиру дали только после войны»^[249].

В расписании советских ролей она была никем. Но когда 3 апреля 1946 года состоялся большой вечер московских и ленинградских поэтов, весь Колонный зал встал, овацией приветствуя царственное появление А. на сцене. И кто знает, не сыграло ли это событие зловещую роль во всем, что произошло через полгода и что всем теперь известно?

Она и тут ни о чем никого не просила. Хотя ее пытались не то чтобы спасти, но все-таки смягчить участь: А. Фадеев еще осенью 1946-го распорядился вернуть отнятые продуктовые карточки, в январе 1951-го ее – после, впрочем, публикации коленопреклоненной «Славы миру» в «Огоньке» – раньше, чем М. Зощенко, восстановили в Союзе писателей, дали возможность зарабатывать переводами. И казалось, что Оттепель уж точно начнется с ее литературной реабилитации.

Уже 20 октября 1953-го К. Чуковский записал в дневник, что «Ахматовой будут печатать целый томик – потребовал Сурков^[250] (целую книгу ее старых и новых стихов)»^[251], – и действительно, 21 октября по предложению издательства А. сдает в «Советский писатель» рукопись «Избранного». Однако явилось на свет оно только в ноябре 1958-го, и не в «Совписе», а в Гослитиздате, причем максимально оскопленным: в книжке, – напоминает М. Алигер, –

и всего-то 127 страниц, да из них 32 страницы, т. е. четверть книги – переводы: старые китайцы, корейцы, отрывок из Гюго, стихотворение какого-то осетина, Перец Маркиш, неведомый мне румын Александр Тома, белые стихи Рабиндраната Тагора… Горько и неловко, и ничего не скажешь в утешение^[252].

Так оно и дальше пойдет: каждое новое издание (и «лягушка» 1961 года^[253], и «Бег времени» 1965-го) будет выходить, продираясь сквозь цензуру и увязая в бесчисленных бюрократических согласованиях. Ее официальный статус еще надолго останется прежним, пресловутое Постановление ЦК ВКП(б) о журналах «Звезда» и «Ленинград» откажутся отменять^[254], и ни с 70-летием, ни с 75-летием начальство А. не поздравит^[255], зато в неофициальном, но могучем общественном мнении она воспринимается уже как последний великий русский поэт и, наделенная, – по словам Л. Гинзбург, даром «совершенно непринужденного и в высокой степени убедительного величия», «держит себя, как экс-королева на буржуазном курорте»^[256].

Ей звонит А. Твардовский^[257], и с января 1960 года входит в обычай в каждом первом номере «Нового мира» печатать стихи А. К ней на поклон в Ленинград едет Л. Скорино, заместительница В. Кожевникова, и стихи появляются в «Знамени» (1963. № 1; 1964. № 10). Да всюду они появляются: в «Литературной газете», «Литературной России», «Неве», «Нашем современнике», «Юности», «Звезде», даже в «Огоньке» у А. Софронова, даже в радио- и телевизионной программе – всякий раз по согласованию с ЦК, но появляются же!

С общественным мнением надо считаться, и пусть в 1963–1965-х годах никто из власть предержащих не откликнулся на ее хлопоты о судьбе И. Бродского, в апреле 1965-го А. избирают делегатом II съезда писателей РСФСР:

сначала, – рассказывает Г. Глёкин, – она села где-то сбоку, в задних рядах, а потом не то А. А. Сурков, не то С. В. Михалков почтительно привел ее в первый ряд, за стол президиума, и усадил с правого края, рядом с М. А. Шолоховым. Она сидела в президиуме и исподволь разглядывала правительство. Они ее – тоже^[258].

Главное же – А., так и не успевшую получить Нобелевскую премию^[259], выпускают в Италию, где награждают премией «Этна-Таормина» (декабрь 1964-го), и в Англию, где она становится доктором honoris causa Оксфордского университета (июнь 1965-го).

Чудовищный контраст – между международными знаками признания, любовью сотен тысяч читателей на родине и до последнего дня полубездомностью, полунищетой.

Как такой же контраст между торопливо-испуганным, именно что забюрократизированным прощанием с ее телом в Москве и, – как вспоминает Б. Друян, – «людским морем»^[260] на отпевании в Николо-Богоявленском морском соборе в Питере, истинно народными похоронами в Комарове.

Соч.: Стихотворения и поэмы. Л.: Сов. писатель, 1976 (Библиотека поэта. Большая серия); Соч.: В 2 т. М.: Худож. лит., 1989 (2-е изд. – 1990); Десятые годы; После всего; Requiem; Поэма без героя; Биография. Фото (5 кн.). М.: Издательство МПИ, 1989. Собр. соч.: В 6 т. М.: Эллис Лак, 1998–2002; Бег времени. М.: АСТ, 2016; Записные книжки (1958–1966). М.; Torino: Einaudi, 1996.

Лит.: Жирмунский В. Творчество Анны Ахматовой. Л.: Наука, 1973; Найман А. Рассказы о Анне Ахматовой. М.: Худож. лит., 1989; То же. М.: Вагриус, 1999; Воспоминания об Анне Ахматовой. М.: Сов. писатель, 1991; Лосиевский И. Анна Всея Руси: Жизнеописание Анны Ахматовой. Харьков: Око, 1996; Чуковская Л. Записки об Анне Ахматовой: В 3 т. М.: Согласие, 1997; Мандельштам Н. Об Ахматовой. М.: Новое изд-во, 2007; Черных В. Летопись жизни и творчества Анны Ахматовой. М.: Индрик, 2008; Коваленко С. Анна Ахматова. М.: Молодая гвардия, 2009 (Жизнь замечательных людей); Тименчик Р. Последний поэт: Анна Ахматова в 1960-е годы: В 2 т. Иерусалим: Гешарим; М.: Мосты культуры, 2014; Анна Ахматова: «Озорство мое, окаянство…»: Рассказы, эпиграммы, афоризмы. М.: Собрание, 2006.

Б

Бабаевский Семен Петрович (1909–2000)

Помимо трех классов хуторской школы, все свои знания Б. получил экстерном: и аттестат о среднем образовании, и, по сути, диплом Литинститута в 1939-м. Немного, прямо скажем, но «писатели, – как горделиво подчеркнуто в его автобиографии, – рождаются не в стенах учебного заведения»^[261]. Их жизнь учит, и у Б., дебютировавшего рассказом «Водка довела» на страницах ростовской газеты «Сельский пахарь» (1929), тридцатые годы были отданы журналистике. Работал в редакциях «Красной Черкесии», «Армавирской коммуны», «Молодого ленинца», «Ставропольской правды», «Пятигорской правды», писал на износ, издал первую книжку рассказов «Гордость» (Пятигорск, 1936), на следующий год напечатал «Кубанские рассказы» в журнале «Молодая гвардия» и «Московском альманахе».

Ничем не выделяясь в общем потоке, они прошли незамеченными, как не принесли Б. шумной славы ни служба в армейской печати, ни сборник очерков «Казаки на фронте» (в соавторстве с Э. Капиевым; Пятигорск, 1942). Участь провинциального писателя – не из самых завидных, и Б., вернувшемуся в Пятигорск после демобилизации в звании старшего лейтенанта, не вырваться бы из нее, если бы не счастливая идея первым написать роман уже не о войне, а о том, как вчерашние фронтовики едва ли не играючи восстанавливают разрушенные колхозы.

Ведь, – объясняется с читателями Б., –

это было время небывалого душевного подъема, время радостных надежд и свершений… Мы, живые свидетели тех лет, хорошо помним: над Кубанью, над Ставропольем, как и над всей нашей страной, витал тогда дух Победы. Он-то, дух Победы, и создавал у людей настроение праздничное, приподнятое…^[262]

Так родился «Кавалер Золотой Звезды» (1947–1948), показавшийся редактору «Октября» Ф. Панферову удивительно своевременным именно своей праздничностью, а что касается литературного качества, то за доведение текста до необходимых кондиций усадили опытного А. Первенцева. И вот вам итог – Сталинская премия 1-й степени (1949), бессчетные переиздания, переводы на 29 языков, восторги в печати, театральные постановки, экранизация, в 1950 году осуществленная Ю. Райзманом, а под занавес еще и опера Ю. Бирюкова (1956)…

Триумф, и еще какой триумф! «Но что делать дальше, чтобы свой авторитет поддержать?» – пересказывает К. Ваншенкин выступление Б. на Втором совещании молодых писателей в 1951 году. –

Стал он думать. Тут его вызывает Жданов, спрашивает, какие планы. Не знаю, отвечает, пока думаю. Жданов ему: а чего думать? Пишите продолжение, материал под рукой. Внял он мудрому совету, написал «Свет над землей» – опять премия.

Да не одна – первой степени за первую книгу «Света над землей» (1950), второй степени за вторую (1951)^[263]. Б. зачисляют в правление Союза писателей и редколлегию журнала «Октябрь», избирают депутатом Верховного Совета СССР (1950–1958) – словом, назначают классиком. Однако почет почетом, а с карьерой незадача: в Москву, несмотря на его настойчивые просьбы, Б. не переводят и солидной руководящей должности не дают.

Возможно, поэтому его книги и не попали в уже складывавшийся реестр «секретарской литературы», которая благодаря номенклатурному положению сиятельных авторов была защищена от любой критики. Во всяком случае, начиная со статьи Ф. Абрамова «Люди колхозной деревни в послевоенной прозе» (Новый мир. 1954. № 4), о «Кавалере Золотой Звезды» если и вспоминают, то почти исключительно как о самом наглядном и самом комичном примере лакировочной и в художественном отношении беспомощной словесности.

Роман «Знамя жизни» – третья часть трилогии о бравом Сергее Тутаринове – остается недописанным (1952–1954), «Кубанские повести» успеха не имеют, так что и сошел бы, пожалуй, Б. в разряд героев минувших времен. Но тут судьба дает ему новый шанс.

В противовес не вполне благонадежным и невесть что возомнившим о себе москвичам власть затевает создание Союза писателей РСФСР с опорой как раз на провинциалов, и Б. наконец-то выписывают в столицу. Недолгий срок он ходит в заместителях у Ф. Панферова в «Октябре», после его смерти (опять, впрочем, ненадолго) становится заместителем по СП РСФСР у Л. Соболева. И дела литературные вроде налаживаются – по крайней мере, чуткий к изменениям конъюнктуры В. Катаев печатает его повесть «Сухая Буйвола» в модной «Юности» (1958. № 3–4).

Однако все действительно ненадолго. В кругу действующих литературных генералов Б. так и не прижился. Его обширные романы «Сыновний бунт» (1961), «Родимый край» (1964), «Современники» (1973), «Станица» (1971–1976), «Приволье» (1980), конечно, исправно издаются и переиздаются, но критики их либо не замечают, либо откликаются безо всякого почтения. Да и власть своей лаской не слишком балует, а роман «Белый свет» в 1967 году и вовсе был задержан из-за слишком суровой критики хрущевского волюнтаризма. «Бабаевский – единственный человек в мире, <который>, когда цензура выбросила у него из повести главы, поехал туда, чтобы поблагодарить цензоров за услугу»^[264], – съязвил в дневнике В. Славкин. Тогда как Л. Левицкий заметил: