Я закрываю дверь и огибаю машину, думая, куда везти её пьяную задницу. Кампус не лучшее решение, второй вариант – наш дом, хотя что-то внутри преграждает путь. Но что остаётся? Из вариантов только остаться в машине до тех пор, пока она не выспится и не протрезвеет. Дом пока лучший из предложенного. Максвелл вряд ли вернётся сегодня и даже завтра, если учесть, что прилетела Виктория; Уилл умотал на тусовку с новой командой, а вот по части Рэя не так уверен. Он не говорил, чем будет занят сегодня. Я не хочу отвечать на вопросы, хотя стоит сказать, что вряд ли от меня можно ждать ответ. Так или иначе, уж лучше держать волосы Одри над унитазом, после которого она может умыться и попить воды, чем над кустами, после которых может втереться разве что о кору дерева и закусить собачим помётом. Выбор очевиден.

Я выезжаю на дорогу, продолжая балансировать между противоречивыми чувствами.

– Давай напьёмся? – едва волоча языком, предлагает Одри.

Я не сдерживаю смешок, взглянув на неё через плечо, стараясь не переключать внимание с потока машин.

Она осталась в прежнем положении, не сдвинувшись ни на дюйм, но её веки полуоткрыты. Я же говорил. Притворство ради нападения.

– Ты ещё живая что ли?

– До поросячьего визга, – игнорируя мой вопрос, продолжает Одри.

– Ты уже как хрюшка.

Она начинает хрюкать, старательно пытаясь повторить оригинал, чем заставляет меня рассмеяться. До недавних пор я любил её ненависть, но сейчас могу заверить, что пьяная Одри переплюнула все образы собственного «я». Отныне моя любимая версия Одри – это пьянчужка-Одри.

– Удобные чехлы, – хмыкнув, замечает она, прижимаясь щекой к кожаной поверхности и поглаживая её.

Клянусь, когда она в таком состоянии, могу болтать с ней вечно, что удивительно для моей неразговорчивости.

– Ты буквально сейчас нюхаешь чьи-то задницы, которые на них сидели.

Она выдаёт неразборчивое брюзжание.

– Ты всегда всё портишь.

– Когда ты уже отрубишься?

Её губы снова растягиваются в глупой улыбке. Уделалась она знатно, если учесть, что улыбка предназначена мне.

– Никогда на зло тебе.

У меня теплеет на душе, но всё равно не изменяю себе.

– Это твоя благодарность за спасение?

– Поцелуй меня в задницу, козёл.

– Обожаю тебя, – выпаливаю, в следующую секунду надеясь, что она забудет сказанное уже через минуту.

За спиной раздаётся тихий вздох.

– Хочу забыть этот вечер…

– Утром будешь думать только о боли в висках.

– Трэвис?

Я свожу брови, потому что слышать своё имя из её уст с мягкостью и нежностью – из разряда новенького.

Мне приходится обернуться, чтобы убедиться и поверить собственным ушам.

– М?

– Спасибо, – говорит она с закрытыми глазами, а следом они распахиваются: – Останови!

Она прижимает ладони ко рту и пытается подняться.

– О, черт! – резко выворачиваю руль в направлении тротуара и вылетаю из машины, помогая ей выбраться наружу.

Уже через пару секунд я, как самый святой из приспешников Иисуса с нимбом над головой, оказываю помощь чьей-то пьяной заднице. Задница, кстати, роскошная.

Вот же гребаный прикол! Я в каком-то из районов Нью-Йорка, держу дрожащее тело Одри над мусорным баком, к слову, из которого воняет так, что позавидуют тухлые яйца, и всё ещё думаю, что она – лучшее, что было в моей жизни. У судьбы извращённое чувство юмора, как и у моей души.

Люди, находящиеся вблизи и проходящие мимо, таращится на нас, как на отбросы общества. Меня это раздражает.

– Следующей в этом баке будет твоя башка! – рявкаю я, и парочка имбецилов тут же отворачивается, а я переключаюсь на Одри, которая притихла, как и её желудок.

Убираю прилипшие локоны с щёк, её тело разит жаром.

– Ты как?

– Хочу напиться, чтобы ничего из сегодня никогда не вспомнить завтра.

Она вздрагивает и уже вот-вот ладонями припадает к краям бака.

– Черт, детка! – вырывается раньше, чем могу подумать.

Одри балансирует и не дотрагивается до самого грязного, что только можно вообразить. Черт знает, какую жизнь прожил этот бак, кто помочился или вывернул органы на его дно. Но настоящая удача, что Одри не услышала или не придала значение ласкательному от меня в свою сторону, это могло быть гвоздём в крышку гроба.

Я делаю шаг назад вместе с ней.

– Говори, если опять затошнит, – предупреждаю её. – И не трогай его руками.

Одри слабо кивает и вытирает лицо тыльной стороной кисти. Из меня снова вырывается вздох. Прямо-таки вечер мечты, лучше не придумаешь.

Я снимаю любимую ветровку и отдаю на растерзание Одри, которую подталкиваю в обратном направлении и усаживаю в машину.

Ты должен запомнить это, Иисус, если существуешь. Моё место в раю.

– У меня нет салфеток.

– Ещё бы ты рукоблудничал в машине, боишься чехлы замарать, – бубнит она, уронив голову на спинку и прижимаясь щекой к холодному кожаному материалу.

Я усмехаюсь.

– Мой интерес к руке исчез в пятнадцать.

– Сожалею той неудачнице. Иногда отстойно быть первой.

Мне не удаётся сдержать смех. Я слегка бью ладонью по крыше машины и качаю головой.

Моя неудачница прямо передо мной. Какая высококлассная ирония.

– Вижу, тебе лучше, – замечаю я. – Покупать с пенкой в ванной кампуса?

– Если только наполнишь её серной кислотой и купишь бутылку водки, чтобы забыть ещё и это.

– Кто бы мог подумать, ты уговариваешь меня напиться с тобой в ванной, Брукс. Что будет дальше? Подберём имена нашим детям?

– У предложения истёк срок годности.

Я снова смеюсь.

Бьет меня моим же оружием. Ай, как больно.

Помогаю вернуться в лежачее положение и наблюдаю, как она сворачивается калачиком, на этот раз пряча лицо за сложенными руками.

– Мне не нравится, что ты такой милый. Прекращай. Я никогда не поверю в твоё благородство.

– Отлично. Тогда могу напомнить: тебя только что вырвало в мусорный бак на одной из улиц Нью-Йорка, и при этом, ты проскакала по асфальту босиком, так что твои ноги собрали кучу дерьма.

– Ты невероятный мудак.

– Стараюсь быть лучшим для тебя.

За путь, проделанный до дома, в машине стояла гробовая тишина, которую нарушало сопение Одри. А вот теперь вполне возможно, что она уснула. Я готов поверить на восемьдесят процентов. Остальные двадцать вроде натянутых, как гитарная струна, нервов. Никогда не смогу с ней расслабиться до последней капли.

Я останавливаюсь на подъездной дорожке и покидаю салон, лишний раз убеждаясь в правоте, когда открываю дверцу и Одри никак не реагирует. Она вырубилась, в чём одновременно плюс и минус.

Подхватываю её туфли, сумку, куда сую мобильник и следом в моих руках оказывается та же пьяная задница. Уровень любителя маньяка-грабителя: трахни-обворуй-вали. Самый простой из вариантов остаться инкогнито.

В доме темно и тихо, что не может ни радовать.

Я поднимаюсь по лестнице и направляюсь к своей спальне, потому что и тут не остаётся вариантов. Мало ли, кому из соседей приспичит вернуться с кем-то и ввалиться в свободную спальню, а не личную. На самом деле, мне глубоко плевать, увидит ли её кто-то в моей кровати или соседней спальне, потому что в доме только мы и это уже сам по себе апогей. Не надо гадать и долго думать, заморачиваться над ходом событий в которые никто и никогда не поверит. Но внутри отзывается до сегодняшнего дня незнакомое чувство, что-то вроде совести или сочувствия. Это неважно для меня. Это важно для Одри. Я переступаю через себя и ухожу на второй план. Некоторые сильно парятся над мелочами, на которые стоит плюнуть.

Оставляю её на кровати и ухожу за водой.

Кто бы мог подумать, что именно я стану для неё нянькой. Это возможно только в параллельной вселенной. Ночка обещает быть весёлой.

Наверное, если описывать самого идеального на свете парня, то им по праву должен быть я, потому что на прикроватную тумбочку ставлю стакан и рядом кладу таблетку, а не достаю книгу нотаций.

Одри ворочается и приоткрывает веки.

– Где я? – хрипло спрашивает она и, найдя взглядом жидкость, тянется к стакану.

– В одном из захолустных мотелей за городом. Найду верёвки, чтобы связать тебя и вернусь.

– Захвати мыло, тебе понадобится.

– Твоя правда, – соглашаюсь, потому что её присутствие в моей комнате и кровати уже вроде жестокого наказания.

Она возвращает пустой стакан на тумбочку, янтарь загорается, когда обращается ко мне.

– Даже не думай об этом. Ты не будешь пить, пока находишься в моей кровати.

Одри морщится и пытается сползти, и я, к собственному удивлению, не особо препятствую попытками. Её бледное лицо начинает зеленеть. Мне не удаётся подумать, реакция работает на автомате.

Хватаю её за руку и несусь в сторону ванной комнаты, а уже через пару секунд она нависает над унитазом, выдавая фееричную симфонию различных звуков. Этой ночью нам как максимум предстоит спать возле унитаза, либо как минимум потребуется тазик.

– Хочу напиться, – сдавленно произносит она, продолжая обнимать белого друга, а я, как истинный джентльмен, снова держа её волосы. Смешно до умопомрачения.

– Серьёзно? Ты хочешь ещё раз уделаться, когда уткнулась лицом в унитаз?

– Я всё испортила! – её голос эхом разносится в белоснежном фарфоре и тонет в сливе.

– Ещё бы, мне предстоит быть уборщицей после твоих тошнотных шоу.

Одри бросает на меня смертоносный взгляд, отчего в животе зарождается адреналин. Он волной проносится по всему телу, следом прокатывается рой мурашек. Обожаю это чувство.

– Ты не можешь отключить мудака?

Язык чешется сказать, что уже это делаю, но оставляю желание при себе. Это пока самый дерьмовый из её видов, не хочется усугублять.

– Чего ты хочешь?

– Забыть этот дерьмовый день! – буркает она и тянется к сливу.

– Есть другие варианты. Готов помочь забыть собственное имя и кричать моё.

Одри сморщивает кнопочный нос и пихает меня локтем в колено.

– На смену пришёл козёл.

– Что сказать, я многогранен.

– Один раз, – говорит она, пошатываясь, когда поднимается на ноги.

– Потом ещё попросишь.

– Я не собираюсь кувыркаться с тобой. Помоги мне забыть этот вечер как друг и всё.

– Я не предоставляю такие услуги. Выкатить прейскурант?

Она включает воду и полощет рот, следом за чем поднимает глаза и встречается со мной в отражении зеркала.

Я указываю на шкафчик, понимая немую просьбу, и припадаю к дверному косяку спиной.

Наблюдаю, как она достаёт щётку и чистит зубы, после чего залезает в ванну и закатывает подол платья, конечно, не до того уровня, до которого мог посоветовать я и любой другой на моём месте. Я отказываюсь обращать внимание на оживление в паху, потому что картина полусогнутой Одри в ванной намного интереснее. Особенно та часть, где разрез декольте. Никогда не был любителем большой груди или её полного отсутствия, но Одри имеет шикарные изгибы, куда невозможно не обратить внимание. Ни один мужик не останется в стороне.

– Хватит пялиться на мои сиськи, – ворчит она, смывая грязь с ног.

– Не могу оставаться равнодушным.

Одри выпрямляется, найдя опору в стене и оглядывает меня с ног до головы.

– Раздеться и покружиться, чтобы ты рассмотрела получше?

– Я всё прекрасно помню.

На лбу образуется морщинка, когда она сдвигает брови понимая, что ляпнула.

– Не требуются напоминания, – тут же оправдывается она. – Ничего выдающегося.

– Да? А не ты ли говорила, что всё забыла, потому что как это… – я задумчиво потираю подбородок. – Не было чем-то фантастическим и запоминающимся?

– Я до сих пор так думаю.

– Ты топишь себя, Одри, когда продолжаешь отпираться.

Её челюсть дёргается. Черты искажаются под приливающей яростью.

– Спасибо, что напомнил, – рычит она.

Я подмигиваю и протягиваю руку, чтобы помочь выбраться из ванной. Кто бы сомневался, что она откажется, вцепится в бортики и вылезет сама.

– Ненавижу тебя.

– А вот за это можно выпить, – посмеиваюсь в ответ.

И это всё, что помню.