Рада ожидала совсем не этого. Она надеялась, что поисками Канзабуро-сана займется градстража, а она продолжит волноваться за него, но уже на расстоянии. Ей была совсем не нужна такая ответственность, и в какой-то момент даже хотелось струсить, соскочить, отказаться от всего и напомнить, что она всего лишь стажерка, которой такое поручать нельзя. Но в памяти снова мелькнул растерянный, странно беспомощный теннин. Если она сейчас отступит, переживет ли он эту неделю? Простит ли она себя за бездействие? Проверять это Раде не хотелось, и она не отступила.

Она прекрасно знала, что мать не одобряет ее решение, но хотя бы понимает. Ирина освободила ее от остальных заданий, позволив полностью сосредоточиться на поиске Канзабуро-сана. Ей велели дожидаться представителя градстражи здесь и ушли.

Одиночество в этой квартире давило. Вроде как и не было тут ничего страшного, а Раду не покидало чувство, что кто-то смотрит на нее, кто-то ждет – и может напасть. Вырвется из теней, бросится на нее – и она исчезнет, как уже исчез теннин.

Это были неправильные мысли и отвратительное начало той миссии, которую Рада на себя взяла. Но подавить собственные эмоции у нее никак не получалось, и она все-таки сдалась. Рада торопливо заперла квартиру и поспешила вниз, прочь из здания, ей срочно нужен был свежий воздух.

В маленьком дворе, приятно тенистом, укутанном в сочную зелень июня, ей и правда стало легче. Здесь и по ту сторону арки, выводящей на загруженную привокзальную улицу, постоянно двигались люди, жизнь кипела повсюду и всегда. Никто не сумел бы напасть на Канзабуро-сана и остаться незамеченным – и на нее тоже не нападет.

Рада устроилась на лавочке, она закрыла глаза, чтобы отстраниться от вечно спешащего куда-то мира. Она сосредоточилась на своих воспоминаниях, пытаясь понять, было ли в поведении и словах Канзабуро-сана нечто такое, что предвещало беду.

Пожалуй, было. Тогда она ничего не заметила, потому что не пыталась искать подвох. Рада по-прежнему была новичком, ей не хватало опыта, при встрече с каждым новым иностранцем она жутко волновалась. У нее не нашлось ни времени, ни причин анализировать чье-то поведение, а теперь все изменилось.

Ито Канзабуро был нервным со дня своего прибытия в Минск. Не слишком скромным, как любой аристократичный теннин, а тревожным. С чего бы вот так дергаться обычному туристу, чего он боится – что фотография на фоне памятника Ленину не получится? Что сувенирные магнитики как раз на нем закончатся? Нет, у такой тревоги должна быть очень серьезная причина. А раз все началось в день приезда, причина эта появилась у теннина еще до путешествия, она и привела его сюда.

Да и потом, почему он снял квартиру? За те же деньги он мог бы позволить себе прекрасный номер в отеле. Если ему район понравился – вон, гостиница «Минск» в пяти минутах ходьбы! Кто выбирает аренду? Да только тот, кто не хочет слежки, кто скрывается даже от взглядов администраторов. Это тоже указывало, что в Минск Канзабуро-сан прибыл совсем не по той причине, которую указал в анкете.

Рада готова была размышлять об этом и дальше, когда в ее мир ворвался негромкий мужской голос, прозвучавший совсем близко.

– Это ты, что ли, Рада Василькевич? Из толмачей?

Она удивленно открыла глаза и обнаружила, что прямо перед ней стоит незнакомец – парень немногим старше нее. Вот почему Усачев так легко согласился приставить к ней охрану: он, похоже, тоже какого-то стажера к делу привлек.

Градстраж оказался не слишком высоким, но и не низким – на полголовы выше самой Рады. Он был сухим, жилистым, хотя вряд ли слабым, они там все проходили серьезную подготовку, значит, просто телосложение у него такое. Черты лица были острые, тонкие, как будто нездешние, кожа очень светлая – даже к июню, когда многие успевали загореть на весеннем солнце. Но самым любопытным в нем оказались волосы и глаза. Волосы, несмотря на его молодость, были пепельно-серыми, с переливами цвета от почти черного к серебру. Глаза поражали металлическим блеском, их цвет застыл на тонкой грани между желтым, зеленым и платиновым.

Все вместе это поразило Раду: градстраж будто и не пытался скрыть свое нечеловеческое происхождение! При этом она понятия не имела, к какому виду он относится, какова его истинная природа. В любом случае, он мог бы маскироваться лучше. Еще лет десять назад такая внешность была бы неприемлема при его работе, а сейчас его спасало лишь то, что многие чистокровные люди завели моду красить волосы в немыслимые цвета и носить линзы. Но то городские хипстеры, а он все-таки градстраж!

Не похоже, что нарушение устава хоть сколько-то его беспокоило. На встречу он явился в гражданском, в черных джинсах, майке и косухе. Теперь он стоял перед Радой, небрежно спрятав руки в карманы, и казался скучающим. Ему это задание нравилось не больше, чем Усачеву, но, если Усачев на правах начальника мог отказаться от участия, новичку еще нужно было до такого дослужиться.

Рада поспешно поднялась, потому что смотреть на него снизу вверх оказалось не слишком приятно. Его скука раздражала, и все равно Рада заставила себя улыбнуться. Им предстоит работать вместе, и лучше не начинать с конфликта.

На то, что он обратился к ней на «ты», она тоже решила не обращать внимания и просто общаться с ним так же.

– Да, это я. А ты?..

– Петр Якунин. Позывной – Пилигрим.

Становилось все любопытней: у него был собственный позывной. Рада знала, что стажерам позывные не дают, только не до конца испытательного срока. Получается, несмотря на молодость, его уже приняли в градстражу.

Для этого ему нужно было сделать нечто особенное – или обладать каким-то уникальным талантом. Но если так, почему он здесь? Усачев прекрасно знал, что выбранному им сотруднику придется возиться с Радой долго, круглые сутки, если понадобится. Вот она и ожидала какого-нибудь стажера – или, наоборот, пенсионера, которому больше делать нечего.

А вместо этого начальник градстражи, похоже, прислал боевого сотрудника – которые сейчас, если верить Усачеву, на вес золота. Рада понимала, что спрашивать о таком неприлично, ее это не касается. Но она все равно не удержалась и спросила, потому что врожденное любопытство выжечь в себе не так-то просто.

Пилигрим, до этого безразличный ко всему, заметно помрачнел.

– Это не твоя забота. Тебя должно волновать лишь то, что я могу защитить тебя и помочь в поиске этого, кто он там…

– Теннина.

– Вот его.

– Проштрафился, да? – сочувствующе поинтересовалась Рада. – И меня сделали твоим наказанием?

– Думаю, будет больше толку, если мы поднимемся в квартиру и займемся делом.

Ясно с ним все, причину он не назовет, но задание будет выполнять – скорее всего, с видом мученика. Но это Рада могла вытерпеть без труда, возвращаться в квартиру в компании градстража действительно было нестрашно. Исчезло ощущение слежки, она больше не шарахалась от каждой тени, можно было браться за дело.

Знать бы еще, с какой стороны браться! Она понятия не имела, куда мог направиться Канзабуро-сан. Своему толмачу он отчитывался лишь о том, что жив, здоров и ему ничто не угрожает. Последнее, судя по нынешним событиям, было ложью.

Если бы он взял с собой телефон, можно было бы попытаться его отследить. Но он не взял… это совпадение или тот, кто его похитил, намеренно избавился от любой слежки?

– Предложения будут? – растерянно спросила она.

– Никаких. Полковник мне сказал, что тут нет следов похищения.

– Так их действительно нет, но… Как тогда начинать поиски?

– Об этом должен думать тот, кто хочет их начать, – рассудил Пилигрим. – Мне нужно содействовать и охранять тебя. Понадобится содействие – обращайся.

В этом главная беда при общении с человеком, которого заставили выполнять свою работу: стараться он не будет.

Рада попыталась изучить телефон, но это оказалось бесполезно – батарея давно разрядилась. Да и не факт, что этот номер был у Канзабуро-сана единственным, а других она не знала.

Она прошла на кухню и обнаружила, что на столе стоит букет хризантем в стеклянной вазе. Часть воды испарилась, а хризантемы завяли.

– Вот и еще одно доказательство, что он пропал, – заметила Рада.

– Мог просто не менять воду.

– Он же теннин!

– Мне это ни о чем не говорит, – отмахнулся Пилигрим. – Это толмачи должны все знать про иных. Мы-то больше по местным.

– Теннины – духи воздуха и жизни, – рассеянно пояснила Рада. – Им претит любая форма смерти, их это угнетает. Он не смог бы находиться в одной квартире с увядшими цветами.

– Нервный какой… Зачем он их вообще приволок?

Вопрос был интересный, а с ответом Рада не спешила. Самым простым объяснением было бы то, что Канзабуро-сану захотелось уюта, гармонии, для представителей его вида это очень важно. Но более внимательный осмотр кухни показал, что все может быть сложнее. Здесь хранились еда и напитки, которые неприемлемы для теннинов – вино и мясо, например. Может ли оказаться, что Канзабуро-сан готовился принять гостя? Или, скорее, гостью? А успел ли? В анкете он указал, что никаких знакомых у него в Минске нет. Но в анкетах не всегда указывают правду – да и знакомство можно было завести уже здесь.

Вот только никаких прямых указаний на возможную гостью в квартире не нашлось, разве что намеки. Еще немного повозившись на кухне, Рада перешла в гостиную, а градстраж последовал за ней неслышной тенью. Он напрягаться определенно не собирался, и это раздражало. Но как только Рада открыла шкаф в гостиной и увидела, что там хранится, и раздражение, и мысли о ее спутнике исчезли сами собой. Рада только и могла, что изумленно охнуть, не веря своим глазам.

Она никогда еще не видела хагоромо – своими глазами, не в книге или в интернете. Да и откуда? В университете она изучала йокай и их традиции – просто как часть общей программы. И она примерно знала, что такое хагоромо, но никакая картинка не сравнилась бы с реальностью.

Перед ней было кимоно из тончайшего черного шелка, расшитое перьями. Шелк хранил на себе картину – бушующее море, звездная ночь, перепуганные птицы, несущиеся над пенистыми волнами. Перья переливались перламутром и, кажется, мягко мерцали. Они были одновременно крыльями птиц, пеной на волнах и лунным сиянием, подаренным неразумным людям. Кимоно приковывало взгляд, завораживало, до него хотелось дотронуться – и страшно было дотронуться. Потому что казалось: любое неосторожное движение порвет его, разрушит совершенство, и без того такое зыбкое…

Удивительной красоты кимоно оказалось достаточно, чтобы впечатлить даже сурового градстража.

– Ничего себе, – присвистнул он. – Такого еще не видел!

– Это хагоромо, – пояснила Рада. – Магическое кимоно, обладать такими имеют право только теннины, это их родовая реликвия. С помощью хагоромо они летают.

– Так, а если кто другой этот халат натянет, взлетит или нет?

– Предлагаю это не испытывать! У нас тут уже пропавший теннин есть, бонусом кто-нибудь летающий нам не нужен. Нам необходимо о другом думать… То, что хагоромо здесь, означает, что все даже хуже, чем я думала.

Она знала, что градстраж ее не поймет, и оказалась права.

– С чего это? – удивился Пилигрим. – Ты же говоришь, что кимоно принадлежало ему официально.

– Да. А еще я могу сказать, что он его не задекларировал.

Магические артефакты такого уровня нужно было обязательно упомянуть в анкете – но Канзабуро-сан ничего не указал. Из-за этого у него возникли бы сложности при отъезде, его могли не выпустить с его собственным хагоромо.

Да и зачем ему вообще рисковать, зачем тащить такое сокровище с собой? В университете толмачей учили, что теннинам вовсе не обязательно повсюду возить с собой семейные реликвии. Канзабуро-сан должен был знать, что никто не выдаст ему разрешение на полет в минском небе. Отправляясь в путь с артефактом, он ничего не обретал, зато потерять рисковал очень многое.