– Лена Букер защищала Виолу Кент, – упрямо гнул Шонесси, словно бостонская пресса не трубила об этом деле на первых полосах газет. Словно Лена Букер не была близка с Гретхен. Так близка, что Гретхен называла ее «подругой».

– Хочешь верь, хочешь не верь, но это не ускользнуло от моего внимания, – процедила Гретхен.

Ни один мускул не дрогнул на ее бесстрастном лице. Никто не прочел бы на нем ни о последнем сообщении, оставленном Леной на автоответчике незадолго до смерти, ни о папке с документами, подобранной Гретхен рядом с телом усопшей до того, как приехали медики и криминалисты. Папке, подписанной «Виола Кент».

– И по этой причине они не увезли тело?

Шонесси приподнял плечо:

– Мэр и комиссар требуют досконального расследования. Сама понимаешь, какая свистопляска начнется, если со смертью Лены не все окажется чистым.

«Свистопляска» – это слабо сказано. Если выяснится, что смерть Лены связана с самым громким за последнее время убийством, закрутится бешеная карусель. Трагедию, обрушившуюся на семью Кентов, успели перетереть до мельчайших подробностей, и наскучившим читателям требовались новые сенсации.

Полгода назад, чуть ли не день в день, тринадцатилетняя Виола Кент до смерти заколола свою мать, Клэр Кент, пока та спала. Отец Виолы, Рид Кент, когда его прижали к стенке, сознался, что дочь проявляла склонность к насилию и наблюдалась у психиатра. Дальше события нарастали как снежный ком: сплетники трезвонили по всей округе об обнаруженных на участке костях животных, смаковали фотографии младших братьев Виолы, чьи изувеченные тела покрывали синяки и шрамы, а родители одноклассников Виолы делились историями об издевательствах и манипуляциях над своими детьми.

Вскоре ни у кого, в том числе и у бостонских полицейских, не осталось сомнений, что Виола Кент, несмотря на юный возраст, не позволяющий врачам поставить ей окончательный диагноз, – форменный психопат.

Все было яснее ясного: кровожадность Виолы, годами томившаяся под гнетом, наконец пробудилась и, как и боялись ее родители, потребовала выхода.

И хотя Виола приковала к себе пристальное внимание публики, всем казалось, что дело ее не стоит выеденного яйца. В то же время Лена, пока была жива, отказывалась отвечать на вопрос, почему она взялась защищать девчонку, которую все – не только в городе, но и в стране – считали виновной.

И вот вам – пожалуйста. Даже если смерть Лены не имела никакого отношения к убийству, совершенному Виолой Кент, одно неверное слово об их возможной связи – и журналисты своего не упустят и знатно нагреют руки, поднимая рейтинги газет и телепрограмм. А уж о давлении, которое окажут на полицейских, чтобы они отработали на совесть и, не дай бог, ничего не скрыли от общественности, и говорить не приходится.

Малейший намек на скандал в преддверии судебного разбирательства – и все их труды пойдут насмарку.

Гретхен затрепетала, вспомнив приглушенный всхлип Лены, ее судорожное дыхание и покаянные слова.

«Я наломала дров, Грета».

2. Рид. Через три месяца после гибели Клэр Кент…

Эйнсли выключила телевизор, но Рид упорно продолжал таращиться в темный экран.

– Хватит себя изводить.

Швырнув пульт на журнальный столик, Эйнсли присела рядом.

Рид знал, что сестра права, однако с ненасытной жадностью поглощал телевизионные новости и прямые репортажи с места событий, посвященные убийству Клэр. Но проходили недели, и телевизионные хроники всё чаще сменялись тупейшими, муссировавшими кривотолки телешоу, не приносившими ему ничего нового. Державшими их с Эйнсли на голодном пайке.

– Себастиан и Майло? – прокаркал Рид.

Его помешательство на сыновьях, на том, где они и чем заняты, граничило с паранойей. Двадцать минут назад он пожелал им спокойной ночи и теперь не находил себе места, терзаясь, не стряслась ли с ними беда. Он никак не мог унять тревогу. Она стала его постоянной спутницей.

– Уснули, не успев головами подушек коснуться, – улыбнулась сестра, игриво подталкивая его плечом. – Тебе тоже не мешало бы поспать.

Рид почесал костяшку пальца с еле заметным, пересекавшим сустав шрамом. Нельзя срываться на Эйнсли – она все бросила ради него. Заменила ему и мальчикам мать, пока шел процесс над Виолой. Однако ее нежелание оставить его в покое действовало ему на нервы. Эйнсли вечно пыталась учить его жизни. Разумеется, для его же блага.

– Я не устал, – прошептал он.

У него нет прав раздражаться. Он должен быть благодарен сестре за доброту и заботу.

Схватив пульт, он включил телевизор. Передавали новости. Эйнсли вздохнула, но ничего не сказала, когда в левом углу экрана появилось точеное, красивое лицо Клэр. Журналистка с постной миной, приличествующей серьезности момента, безмолвно открывала и закрывала рот, так как Рид выключил звук. Какая разница. Он знал наизусть, о чем она там талдычит.

– Господи, когда ж это кончится, – пробормотала Эйнсли. – Клэр умерла три месяца назад. Можно подумать, за это время в мире не произошло ничего более важного.

«Клэр убили три месяца назад», – мысленно поправил ее Рид. Послушать Эйнсли, так Клэр погибла в автокатастрофе или скончалась от хронического недуга, а не пала жертвой безжалостного убийцы.

Впрочем, стоит ли удивляться повышенному интересу средств массовой информации и публики к его семье? Американские кабельные каналы грезят о таких лакомых кусочках, как дело Виолы. Здесь есть все, чтобы раздуть шумиху: богатая семья, неуправляемая психопатка-дочь, подавленный горем моложавый и очаровательный вдовец.

И представить страшно, что произойдет, копни репортеры эту историю чуть глубже.

«Никто копать не станет, – успокоила его Лена пару недель назад, когда он поделился с ней опасениями, открылся: мысль о том, что все выплывет наружу, не дает ему сомкнуть глаз. – Они даже не подозревают, что мы с тобой лет сто как знакомы».

Сущая правда. «Говорящие головы» терялись в догадках, зачем Лена Букер взялась за дело Виолы Кент, но никто из них так и не нащупал путеводной нити, которая размотала бы клубок, связывающий воедино жизни Рида и Лены, некогда двух бедных ребятишек, умудрившихся назло всем выбиться в люди из нищеты и грязи Саути, Южного Бостона.

«Гляжу, ты не особо благоволишь к своим корням», – хихикнула Лена, ткнув его в бок острым локтем.

В восемнадцать лет Рид повстречал Клэр, девушку из высшего общества, единственную дочь одного из городских богатеев. По какой-то неведомой причине она сочла, что он достоин водить ее на свидания, спать с ней и жениться на ней.

Тайну, почему она выбрала именно его, Клэр унесла в могилу.

В то время, однако, ему было не до тайн. И не до вопросов. Он прочно врос в залитую бетоном почву Саути. Когда Клэр предложила ему убраться оттуда, он не заставил просить себя дважды.

Фотография Клэр над плечом телеведущей исчезла, появилась фотография Виолы.

Эйнсли безмолвно вытянулась, готовая в любое мгновение приободрить и приласкать испуганного зверька, своего брата. Но на Рида ее утешения больше не действовали.

Не отрываясь от экрана, он скреб шрам на костяшке.

О чем болтала эта женщина? Обстоятельно перечисляла зверства Виолы? Недавно кто-то пустил слушок о висячем замке на двери в спальне мальчиков – и на улице сарафанного радио вновь наступил праздник. Да и кто пропустил бы такую пикантную подробность?

Или дикторша поражалась нанесенным Клэр ножевым ранам, ища и не находя ответа: что переполнило чашу терпения Виолы и толкнуло ее на убийство матери?

На экран поместили его собственное фото, и телеведущая сочувственно и скорбно понурилась, как делали все вокруг, когда речь заходила о Риде.

Эйнсли попыталась выхватить у него пульт, но он отвел руку.

Интересно, а что бы эти люди сказали – да, да, что бы сказали все эти люди, взирающие на него со смесью жалости и откровенного любопытства, – узнай они правду?

Эйнсли вздохнула и нетвердой рукой потрепала его по колену.

– Не мучь себя, ладно?

Рид хмыкнул – вот еще, не дождешься – и защелкал пультом, переключая каналы, пока на экране снова не замелькало лицо Клэр.

Плохо же Эйнсли его знала, если думала, что для душевных мук ему требуется помощь новостных программ.

3. Гретхен. Наши дни…

Сложив на груди руки, Шонесси навис над телом Лены, затем вскинул голову и в упор уставился на Гретхен:

– Не будь все ясно, как дважды два, я предположил бы, что это ты ее укокошила.

Гретхен до боли в челюсти стиснула зубы. Сосчитала до десяти, успокоилась. Никакого яда в голосе. Никакой враждебности. Она легка и беззаботна. Что ее жизнь? Великолепно срежиссированный и блистательно сыгранный спектакль!

– Прощу прощения, – ухмыльнулась она, – но я бы все сделала чисто. Комар носу не подточил бы.

– Так поэтому я и сказал «не», – многозначительно произнес Шонесси, пряча улыбку в уголках рта.

Маркони растерянно заморгала:

– Странные у вас шутки, честное слово.

– А мы и не шутим, – заверила ее Гретхен. – Что же до детектива, то он вообще лишен чувства юмора.

– Вам виднее. – Пожала плечами Маркони.

Ничего не скажешь, весомый интеллектуальный вклад в беседу. Гретхен поспешила прочь. Нараставшая в ней ядерная смесь из скуки и раздражения теснила грудь, и она боялась, что вот-вот взорвется. Изо дня в день балансируя на туго натянутом канате, перекинутом над пропастью между двумя уступами социопатии – насилием и противлением насилию, – она уяснила одно: начинаешь терять хладнокровие – уноси ноги.

– И это наш консультант? – спросила Маркони у Шонесси, кивком указывая на спину удалявшейся Гретхен. – Взаправду?

Шонесси что-то забубнил, но Гретхен его не слушала. За годы их совместной работы ему так часто приходилось объяснять людям, кто она такая, что они оба вызубрили эти набившие оскомину фразы назубок.

Более десяти лет назад Шонесси пригласил Гретхен Уайт, доктора психологии, статистики и криминологии, в качестве консультанта по одному уголовному делу, где подозреваемый, по мнению Шонесси, вел себя наподобие Гретхен. Расследование удалось на славу, и Шонесси продолжал обращаться к ней за помощью: вначале осторожно, затем более и более охотно. Его примеру последовали другие детективы, и вскоре Гретхен стала довольно известной, хотя и не особо любимой персоной в Бостонском полицейском управлении. За минувшее десятилетие она помогла раскрыть несколько серьезных преступлений, поэтому на ее сомнительное прошлое в управлении глядели сквозь пальцы.

В начале девяностых, задолго до получения ученой степени и работы консультантом, Гретхен числилась главным подозреваемым в первом крупном деле об убийстве, доверенном детективу Патрику Шонесси. Гретхен едва вышла из младенческого возраста, а детектив, не успевший отрастить брюхо и облысеть, щеголял пышной светлой шевелюрой и золотым обручальным кольцом на пальце левой руки.

Жертвой убийства была Роуэн Уайт, тетушка Гретхен, а убийцей, как полагал Шонесси, – разумеется, Гретхен.

Однако доказать этого Шонесси так и не смог.

Во имя объективности, которой Гретхен не часто баловала детектива, надо отметить, что их знакомство прошло не совсем гладко: Шонесси увидел Гретхен, когда она склонилась над бездыханной тетушкой, одной рукой стискивая окровавленный нож, впоследствии признанный орудием убийства, а другой – сжимая края отверстой раны на теле убитой. Причем на лице ее, вопреки ожиданиям, Шонесси не заметил присущего детям испуга, а лишь пытливый интерес исследователя, ощупывающего пальцами разодранную плоть.

Масла в огонь добавили и расползшиеся по району слухи о ее странностях. Мол, соседи боялись взглянуть ей, маленькой девочке, в глаза и перебегали на другую сторону улицы, заметив ее приближение.