Не составило труда узнать, что у нее не было ни мужей, ни жениха или поклонников, и тогда в его сердце появилась надежда. Сейчас мягкие прикосновения и румянец на щеках девушки укрепили его уверенность. Он позволил себе любоваться ее тонкими чертами, не обращая внимания на жжение мази, и, когда она закончила и потянулась за полотенцем, спросил, не сдержав себя:

– Как мне отблагодарить тебя, красавица?

Фая застыла, не привыкнув слышать такое обращение в свой адрес, сказанное искренне. Веснушек у нее было не так уж и много, но забыть о них ей не позволяли с самого детства.

Матвей тем временем ожидал ответа, склонив голову набок. Улыбка у него была добрая, под стать взгляду, и он смотрел на нее несколько долгих мгновений.

– Ничего не надо, – отмахнулась Фая, снова смущаясь. Она и без того позволила себе не спешить, когда наносила мазь и шептала молитвы, призывающие скорее исцелить Матвея и простить ему все прегрешения – если таковые были. Оказывается, прикасаться к чужим рукам могло быть очень приятно. – Это я должна благодарить тебя.

– Чепуха – я сделал то, что было правильно. – Он оглянулся по сторонам, рассматривая маленькую горницу. – Позволь хоть дров наколоть. Или принести воды.

– Дров я наколола достаточно, да и воды у нас хватает, – ответила Фая, чувствуя на себе его пристальный взгляд. Она давно не говорила наедине с мужчиной, но так, как Матвей, на нее определенно не действовал никто. Под кожей как будто вспыхнул огонь, а в горле вдруг пересохло. Она взяла кувшин и выпила немного воды.

– Тогда прошу, прими вот это. – Матвей осторожно вытащил из сумы на поясе маленького деревянного конька и поставил на стол. – Пусть он защищает тебя от всех бед.

Фая взяла его обеими руками, рассматривая аккуратные ушки и вырезанные по бокам цветочные узоры. Таких оберегов она еще не видела.

– Это что, сереборинник?

– Да. На самом деле, – признался Матвей, – меня вдохновляют цветы, что ты посадила под окнами.

– Ты настоящий мастер, – откликнулась она, позволив себе быстрый взгляд в его сторону. – Спасибо за твою доброту. Ты что же, был учеником волхва, раз уверен, что он меня защитит?

– Помог как-то раз старцу, когда тот заплутал в лесу, – объяснил он, довольный, что ей понравился подарок. – А он в благодарность открыл мне секрет этого оберега.

– И научил тебя резьбе?

– Нет. – Его голос смягчился, став почти грустным. – Меня учил мой батюшка. Он и сейчас направляет мою руку, а во сне дает советы. Братья мне никогда не верят – считают, у него на небе есть более важные дела.

Фаю кольнула зависть. Своих родителей она не помнила, даже не могла сказать, от кого из двоих ей достались веснушки. Тонко плачет женский голос, кричит мужской, громко и грубо. Отцовская ладонь с силой толкает ее в спину, прямиком под ноги незнакомой тогда Марфы, со словами: «Плата за ночлег. Мне пора в путь». Вот и все воспоминания. Даже во снах родители к ней не приходили. Иногда Фая сомневалась, были бы они рады, узнав, что в доме Марфы, пусть и не всегда ласковой, она никогда не чувствовала себя рабыней.

Матвей нахмурился, наблюдая за ее лицом, и девушка поспешила ответить:

– Что ж, раз ты и правда так хорош, твой путь лежит прямо к княжескому двору. Сотворишь там чудеса заморским купцам на зависть и семье на радость. Глядишь, и за меня получится замолвить слово, – неловко пошутила она, коснувшись ожерелья из кусочков разноцветного дерева на шее.

Тут дверь открылась, и в хижину вошла Марфа, застыв в удивлении при виде гостя. Выслушав объяснение Фаи, она похвалила ее за находчивость и предложила Матвею остаться на скромный обед из каши и вяленого мяса, который он, немедленно согласившись, не переставал нахваливать. После Матвей еще раз поблагодарил ее за доброту и ушел. Фая начала убирать со стола и только тогда вспомнила, что не отдала ему мазь.

Она выбежала из избы. Услышав свое имя, юноша тут же вернулся к калитке и принял из ее рук завернутый в полотенце горшочек.

– Спасибо, Фаина. – Он улыбнулся, опустив взгляд себе под ноги, и вдруг сказал: – Вообще-то есть еще одна вещь, которую я хотел у тебя попросить.

– И что же? – Фая не скрывала любопытства в голосе. Неужто он говорит о свидании? Или… поцелуе?

– Цветок.

Он кивнул в сторону кустов сереборинника, посаженных в глубине. Фая очень дорожила ими и редко срывала цветы, но не нашла в себе силы отказать в просьбе Матвею. В его руке недавно раскрывшийся бутон с алыми лепестками казался маленьким и хрупким, и он держал его бережно.

– Просто цветок? – уточнила она, не понимая, чувствует ли облегчение или разочарование. – И для чего он тебе, Матвей? Куст из него будет расти долго.

– Я знаю. Я просто никогда не думал, что смогу однажды встретить такую красоту, – ответил Матвей, снова глядя на нее тем же пристальным взглядом. – Хочу всегда знать, что это был не сон.

Он говорил совсем не о цветке.

Сердце Фаи стучало так быстро, что она не решилась ответить вслух, боясь, что будет дрожать голос. К счастью, юноша, похоже, спешил и потому попрощался, удовлетворившись ее благодарной улыбкой. Остаток дня Фаю переполняло странное, ни на что не похожее волнение. Той же ночью она положила под подушку деревянного конька и совсем не удивилась, когда встретила Матвея во сне. То был очень хороший сон – они оказались вместе на берегу реки под ярким солнцем, и Фае было хорошо и спокойно. Но вот что случилось дальше, утром она вспомнить не смогла.

Наяву она думала о нем все чаще, разрываясь между противоположными чувствами. Невозможно было сдержать улыбку и успокоить сердце, стоило ненароком поймать его взгляд. В то же время она помнила, что в деревне хватало девушек куда моложе и красивее. Возможно, кто-то из них ему уже приглянулся, и в ночь Ивана Купалы они будут танцевать вместе и совершат брачный обряд. При этой мысли внутри у Фаи все холодело, и она усилием воли заставляла себя сосредоточиться на вышивке цветов на сарафане для грядущего праздника, поглядывая на принесенный из леса букет.

Если уж уготована жизнь в одиночестве, с горечью думала она, у нее останутся на память его оберег и улыбка, с которой он, сидя так близко, смотрел на нее и на эти цветы. Тем солнечным утром, когда она их собирала, было легко представить тихий лес ее княжеством, а себя – княгиней, за которой наблюдает суженый.

– Хочешь, погадаю для тебя на рунах? – предложила Марфа. От нее не укрылись ни взгляды, которые бросал на девушку Матвей во время обеда, ни то, как усердно она старалась не смотреть не него. Предсказание наконец-то сбывалось, в этом она была уверена. Однако Фая отказалась, не желая услышать подтверждение своим страхам.

Она не могла знать, что Матвей дожидался той же ночи с большим нетерпением. Он жалел, что не был здесь в Карачун ^[5], когда мужчины могли предъявить права на понравившихся красавиц в ритуальных играх и понять, взаимны ли их чувства. Ведь в ночь Купалы первыми свои намерения выражали именно девушки. Тем сильнее было удивление Фаи, когда на празднике у берега реки юноша из ее снов и мыслей не сводил с нее внимательного взгляда, словно надеялся заглянуть в самую душу, – а она была не в силах отвернуться, пока он не встал рядом с ней у костра. От него пахло еловой смолой и травами.

– Здравствуй, Фаина.

То, как преобразилось его лицо в тот момент, как нежно звучал голос, заворожило Фаю. Их двоих словно окутали чары, против которых были бессильны любые страхи и сомнения. И когда они взялись за руки, внутри девушки расцвело тепло, и сердцу пришлось биться чаще, чтобы справиться с ним.

Танцы сменились широким хороводом вокруг огня. Под бой барабанов и звон бубнов деревенские жители пели и смеялись, ускоряя шаг в такт одобрительным крикам и взмахивая соединенными руками. Для каждого бога из пантеона была заготовлена своя песня, прославляющая его силу, могущество и милосердие, без которых не было бы ни земли, ни неба, ни солнца или луны. В воздухе смешивались запахи сурьи ^[6], пота, горящих поленьев и речной воды, перед глазами плясали рыжие языки огня, но сильнее всего Фая ощущала крепкую хватку Матвея на своей ладони. Его улыбка, когда он смотрел на нее, становилась все ласковее, и пусть они не произнесли ни слова, это было и не нужно. В ту ночь Фая узнала, как много можно сказать взглядом, и, когда музыка смолкла и Матвей отпустил ее, почувствовала разочарование.

Не раздумывая, она впервые за много лет присоединилась к группе девушек, готовившихся к следующему ритуалу – выбору суженого. Многие хихикали, не ожидая увидеть в ней соперницу за желанное сердце. Матвей встал напротив, в одном ряду с другими женихами, и Фая услышала, как заулюлюкали его братья. Когда девушки побежали вперед, она могла лишь надеяться, что, пусть его плеч коснулись другие руки, он все же выберет ее.

После этого, переполненная возбуждением и восторгом, она бросилась в лес. Вокруг слышались девичий визг и смех, то и дело раздавался торжествующий мужской возглас, когда невеста была поймана. Холодная трава хлестала по ногам, ноги вязли во влажной земле, а света луны едва хватало, чтобы видеть очертания деревьев и растений. Огибая кусты, она ловко перепрыгнула через муравейник и выругалась, когда юбка зацепилась за колючки, едва не повалив ее на землю. Фая быстро огляделась по сторонам. В ушах шумела кровь, а сердце стучало о ребра так, словно было готово выскочить из груди.

– Кажется, я опоздал, – произнес хриплый голос.

Она вздрогнула и обернулась. Матвей стоял за ее спиной, держа в руке венок из сереборинника и дубовых веточек, который она потеряла на пути сюда. Его грудь вздымалась и опускалась, пока он пытался отдышаться.

– Тебя уже поймал лесной дух, – он кивнул на ее юбку и тихо засмеялся.

Фая снова резко дернула ткань, оставляя несколько клочков на колючках, и попятилась к залитой лунным светом поляне.

– А вот и нет. – Она не могла скрыть торжества в голосе.

Откинув со лба влажные волосы, Матвей следовал за ней. Его глаза мерцали, как угольки, и казалось, что весь остальной мир исчез, оставив их одних в серебристом сиянии. Встав почти вплотную, он откинул с ее плеча тяжелую косу и положил руку на шею, другой держа ее венок. Фая дрогнула, хотя он источал тепло подобно пламени.

– Ну, красавица, – сказал Матвей, – к княжескому двору отправимся вместе.

Ей потребовалось мгновение, чтобы понять, о чем он говорил, и тогда на ее лице появилась широкая, счастливая улыбка. Никому прежде Матвея она ее не дарила.

– Сперва поцелуй меня, друг разлюбезный, – поддразнила она. – Вдруг передумаю.

Он не мешкая притянул ее к себе, обвивая рукой талию. Они разделили один поцелуй, затем еще один и еще, обретая уверенность в себе и друг в друге, и каждый раз звезды перед ее закрывшимися глазами вспыхивали ярче. Матвей шептал ей в губы ласковые слова, смеялся, что ни за что не позволил бы ей передумать, а Фая мечтала лишь о том, чтобы им никогда не пришлось возвращаться в деревню, нарушая уединение.

Много позже по пути обратно они нашли на земле венок Матвея. Фая взяла его себе, и всем стало ясно, что они выбрали друг друга. А затем, не обращая внимания на изумленные возгласы вокруг, они разбежались и перепрыгнули через священный костер, держась за руки, завершая обряд. Однажды они сыграют свадьбу.

* * *

Солнце закатилось слишком скоро. Матвей ушел, на прощанье крепко поцеловав Фаю. Собственное тело казалось ей невероятно тяжелым, как после целого дня работы в поле. У нее едва хватило сил на улыбку, но ради него она постаралась выглядеть бесстрашной, ничем не выдавая своих мыслей.