– Я буду оберегать тебя сам, – Барма наконец дал себе волю, обняв Усладу, о которой помышлял все эти дни, вопреки желанию оставаться равнодушным. Не ведая того, она пробудила в нем нечто, давно забытое. То, что делало его счастливым. И суть, конечно, не только в ее внешности и новизне. Но и в том, что она действительно нуждается в нем, в своем покровителе. И он не станет передавать ее на попечение каким-то другим мужикам. Ей без разницы, с кем быть, как она сама призналась. Но только ему не без разницы, с кем будет она. И уж лучше, он оставит ее себе самому. – Ты не вернешься в то ужасное поместье, – Барма прижал к себе Усладу, ощутив, как в его теле будто вспыхнуло пламя. Он словно печь, которая все эти годы была остылой, засыпанной золой. И теперь в этой печи снова полыхает жар. – Ты будешь жить в своем доме. И ни в чем не станешь нуждаться, – шептал Барма, вдыхая аромат пушистых волос Услады. Последняя, к его удивлению, не выражала своего отношения к происходящему: она не отбивалась от настойчивых объятий главы вече, не напоминала о своей тетушке и ни о чем не спрашивала. Возможно, она была растеряна. А возможно, корыстна. Но Барма не видел ее расчетов, потому что был занят только собой. – Моя девочка, тебя больше никто не обидит, – Барма и сам не понял, в какой момент потерял голову. Ведь, кажется, он не был влюблен в Усладу, да и, вообще, давно не влюблялся. Но сейчас ему виделось, что она не просто девушка, а будто созданная богами именно для него отрада. Да он же, наверное, умер бы через неделю, если б она не появилась. Он вроде бы еще не столь стар, у него почти нет седых волос. Но он все это время ощущал себя дряхлым стариком. И теперь он поразился, как много у него сил и желаний, дремлющих до сего дня. Он удивился и тому, что Услада не только не отвергла его, но и помогла ему распутать завязки на ее воротнике. Ему было без разницы, во что она одета, в ней его привлекли не нарядные платья.

Раннее утро оказалось холоднее ночи. В маленьком домике, затененном старым плющом, было стыло. Барма погладил плечо Услады, спящей возле него. Ее кожа была бархатной и упругой, словно только сорванный лепесток. Ему нравилось в этой девушке все, даже ее неопытность, которая лишь сильнее распалила его. Нет, он не любил Усладу столь сильно, как, к примеру, когда-то любил свою жену. Но тем не менее он ни на мгновение не пожалел о том, что отказался от своего первоначального замысла и оставил Усладу себе. Укрыв ее, он вознамерился поспать и сам. Опустил веки, невольно прислушиваясь к звонкой трели жаворонка за окном. Пение этой птицы не было выдающимся, но оно казалось мелодичным и приятным. Раз его некогда нежный соловей больше не поет для него, для своего Бармы, глава вече готов удовольствоваться и жаворонком. Так Барма и погрузился в сон.

****

– Чем ты занят? – удивленная Хлебослава повисла над Бармой, опираясь кистями рук в бока. Ее взыскательный взор не сходил с его спины: он как раз заканчивал делать отжимания. Обычно Барма не выполнял подобных упражнений, это-то и озадачило Хлебославу. – Если тебе нечем заняться, то помоги мне по хозяйству! Натаскай воды, раз уж не позволяешь ввести в дом слуг!

– Хорошо, выбери себе служанку, – Барма поднялся на ноги, отдышался и двинулся на выход, даже не глядя на супругу. Он уже не воспринимал ее как женщину, она не нравилась ему, но он и не испытывал к ней уважения, какое обычно питал к мужчинам, она для него нечто среднее.

– Неужто?! – изумилась возмущенная Хлебослава, которая все еще стояла подбоченившись. – И с чего такая щедрость? Дождался, пока я совсем сгубила свое здоровье в этом доме! – Хлебослава была не так уж неправа. Она вырастила много детей без посторонней помощи и даже без помощи самого Бармы. И теперь уже подросшие дети стали ей подспорьем. Да, она устала, и все же самое трудное позади. – Куда ты идешь?!

– Я иду в мовницу. Приготовь мою одежду, – Барма пошел в баню, которую затопила Хлебослава. Он, и правда, давно перестал ценить ее труд. Но разве он один виноват в том, что происходит? Да, его вина, может, и есть. Но он не собирается думать об этом. Ему плохо здесь, и он больше не желает этого терпеть.

– Ты не останешься на вечерю? Я полдня стряпала сычуги! – Хлебослава пока еще ничего не понимала, хотя и чувствовала что-то неладное. Вообще, она редко готовила торжественные кушанья вроде любимых Бармой начиненных мясом и грибами желудков молодых козлят – лишь к гостям и по праздникам. Обычно ее стряпня была незамысловата – каши, блюда из репы и переваренная птица. И вот теперь когда она так старалась, он даже не похвалит ее! – Я потратила столько времени, а ты уходишь!

– Я снова виноват перед тобой? – процедил Барма. Он теперь уже не мог поверить в то, что когда-то любил эту женщину. Впрочем, он любил ее совсем другой. Она превратила себя в чудовище, вечно недовольное и злобное, к которому страшно приближаться.

– Ты бы мог предупредить. И я бы не парилась у печи! – Хлебославе было обидно, что она потратила силы на приготовление сложного блюда для мужа, который не станет ужинать, оказывается. Ей и детям можно обходиться более простой пищей. Он даже не понимает этого, хотя она много раз просила его не делать так. Но он никогда не слышит ее просьб. Он забрал Ясыню, вопреки воле матери, и вот чем все кончилось. Она никогда не сможет простить ему того, что он сделал.

– Я приду завтра, – решил предупредить Барма, раз уж она так этого требует.

– Почему это?! – возмутилась Хлебослава. – Ты не поможешь уложить Звенемиру? Ты же знаешь, как беспокойно она стала спать!

– Государю понадобится мое участие…Вот я и останусь в детинце пока…– Барма даже не заботился о том, чтобы измыслить что-то более убедительное.

– Ты можешь понадобиться ему в ночи?! Он уже и в нашу жизнь влез! Скоро он переедет к нам жить! – негодовала Хлебослава, доверчиво полагая, что причина новых терзаний их семьи есмь далекий владыка.

– Он пожелал назначить наместника…Мы будем заняты до позднего вечера в гриднице…Затем пир…А потом придется ждать пока все разойдутся…

– И где ты будешь там ночевать? – не поняла Хлебослава.

– Ну где-то вместе с его гридями, – невозмутимо ответствовал Барма.

– Когда он вернет нам Усладу? Мне нужна ее помощь! – напомнила Хлебослава.

– Я же сказал, выбери себе служанку из наших деревенских…

– Так когда я увижу Усладу?! – Хлебослава никак не могла объяснить, отчего у нее уже много дней присутствует дурное ощущение, когда она думает о племяннице. И да, это ощущение заставляет ее раздражаться еще сильнее.

– Ты ее не увидишь, я же сказал, она теперь собственность государя…

– Ну и что! Пускай владеет, но и нам позволит видеться! – настаивала Хлебослава.

– Не положено…– Барма ответил так убедительно, что Хлебослава даже перестала спорить на эту тему.

– Ты подрезал бороду? – Хлебослава наконец заметила перемены в супруге.

– Так лучше? – единственное что спросил у нее Барма.

– Лучше! Будто помолодел, – Хлебослава сдвинула брови: обычно Барма уделял не слишком много внимания своей внешности. Обычно он вообще ничего не делал для себя самого. Впрочем, как и она. Ей тоже было не до прихорашиваний давно уж. – Как новый пояс? Удобен?

– Не хуже старого, – Барма затянул на талии новый поясок.

Глава 4. Брат

– Ты должен подумать о завтра уже сегодня, молодой князь, – негромко звучал голос старого боярина Мирко в тишине княжеского терема. Впрочем, терем – это громко сказано. Скорее, княжеская изба с двумя большими крылечками. – Перуника тебе не союзник.

– Но она моя сестра. К сожалению…– молодой князь Ладоги напряженно потер переносицу.

– У тебя есть и другие сестры, которые, однако, не злоречат о тебе и не пытаются сделать так, чтобы твой княжеский престол отошел другому…– рассудительно напомнил Мирко. Он не просто считался советником Миронега, он был верным соратником прежнего князя и наставником нынешнего с малолетства. Его слова Миронег не умел ставить под сомнение. – О них и заботься. А змею, что пригрел на своей груди, опасайся.

– Я не опасаюсь женщины! – гаркнул Миронег нарочито громко. И сказал неправду. На самом деле он с некоторых пор стал остерегаться Перуники, родившей мальчика и провозгласившей своего ребенка сыном Рёрика.

– А следовало бы, – наставительно заметил седоголовый Мирко. – Она не так уж и не права. Варяг, может, прежде и не помышлял о Ладоге как о своем городе. Но если тут у него найдутся княжна и сын – то ты сам окажешься лишним, каким бы доброхотным он к тебе ни был все это время.

– И что ты предлагаешь?! Разве я могу что-то предпринять?!

– Можешь. Содей так, чтобы ребенка не было…– Мирко не был слишком злым. Он лишь очень сильно любил своего воспитанника, который был ему дорог, как собственный сын. К тому же Мирко был в Ладоге вторым человеком после Миронега. Каким же он будет по счету, если князем сделается Рюрик? – Ребенок – это единственное оружие твоей сестры. Женщины часто используют своих детей в битве с мужчинами.

– Что ты глаголешь?! Ужели я похож на детоубийцу?! – возмутился Миронег предложению своего наставника.

– В таком случае сделай так, чтобы ребенка не было хотя бы в твоих хоромах…Его могут умыкнуть, скажем.

– Кто же? Гуси-лебеди?! – закатил глаза Миронег. – Если ребенок исчезнет, то это будет более чем странно! Да и непросто сие. Он всегда с Перуникой и нянькой. Да и вообще, я не желаю зла ребенку. Я пока что еще не опустился до такой низости! – и правда, несмотря на задиристый нрав, Миронег обычно вымещал свою злость на тех, кто был в силах дать ему отпор: это подогревало его интерес к жизни, делая ее слаще и насыщенней.

– Я тоже не желаю ему зла. Пусть бы жил в какой-то семье, окруженный заботой…– Мирко умел быть убедительным. – Я могу все устроить. Ладога слишком мала теперь, шила в мешке не утаишь. Я могу отправиться к Белому озеру и там найти ребенку достойную семью…

– Нет, я не хочу даже обсуждать это. Да и потом, есть один ребенок – значит, будет и другой. Перуника теперь не слезет с Рёрика.

– Лучше, несомненно, срезать дерево, чем трясти на землю его бесконечные плоды…Перуника отныне всегда будет угрозой…

– Ты прав. К сожалению, прав…– вынужден был признать Миронег, вспомнив решительную и наглую сестру, которая не была к тому же обделена и внешними данными, важными для мужчины. – У тебя есть какие-то задумки?

– У меня были задумки…– в отличие от то вскакивающего с лавки, то бегающего по горнице Миронега, Мирко невозмутимо сидел за столом и лишь иногда пощипывал бороду. – Выдать ее замуж и отправить отсюда куда угодно. Вообще неважно куда. Но чтобы тут ее не было. Однако молодой князь не прислушался к моему совету вовремя. И теперь слишком поздно.

– Еще какие-то замыслы посещают твою главу? – Миронег остановился возле Мирко, уперев ладони в стол.

– Посещают…– Мирко уже все обдумал. – Во-первых, что бы ни случилось с Перуникой, подозрение ни в коем случае не должно пасть на нас. И сейчас как раз подходящий момент – у нас гостит княгиня Новгорода и законная жена Рёрика. Что если она, одержимая ревностью и обидой, захочет отомстить сопернице?

– Дива? – переспросил Миронег. – Навряд ли я заставлю ее атаковать Перунику.

– Княгиня не обязана сама пачкать руки в крови разлучницы…– объяснил Мирко. – Я заметил, что, помимо варягов, ее сопровождают трое новгородцев. Она могла бы отправить одного из своих соотечественников, чтобы тот заколол ее врагиню…

– Ну и как это устроить? – Миронег обладал стремительным умом, но в интригах и подлостях был слаб, как и положено порядочному человеку. – Зачем провожатым Дивы нападать на Перунику?