– Боюсь, что он уже пересек ее. И буде мы останемся целы и невредимы, люди впоследствии смогут назвать это чудом, – ворчливо закончил начатую князем воодушевляющую речь Аскриний. Этот человек считался неплохим бойцом. Хотя он, скорее, превосходил противника по исключительному умению гнать лошадь к горизонту. А потом, являясь уцелевшим очевидцем происходившего на поле брани, срывал победоносной рукой плоды славы, повествуя о подробностях сражения, которого зачастую и не видел. Зато его мудрые советы нередко приходили на помощь князю в затруднениях, в том числе, и военного характера. В любом случае Аскриния раздосадовала возможность близкой кончины при столь нелепых обстоятельствах. Но что ж здесь предложишь? Тем временем шум приближающихся копыт становился все отчетливей…

****

Вечерело. Бледный лик луны вырисовывался на мраморном небе. Под сенью раскидистых берез пировали недавние противники – Гостомысл и Годслав. Шум веселья оглашал просторы. Задорный смех и гул голосов разносились по округе купно с ароматом жареных на вертеле куриц.

Неожиданно в затруднении может посетить решение. Оно и пришло к Гостомыслу в ту самую минуту, когда он увидел вдали угрожающе надвигающихся наездников. Сейчас князь Новгорода слушал рассказ Бойко о далеком Днепре, но в действительности думал о своем. Приятно вспоминать, как лихо получилось выкрутиться из щекотливой истории. А дело было так…

– Спрятать мечи, опустить копья! – прошипел вдруг Гостомысл, завидев приближающегося врага.

– Но кормилец…– послышалось со всех сторон. – Безоружных, они растерзают нас живьем!

– Я сам вас растерзаю, ежели вы сейчас же не выбросите прочь свои железяки! – рявкнул князь, торопливо расправляя складки одежд.

Новгородцы нехотя вернули мечи в ножны. Что до Годслава, издали увидав странное положение дел, он поумерил свой пыл. Сбавив темп, он что-то говорил своим людям.

Для своих лет хозяин Рарожья выглядел неплохо. Правда, сколько ему лет, никто толком не знал. Но зато за свою жизнь он успел свершить немало. Получить в управление древний град…Оставить несколько десятков потомков, из которых законными наследниками всего добра были, правда, только трое…Наконец, завоевать дурную славу самого ненадежного союзника…Однако ему всегда хватало ума лишь посмотреть под ноги, но не вдаль. Оттого Гостомысл и посмел надеяться на счастливый исход дела. На то, что Годслав, в силу своей беспорядочности, как обычно, ни в чем не разобравшись, еще переменит решение под опытным воздействием. С юности готовый ввязаться в любую драку из-за пустяка, он и теперь рассчитывал на жаркое продолжение вечера, предвкушая крики и стоны поверженного врага, не смеющего заикнуться о пощаде. Однако издали увидев приветливую улыбку на лице Гостомысла, который приложил немало усилий, чтоб она выглядела как можно более естественной, он стал сомневаться в своем намерении «вздернуть немедля этого подлого старика» на главной площади родного Рерика. «Быть может, это ловушка», – только и успел обронить он помощнику по имени Дражко. И тут же навстречу им с распростертыми объятиями уже спешил радостный Гостомысл. Просипев слова приветствия, хозяин Новгорода держал речь.

– Добрый друг! Не верю глазам своим! Ты ли это! Быть может, тебе сообщили, я приезжал в твои земли, надеясь застать тебя. Но великие люди не сидят по избам! Все в разъездах? – улыбался Гостомысл. А Годслав от столь крепкого натиска опешил. Недавно он клялся в том, что новгородский воевода поплатится жизнью за свою дерзость. Теперь очевидно, что спешить в таких запутанных делах не стоит.

– Да, мне доложили…– недоверчиво косясь, отвечал Годслав. – Правда, глупый люд все перепутал, зачем ты приезжал и к кому, – и тут же добавил, – я тоже рад…Какое-то дело было? Аль так, повидаться? – осторожно спросил князь Рарожья, сомневаясь в том, что кто-то собирался с ним «видаться». Ведь не прошло и пары лет, как новгородцы насилу отбили Годслава с его несметным войском от родных стен. Вражда эта была продолжительной и с переменным успехом тянулась долгие годы. Еще отец Гостомысла, князь Буревой, в свое время оборонялся от набегов батюшки самого Годслава, умудрившись однажды даже совсем потерять Новгород. На силу удалось вернуть тогда город.

– Повидаться! Повидаться, друг мой! – без смущения продолжал Гостомысл как ни в чем не бывало. Слово за слово цепляя, уболтал незваного гостя и трапезничать оставил.

Понимая, что Годслав из тех, кто сейчас смеется, а в следующий миг уже рубит голову собеседнику, Гостомысл решил закрепить достигнутый успех и не затягивать со своими предложениями. Еще когда испуганный конюх предупредил его о грозящей опасности, задумал он, как на самый крайний случай стоит поступить. Понимая, что этот самый случай блуждает где-то поблизости, недолго колеблясь, Гостомысл предложил соседу «породниться через дитяток своих и быть друг другу подмогой в делах мирских, нелегких». Правда, в тот момент дочери Гостомысла были еще младеницами. Но в таком деле главное пообещать и условиться.

– В конце концов, Годслав, друже, кому как ни нам заботиться о дитятях своих! Я не знаю лучшего семейства, чем твое! Ты хотел знать, почто я приехал к тебе в Рарог?! Отвечаю: не нужен мне другой сват, как не ты! – казалось, еще немного – и из глаз Гостомысла брызнет слеза. – Не хочу больше рати. Хочу сверишь то, чего не смогли наши отцы – объединиться и бить общего врага, а не друг друга!

Годслав не устоял пред сладкими речами. Тем более предложение весьма разумно: давно пора положить конец выматывающей вражде.

Вздохнул свободнее Гостомысл. Лишь после сего уговора он ощутил, как приятно пахнут подрумянившиеся на углях курицы, как крепкий мед ударил в голову, разлив по телу приятное тепло.

Только сейчас осознал Гостомысл всю значимость своих слов, наспех брошенных тогда во хмелю. С одной стороны он лихо уберег свое войско, с другой – ему совершенно не хотелось родниться с чудовищным Годславом. Будучи наслышанным о его буйном нраве, Гостомысла не прельщала мысль о союзе. Ибо княжение его закончится в тот самый миг, как сын Годслава, очевидно, подобный своему зверскому родителю, станет мужем Дивы. Ведь все знают, что яблоко от яблоньки недалеко падает. Надо сторониться этого головореза, которого и так боятся все соседи. Чья ж в том вина, что княжна выбрала другого жениха! Да и времени столько прошло с того уговора: десятилетия минули…Авось обойдется…

Глава 16. Младший сын

Туман пожрал землю, оставив неясные очертания домов и деревьев. Приглушенным огоньком мерцало окошко правительницы Дорестадта. Свет из-под ставенок едва сиял, то затухая, то разгораясь.

Княгиня сидела за столом, делая в расходной книге какие-то пометки. Перед ней разбросались счета и накладные. Никому не доверяла она самого главного – надзирания за казной. Что бы она ни делала, чем бы ни была занята – картины прошлого пролетали перед глазами, словно птички по небосклону.

Многому Умила научилась с тех пор, как стала женой свирепого Годслава. Даже в те далекие времена многие опасались ее, а некоторые даже ненавидели. Все, кроме правителя, видели истинное лицо Умилы. В его глазах она всегда оставалась нежной и умилительной. Очень неудобно зависеть от кого-то. Но Умила не тяготилась опекой своего благодетеля. Ведь он души в ней не чаял. И вскоре весь город узнал, кому нужно пасть в ноги, моля о милостях. Вовсе не к суровому правителю Рарожья, омываемого хладными водами Варяжского моря. А к его новой жене.

Когда-то она была лишь рабыней-иноземкой в чужом доме. Когда-то у нее не было ни своего слова, ни даже собственного угла. И вот теперь у нее есть все. Ум Умилы всегда смотрел дальше, нежели обычно видят женщины. Не было ни дня, когда б она не думала о будущем. Завоевать победу – лишь полдела. Важнее и труднее – удержать ее. И кажется, раздумья принесли свои плоды. Мир рушился. Города исчезали в пепле. Не было уже ни Ингрид, ни Годслава, ни их сына Харальда. Лишь Умила и ее хранимые богами дети продолжали идти сквозь время, отряхивая с сапог пыль чужих земель.

– Мира! – откашлявшись, окликнула Умила служанку.

– Госпожа…– в горницу вошла миловидная девица с чистым смелым лицом. Будучи с детства сиротой, оставшейся без дома и племени, она усердно служила своей влиятельной повелительнице.

– Моя дочь, Ума, где она? – справилась Умила, попутно завершая счетные работы.

– С заката почивать изволит, – отчиталась исполнительная служанка.

– А где Синеус? – когда Умила произносила имя младшего сына, ее губы улыбались.

– Трудно предположить…– Мира поправила подушку, подпирающую спину Умилы в кресле.

– Найди-ка мне его. И поживей! – распорядилась Умила.

– В такой час он может быть где угодно, – затянула Мира, которой не хотелось полночи искать гуляющего князя.

– Сказала – найди! – Умила стукнула ладошкой по столу.

Прошло изрядное количество времени, прежде чем на пороге возник статный силуэт. Синеус был ладно сложен и имел красивое мужественное лицо. Оружие и самодовольная улыбка всегда находились при нем. Он был не из робкого десятка. Уверенный в себе грубиян, решающий любой вопрос силой, которой у него было пока вдоволь. Сегодня он пребывал в приподнятом состоянии духа, расположенном к шуткам.

– Матушка пожелала видеть меня, – начал Синеус, до самых дверей провожая заинтересованным взглядом удаляющуюся фигуру служанки. Он был хищник по натуре. Любил поохотиться как в лесу за тетеревами, так и в палатах да дворах за юными девицами, безмятежно разгуливающими перед его носом.

– Присядь. Нам есть, о чем потолковать, сын, – Умила жестом указала на табурет супротив себя.

– Разреши, не стану! – Синеус развязано и нетерпеливо расхаживал по горнице.

– У меня для тебя новость, – Умила знала своего сына вполне. За долгие годы она усвоила, что с ним не нужно вступать в переговоры. Иначе он вымотает все нервы и в итоге поступит по-своему. Ему нельзя оставлять выбора и нельзя обращать внимания на его сопротивление. – Очень скоро мы справим твою свадьбу.

– Откеда это взялось?! – Синеус усмехнулся, развалившись в кресле, притаившемся в углу. Это было его любимое место в покоях матери. Он никогда не присаживался к ней за стол, дабы она не втягивала его в изучение переписки с соседями и в произведение прескучнейших расчетов, коими почти всегда была занята.

– Тебе нужно подготовиться. Через несколько дней ты поедешь в гавань встретить свою невесту. Она уже спешит к ти, пока мы говорим о ней, – Умила решила не вступать с ним в прения, а сразу давать необходимые установки.

– И кого же ты состряпала для меня в супруги? – ухмыльнулся Синеус, намекая на поваренные таланты матери. Казалось, он пока не уразумел, что обсуждаемые обстоятельства реальны и относятся именно к нему.

– Урманская принцесса…Прелестная Ефанда…Дочь короля Кетиля и…– Умила не успела закончить, как Синеус перебил ее.

– На ней ведь должен жениться Нег! – Синеус вскочил с кресла, словно ужаленный. - Я-то тут при чем?!

– На ней женишься ты, – Умила встала из-за стола и приблизилась к Синеусу, поправляя его волосы бережной материнской рукой. Она хотела не позволить его гневу разгореться. В противном случае он закатит скандал и разнесет обстановку покоев. – Твой брат не может быть одновременно в двух местах. Скоро он женится на новгородской княжне, а ты на урманской принцессе. И да, она была ранее обещана ему, однако…

– Я принужден до смерти, по-твоему, подбирать за ним объедки? Матушка! – перебил Синеус, вскипев. На его красивом лице нарисовался злобный оскал.

– О чем ты говоришь, милый, ну какие объедки? Он даже не видел ее! – Умила не удивилась. Она была заранее готова, что с Синеусом все окажется непросто.