В этот момент в дверях возник третий воин. Диве он показался знакомым. Она вспомнила, где видела его прежде. На свадьбе он притащил за шиворот волхва! Неуважение и кощунство! Все люди почитают волхвов и боятся их силы. Но только не этот человек. Кажется, его тогда еще кто-то назвал Хельми.

– Мне уже нравится в этом городишке…– с интересом обозревая Диву, сообщил тот, что принес жареное мясо. – Даже не знаю, чего хочу больше: поесть или…

– Языки прикусили: это жена Рёрика, – на своем языке сообщил входящий Хельми, бросив на стол сумку, из которой небрежно вывалился свежий хлеб. Видно, уже успели побывать в городе у пекаря.

– Это наша госпожа?! – удивились первые два незнакомца, глядя на Диву теперь совсем иначе: не с похотью, а с осторожностью. Сейчас их уже больше влекло блюдо на столе, чем она.

– Да…Запомните ее получше…И ни с кем не путайте…– посмеивался Хельми, по-прежнему продолжая речь на своем языке. А потом развернулся к Диве и протянул ей еду, – есть хочешь?

Несмотря на то, что Дива едва понимала его, было ясно – сегодня великан неопасен. Но она прежде уже так испугалась, что теперь не могла и слова молвить. Она столько времени не выходила из своего терема. И вот что случилось, как только она высунула нос за порог. О чем он ее спрашивает?! Предлагает пищу? Как она может есть и пить из их рук! Да она лучше с голоду сгинет в муках! К сожалению, она сама не может себе ничего приготовить. Даже будь у нее мука, она не испечет хлеб. И будь у нее курица, она не сможет зарезать птицу, ощипать и запечь так, как сделали они. И, невзирая на все это, лучше голодать! А потом, может, вернется, няня и накормит.

Ничего не ответив, Дива вылетела на улицу. Этот ужасный здоровяк Хельми на свадьбе пугал ее даже своим видом, не говоря уже о действиях. Но сегодня он оказался кстати. Можно сказать, она в итоге даже рада, что он появился. А если б эти двое пришли только вдвоем? Кто знает, что было б. Но, возможно, нечто скверное. Хотя, судя по их виду, они были скорее голодны, чем озабочены незнакомкой. К тому же ей показалось, что они больше шутили, чем говорили всерьез. Может, действительно, они и не собирались к ней заедаться. Хотя это зависит от их дальнейших замыслов. Если они готовятся остаться тут жить, то, наверное, уже не станут никого убивать и тащить за косы в сенник. Как бы там ни было, одной пока опасно ходить по двору. Так как ее могут перепутать с обычной девушкой.

Желание идти куда-либо, в том числе на реку, отпало вовсе. Дива отправилась в погреба, которые располагались поблизости. Это самое идеальное место, где ей никто не помешает. Там она сможет все хорошенько обдумать, помолиться в последний раз и проститься с жизнью достойно.

Дива спустилась в погреб. Первое, что бросилось в глаза – выломанная дверь, повисшая на одной петле, причем, на нижней. Зачем потребовалось все здесь громить? И, разумеется, все выпито. Погреб Гостомысла пуст, как амбар весной. До сего момента невозможно было представить, что реально осушить хотя бы треть запасов, что тут хранится. А припасено было немало: свой мед Гостомысл берег годами. Ведь приготовление этого напитка самих богов – дело хлопотное и требующее времени. Не год и не два. Пятнадцать, а то и двадцать лет выдерживается напиток в просмоленных бочках, зарытых в землю. А перед этим смесь лучшего пчелиного меда и свежего ягодного сока много дней подвергается брожению. Нужно терпение и усердие, чтобы дождаться готовности. Потому, верно, к ставленному меду относятся с уважением и бережностью. Его не пьют просто так, ради забавы. Только по особенным случаям. Как например – свадьба княжны! И вот сейчас, после долгих лет накоплений, эти неотесанные громилы за раз вылакали драгоценный мед, который ей самой, Диве, ровесник! А если что-то и уцелело, то, наверное, они забрали это с собой.

От сырой земли шел холод. Заприметив сухую доску, Дива подвернула юбки и уселась на нее, как на лавку. Затем вынула из рукава нож и оглядела его. Лезвие острое. Кто-то наточил. Может быть, ей будет не так уж больно. Хотя это, скорее всего, зависит от того, куда вонзить.

Отодвинув ворот сорочки, Дива приложила острие к груди. Безусловно, для нее остается теперь лишь одно. Заверишь свой безрадостный путь и, таким образом, избежать грядущих издевательств. А главное, в какой-то степени, возможно, смыть позор со своего имени.

Время шло, а Дива все никак не могла решиться. Вдруг она сделает что-то не так? А вдруг этот нож не подходит? Какой, вообще, нужен для намеченных целей? Вдруг, вместо того, чтоб лихо покончить с собой, она только изувечится и будет еще страдать от боли и ран?!

Глубоко вздохнув, Дива вновь приготовилась разить себя. Но вот опять промедление. Держать нож было как-то неудобно. К тому же все еще оставалось неясным, куда его направить. И рука совсем потеряла твердость. То затекала, то подрагивала…

Разочарованно вздохнув, проклиная себя за малодушие, Дива решила чуть повременить с кончиной. Сейчас она все хорошенько обдумает еще раз. А там уж, вспомнив произошедшее поподробнее и вообразив будущее, у нее точно прибавится уверенности.

В промозглом погребе было неуютно, зато безлюдно. Дива ощутила мурашки на остывшей коже. Леденящие кровь воспоминания. Останки отца на воротах города. Раненый Пересвет, над которым навис одноглазый с изогнутым мечом в руке. Тело Радимира, о которое она запнулась в пиршественной избе. Последний вскрик Назария. Избитая мачеха. И десятки гостей, застывших в неестественных позах. Как все это можно забыть? А как можно забыть то, что произошло с ней самой? Нет страха сильнее, чем страх оказаться во власти врага. И она вкусила сей страх сполна.

О брачной ночи Дива запомнила только одно – ей постоянно было страшно. Страшно, когда новый муж захлопнул дверь терема, и они остались с ним наедине. Страшно, когда небрежно и громко бросил на стол два кинжала и еще какое-то не вполне понятное ей оружие. Вид стали, измазанной в чьей-то крови, лишил ее остатков воли. Еще страшнее сделалось, когда варяг подошел к ней. Он тогда о чем-то спросил ее. Но она даже не помнила, что это был за вопрос. И кажется, она даже ничего не ответила. Она не могла выдавить из себя ни одного слова, хотя обычно была красноречива, как Симаргл. Она боялась кричать, бежать, и защищаться. Ей и в голову не приходило придумывать что-то для своего спасения. Наверное, потому, когда он снял с нее платье, она даже ничего не сделала. Лишь, закрыв глаза, молилась про себя о том, чтобы он поскорее выпустил ее из своих объятий, в которых было не пошевелиться, не вздохнуть. А когда он смерил ее каким-то непривычным, неясным взглядом, отвернулся и заснул, она потом полночи боялась шелохнуться. Ведь даже спящий медведь – все же медведь. Сдерживала рыдания до самого утра, чтобы не разбудить эту зверюгу и не навлечь на себя новые неприятности.

Сейчас следовало бы заставить себя размышлять о судьбе родного княжества. О том, как позаботиться о граде и вернуть людей. Но мысли сами возвращали ее в тот вечер, когда над ней столь унизительно надругались. Дива вспомнила все, и снова ей сделалось тяжко. Отчего это у нее такое чувство, будто она одна во всем виновата? Наверное, потому, что так и есть. Зачем она выбрала Радимира, вопреки договоренностям?! Нарушение слова – это преступление, и теперь ясно, почему так делать нельзя. Не каждый принимает отказ безропотно.

Свеча догорала. Погреб погружался во мрак и безмолвие. Лишь частые всхлипывания прерывали тишину.

Глава 29. Правительница

У Умилы было дурное настроение. Голубка принесла вести – в Новгороде разруха и нищета. Ну, вернее, нищета там и была, судя по рвению Гостомысла спихнуть дочку в невесты именно богатому изборскому княжичу, который, по неясным слухам, слыл не то недоумком, не то еще кем-то. А вот что касается разрухи – это совсем другое. Ранее град был богат своими сооружениями. Там имелись бани, рынки, корчмы, храмы и прочие общественные заведения вплоть до отхожих мест. Новый город, отстроенный после пожарищ, что сравняли старые поселения с землей. Возвели его сызнова, всего как пару лет назад. Так он, по рассказам путешественников, стал лучше прежнего…Какая досада – неужели все это погребено под обуглившимися бревнами и расколотыми камнями? Даже знаменитый своей неповторимой резьбой княжеский терем и тот не избежал печальной участи. Во время набега унесло крышу и, собственно, часть веранды, на которой, как поговаривают, князь Гостомысл любил читать заморские письмена. Точнее, следует выразиться, «покойный князь Гостомысл». Его-то зачем надо было убивать? С кем теперь вести переговоры?!

– Видимо, с новым правителем…Вашим сыном и нашим заступником, князем Рёриком, – послышался приглушенный голос за спиной. После чего Умила поняла, что свой вопрос озвучила вслух незаметно для самой себя. В дверях стоял человек неопределенного возраста, худощавого телосложения, высокий, с небольшой бородкой, едва тронутой сединой. Арви. Много лет он исправно служил ей. Решая важные вопросы, он умело оставался в тени. По сути, никому не было под силу то, что делал он.

– Народ никогда не примет такого князя, – насупилась Умила.

– У народа нет ни права роптать, ни ума все осмыслить, – возразил Арви вкрадчиво.

– А у кого тогда есть?! – сплюнула Умила раздраженно.

– У бояр…У знатных семей, которые…– советник не успел завершить начатой речи.

– Бояр и знатных семей, видимо, тоже больше нет! Они все были приглашены на свадьбу, где и почили! А те, что уцелели – теперь в нашем плену, полют грядки!

– Я полагаю, на сей раз они не на грядках…А отпущены…– еле слышно отозвался Арви. А после изменившегося выражения лица своей правительницы, поспешно добавил, – отпущены на условиях…– пауза повисла в воздухе. Умила устремила на советника вопросительный взгляд. – На условиях, что они поддержат князя Рёрика…И заплатят некоторый вступительный взнос в новую дружину Новгорода…– плутоватая улыбка заиграла на устах Арви.

– О…Пожалуй…Наша казна совсем расстроена, – глаза княгини блеснули алчным огоньком. Она умела складывать куны, дирхемы и гривны и делала это с большим удовольствием. Деревянные счеты всегда лежали на ее столе рядом с книгой расходов. – Уж кое-что эти негодники попрятали в своих колодцах…Если их тряхануть, возможно, мы услышим звон монет…

– Боюсь, этого недостаточно…– кашлянул Арви. Увидев недоумевающий взгляд княгини, он продолжил. – Какими бы все они не были законченными подлецами и продажными шкурами – они согласятся на мир лишь при одном условии…Что их уцелевшей княжне будет сохранена жизнь. И, полагаю, положение…Ей надобно оставаться у престола, теперь их княгиней значиться…

– Пусть остается, это несущественно, – сухо отчеканила Умила. – Отошлите ее обратно…

– Так она не здесь…– Арви закашлял, подавившись неожиданно. У Умилы был воистину гигантский ум. И именно поэтому Арви каждый раз удивлялся некоторым нелепым ее вопросам и догадкам. Вероятно, ее голова всецело поглощена глобальным, совершенно отвергая при этом мелочи. – Она в своем Новгороде…

– А, ну да…– не стала спорить Умила. И с чего это она взяла, что княжна тут? Наверное, оттого, что пленники обычно всегда оказывались в этом доме. – Нег теперича в Изборске, насколько я понимаю, – уточнила Умила, крутя кольцо на пальце.

– Да, он в Изборске. А она дома, в Новгороде, – подробно расписал Арви, во избежание ошибки.

– Ага, – все, что ответила Умила на известие о своей невестке.

– Не желаете ли засесть за письмена? – осторожно напомнил Арви.

– Кому? – недоумевала Умила.

– Молодой княгине, жене Рёрика, и, стало быть, вашей новой дщери…Поздравления с замужеством…Материнские наставления…И все прочее…

– Ах да. Может быть. Потом. Не сейчас, точно. Да и не обязательно это, хотя…Ладно, позже…– Умила на самом деле сейчас собиралась заняться совсем другим – подумать об общем положении дел. Для нее размышления являлись самостоятельным занятием.