Второе лирическое отступление на тему того, как приобретать и заводить друзей, а не домашних животных или автомобили

Вот абсолютно дурацкое слово – «заводить», как будто заводят машину или щенка, вот так в русском языке и слово «заводить друзей» звучит нелепо и даже кощунственно. Заводить можно хомячков, собаку, кошку, ну, попугая. В конце концов, «заводить» можно приятеля – «заводить», «подначивать», «провоцировать» – вот в таком смысле. Или, завести свои «Жигули» – прогреть мотор, проехаться с ветерком. А если кто скажет – я вот завел себе друга? Глупо ведь, правда? И никто так не скажет – завел друга, приобрел друга. Но во множественном числе и в неопределенной форме глагола говорят именно так – искусство заводить (или приобретать) друзей. Приобретать – это пойти в магазин и приобрести себе что-то. А если приобретаем друзей, то почему удивляемся, что они нас потом продают?

А как еще сказать? Находить друзей? Где – на помойке? Или встречать друзей? То есть, только встретил – и уже сразу друг?

В общем, русский язык порой такой идиотский, право слово…

Хотя, наверное, в каждом языке хватает своих идиотских слов и выражений.

Глава девятая, в которой у Никиты кроме первого страха появляется второй

Итак, Никита не имел друзей. И не сильно стремился их иметь, предпочитая еще в детстве часами самостоятельно копаться в песке, строя замки и дороги для своих машинок. Правда, их у него не было, но он с успехом заменял машинки пустыми спичечными коробками. Впрочем, несмотря на то что мама могла купить ему различные игрушки, он никогда не играл в солдатики. Однако разрисовал деревянные прищепки, «одев» их в различные униформы, преимущественно «красных» и «белых».

«Красные» и «белые», если кто не знает – это бойцы Красной Армии и Белой Армии. Белые или беляки – это была армия бывшей царской России. Она пыталась победить устроивших революцию рабочих, крестьян, матросов и солдат – то есть, тех же рабочих и крестьян, которых царь призвал на военную службу. Таким образом, рабочие сражались с рабочими, а крестьяне – с крестьянами, только одеты они были в разную форму. Это называлось – гражданская война. Хотя, конечно, до сих пор непонятно – и что хотели поменять? Рабочие в своем большинстве так и остались рабочими, а крестьяне – крестьянами. Кроме тех, конечно, кто стал военным. Или политиком. Или тех, кто стал руководить другими рабочими и крестьянами. Но эти вопросы Никиту еще не волновали, он тогда не разбирался в политике и не знал, что такое идеология.

Однажды Никита увидел фильм про «Неуловимых мстителей»: лихих красноармейцев – бойцов Первой Конной армии Семена Буденного. И, соответственно, лихие красноармейцы скакали на лихих лошадях. Бойцы были в буденовской форме – островерхих шлемах-буденновках, а на груди их гимнастёрок – красные полосы-«разговоры». И фильм, и форма мальчика очень впечатлили. С тех пор весь мир у него стал делиться на «красных» и «белых», плохих и хороших. К сожалению, плохих вокруг было больше. Наверное, поэтому Никита предпочитал одиночество.

Когда он пошел в школу, новый этап в его жизни ничего в этой самой жизни не изменил. Просто одни игрушки сменили другие, и вместо машинок и разрисованных прищепок он стал играть палочками для счета и карандашами. А потом научился читать, и с тех пор книги стали лучшими его друзьями. С каждым годом, начиная с первого класса, Никита все больше времени проводил в библиотеках. Прочитав все более-менее интересные книги в школьной библиотеке, он записался в библиотеку районную, которой ему хватило на полгода – книги он читал запоем: несмотря на то, что учился всего во втором классе, мальчик уже читал и Жюль Верна, и Майн Рида, и даже Джека Лондона, не говоря уже о Луи Буссенаре.

До третьего класса Васнецов проучился в одной школе, потом полчетверти – в другой, а вот в четвертом классе его родители получили, наконец, квартиру, как тогда говорили, кооператив. Вернее, купили, внеся какую-то сумму сразу, а потом выплачивая за эту квартиру каждый месяц какие-то деньги. Сколько мама с папой платили, Никита не знал, но, судя по их холодильнику и тому, что в нем было, семья не голодала и с хлеба на воду не перебивалась. В двухкомнатной квартире у них было все, как у людей – обои польские, мебель чехословацкая, цветной телевизор «Электрон-207» – отечественный. Правда, стоил он в те времена очень дорого, да и надо было за ним становится в очередь и какое-то время жить без телевизора.

Но, как вы помните, в нем было всего два телеканала – Местный и Центральный. То есть, Всесоюзный. Хотя, нет, был еще один – киевский, а местный телеканал выходил на этом самом киевском, перекрывая некоторые программы телеканала УТ – украинского телевидения. Так что было всего два телеканала и порой смотреть было совершенно нечего – какие-то концерты классической музыки, народные танцы, лекции о международном положении. Или скучные заседания каких-то серьезных мужиков, обсуждавших проблемы сельского хозяйства. Разве только вечером было какое-то обязательное кино и, что очень важно – без пятнадцати девять шла передача «Спокойной ночи, малыши!» с обязательным мультиком в конце. В общем, без телевизора можно было жить. Но вот, увы, без учёбы жить было нельзя.

И мальчика перевели в новую школу, которая была прямо рядом с его новым домом. В самом доме его ровесников почти не было. Впрочем, Никита особо ни с кем не стремился во дворе подружиться. А вот в школе дружить ни с кем у него не получилось – новенького сразу же поставили в положение «белой вороны». Если честно, то он таковой и являлся – целые выходные вместо того, чтобы гонять с мальчишками в футбол, просиживал в библиотеке. На уроках под партой у него всегда была книга, и мальчик прямо во время урока зачитывался романами о приключениях, дальних странах и героических подвигах. Но стоило учителям поднять Васнецова, который, как им казалось, витает где-то далеко в облаках, и спросить по теме урока – Никита мгновенно отвечал. После чего садился на место и моментально снова перемещался в леса Амазонки или просторы Тихого океана.

Надо ли добавлять, что географию он знал на твердую пятерку?

Точно так же непонятно вел себя новенький и в так называемой общественной жизни класса – на субботниках и воскресниках держался особняком, в сборе макулатуры участвовал. Макулатура – это, если кто не знает, старые газеты, журналы и даже книги, которые, как вторсырье, собирали на переработку. Кстати, всю эту макулатуру можно было сдавать и за деньги, но государству было выгоднее, чтобы юные пионеры работали на него бесплатно. Вот так дети и постепенно вовлекались в так называемый общественно-полезный труд. Хотя самим детям это нравилось – собирать макулатуру и потом ее сдавать было весело.

Никита постоянно подряжался на погрузку макулатуры, где часами не столько её грузил, сколько выискивал в тоннах бумаги интересные книги и журналы, которыми набивал и без того разбухший от книг портфель. А на уроках снова вместо того, чтобы слушать учителей, с головой погружался в чтение «новинок» вторсырья. Чем неизменно приводил то в бешенство, то в изумление очередного педагога, который вдруг решал проверить – а чем это там ученик Васнецов занимается?

В общем вместо того, чтобы, например, плеваться из трубочки жеванной бумагой или писать девчонкам всякие записки, Никита занимался, по мнению класса, чёрте-чем. Надо сказать, школа была далеко не элитная, расположена в рабочем квартале, где два мощных завода построили дома для своих работников. Так что подлостающее (симбиоз слов «подростающее» и «подло») поколение рабочего класса «богемой» или «интеллигенцией» назвать было трудно.

Одним словом, отношения с классом у Никиты сразу же не сложились – мальчишки его задирали, девчонки не воспринимали всерьез. Но больше всего новичка донимал классный хулиган Вовка Тришкин – маленький, невзрачный, однако наглый и задиристый. В принципе, Никита мог бы попробовать с ним справиться, но струсил и не стал связываться. Тем более что рос он по сравнению с одноклассниками довольно слабым, несмотря на занятия плаванием. А главное – Никита Васнецов был маленького роста и на физкультуре в строю стоял предпоследним. Это снижало его самооценку и не позволяло вести себя хотя бы уверенно, что сразу чувствовалось. И первым это почувствовал тот самый Тришкин, который, хотя и сам был далеко не Гулливером, Никиту постоянно шпынял. А поскольку фамилия Тришкин была куда менее звучной, нежели Васнецов, то и старался Вовка задеть новенького чаще, нежели это допускается в таких случаях. А раз новенький не давал отпор, то незаметно стал не просто «белой вороной», но форменным изгоем, парией.

Однако вскоре новичка стали жалеть, ибо, в сущности, Никита был беззащитным, и унижать такого даже хулиганам было как-то не с руки. Поэтому от него впоследствии отстали, хотя и зло подшучивали время от времени – прятали его портфель в женском туалете, на физкультуре несколько раз смачивали его брюки водой и закручивали штанины морскими узлами, так, что половину следующего урока Никита их развязывал. Ну и так далее.

Но именно в новой школе Никита впервые ощутил, что такое страх – страх быть униженным. Даже не избитым, нет – именно унижения Никита стал бояться больше всего. Ведь, по сути, и драк-то у него не было – драться он не умел. И не били его – как-то Никита избегал таких моментов. А вот унижения были. Причем, по меркам взрослого человека, это даже и не унижения были вовсе, так – дурацкие шутки. Но на самолюбие подростка эти «шуточки», порой довольно злые, влияли просто в космических масштабах. И личная трагедия тоже была космического масштаба. Несмотря на то, что Никита умудрялся прятать ее глубоко-глубоко, даже от собственных родителей.

И даже от себя самого.

Ну вот, например, кем может чувствовать себя подросток, если на физкультуре его, полураздетого, внезапно хватает ватага одноклассников и заносит в девчачью раздевалку? Вам смешно, а мальчишке было не до смеха. Тем более, тогда он еще не научился ко всему в жизни относится иронически, по-философски. И оказавшись внезапно в девчоночьей раздевалке, пацан жутко паниковал, стараясь не смотреть в сторону девчачьих трусиков и голых ног.

Надо отдать должное девочкам – они спокойно, как будто Никиты и не было в раздевалке, одевались – не переодевались, а просто одевали школьную форму, и обсуждали свои дела, не обращая внимания на то, что кто-то у них появился в раздевалке. И через десять минут Никита смог абсолютно спокойно выйти из раздевалки, что он с большим облегчением и сделал. Тем более что в то время он еще не созрел для каких-либо отношений с противоположным полом. И был готов, скорее, таскать девчонок за косички и бить их портфелем по спине. Хотя его более взрослые одноклассники уже ходили на свидания, а на переменах в школьном туалете курили и рассказывали не совсем приличные анекдоты про девочек. Ну, и, конечно же, истории про своих одноклассниц.

Которые кому-то что-то давали и у кого-то что-то брали.

Никита так и не понял, что именно.

Как вы помните, Никита рос книжным мальчиком, читал правильные книги, где мужчины относились к женщинам уважительно и обращались к ним с почтением. Одним словом, в книгах, которые читал Никита, отношения между мужчинами и женщинами были исключительно романтическими и даже где-то платоническими – никто из героев его книг не заходил в отношениях с противоположным полом дальше поцелуев. А откуда появлялись у них дети, авторы не уточняли.