♦♦♦

Как бы то ни было, повальные болезни и пандемии – неотъемлемая часть существования нашего биологического вида. Эпидемия – это точка столкновения экосистем, процессов эволюции патогенов и человека. Кто-то, вероятно, станет утверждать, что к болезням неприменимо выражение «нет худа без добра», но если бы не они, мы не совершили бы многих революционных открытий, принесших большую пользу человечеству. Некоторые стали результатом удачных совпадений – как, скажем, открытие пенициллина, совершенное в 1928 году Александром Флемингом (см. стр. 431). А произошедший в 1951 году во Франции случай, когда спорынья (см. стр. 28) – грибок, поражающий ржаное зерно, – спровоцировала повальные галлюцинации, привел к открытию более известного галлюциногена – ЛСД. Некоторые истории о возникновении болезней, приведенные на страницах этой книги, отсылают читателя к Ветхому Завету, предлагая современный взгляд на описание казней египетских (см. стр. 130), включая предположение о том, что многие, а может быть, и все они были вызваны экологическими факторами, а потому и привели к последующим бедствиям. Мифы и легенды также могут иметь отношение к пандемиям – примером служит паника, охватившая людей в XIX веке в связи с «убийствами», которые якобы совершались вампирами, но, вероятнее всего, были результатом планомерной работы туберкулеза (см. стр. 402).

Порой кажется, что болезни – режиссер сериала, а мы с вами – зрители, которые вот уже очень давно смотрят сезон за сезоном (или погружаются в своего рода «думскроллинг»^[2]). Много столетий нам известен сифилис (см. стр. 239), жертвами которого стали такие известные личности, как Аль Капоне и Иван Грозный. Александр Гамильтон^[3] оказался в центре политической неразберихи, начавшейся на фоне эпидемии желтой лихорадки, вспыхнувшей в 1793 году в Филадельфии, а потом и сам ею заразился. (Это был не первый и не последний случай, когда вспышка заболевания была политизирована, а одним из заболевших в разгар пандемии оказался видный политик.) Временами же реальность кажется даже более невероятной, чем кино – достаточно вспомнить последний на планете случай заражения оспой, произошедший, когда вирус вырвался из лаборатории (см. стр. 405). Или историю о том, как ученые восстановили сохранившийся в условиях вечной мерзлоты вирус «испанки», спровоцировавший пандемию 1918 года, и поместили его в тщательно охраняемую лабораторию с одной лишь целью – выяснить, что сделало его настолько смертоносным (см. стр. 294).

Не ограничиваясь поиском первых носителей новых инфекций, мы должны также оглядываться назад, выясняя, что положило начало эпидемиям прошлого. Наш интерес к историям о повальных хворях не угасает, ведь некоторые из этих древних заболеваний по-прежнему с нами – как, скажем, ставшая именем нарицательным чума (та самая, бубонная). Романтизированной чахоткой, которая, всего вернее, эволюционировала вместе с нами миллионы лет назад, болели такие знаменитости, как Тина Тёрнер, Кэт Стивенс и Ринго Старр, а сегодня туберкулезом инфицирована четвертая часть населения земного шара.

Однако, несмотря на то, что все эти истории могут показаться читателю чрезвычайно убедительными, особенно когда все кусочки головоломки, казалось бы, без труда складываются в единую картину, на самом деле так бывает отнюдь не всегда. К тому же эти рассказы кажутся нам такими интересными в том числе и потому, что очень далеки от нас. Человеку, оказавшемуся в эпицентре настоящей пандемии, совсем не весело. Но если мы и можем извлечь какой-то урок из текущей глобальной эпидемии, то он будет таким: в любом рассказе, будь его контекст научным или историческим, есть пробелы, трещины, изъяны. И если мы не хотим лгать самим себе, то должны признать, что сами являемся одним из тех изменчивых факторов, которые влияют на течение пандемии. К примеру, важно ли, что свинину, которую мы едим, производят огромные комбинаты, где используются антибиотики? А как насчет наших частых поездок за рубеж, или решения не вакцинироваться, или привычки принимать антибиотики, чтобы вылечить насморк, который наверняка пройдет и без этого?

Ангел смерти стучится в дверь во время эпидемии Антониновой чумы в Риме (165–180 гг. н. э.).

Какой бы шокирующей или захватывающей ни была история эпидемий, одно она доказывает совершенно точно: решения, которые принимает наш биологический вид, непосредственно предопределяют, какие заболевания будут атаковать нас, каким образом и насколько часто. Нам воздается за наше отношение друг к другу и к окружающей среде – причиной может оказаться комариный укус, секс, несовершенство системы здравоохранения или воля случая. А порой последствия являются в виде нового вируса, который переворачивает вверх дном всю нашу жизнь и отправляет огромное количество людей на тот свет.

Ну а пока натяните повыше маски и пододвиньте поближе драгоценные флаконы с антисептиком. История знает много примеров, когда большинству из нас удавалось пережить пандемию – переживем и в этот раз. Но она совершенно точно не станет последней.

Инфекция

Раскрашенное изображение спорыньи (лат. Claviceps purpurea) на пшенице, полученное с помощью растрового электронного микроскопа.

Эрготизм

Нулевой пациент: отсутствует

Возбудитель: Claviceps purpurea (гриб).

Симптомы: диплопия, галлюцинации, жгучие боли в конечностях, судороги, гангрена.

Где: в основном – в районах, где выращивалась рожь.

Когда: преимущественно до начала XIX века, но известны и более поздние случаи.

Способы передачи: хлеб из зараженной муки.

Малоизвестный факт: эксперименты над спорыньей привели к созданию ЛСД.

Одно из простых земных удовольствий – превосходный французский багет. Французы давно превратили выпечку хлеба в искусство. Что, как не купленный в местной пекарне багет с хрустящей корочкой и нежным мякишем, могло доставить истинное блаженство участникам типичной французской трапезы! Именно эти кулинарные традиции и послужили фоном для того жуткого кошмара, что обрушился на маленький городок под названием Пон-Сент-Эспри, а виной всему – безобидная и повсеместно распространенная традиция ежедневно покупать свежевыпеченный багет.

Раскрашенная микрофотография пшеницы, зараженной спорыньей.

Пятнадцатого августа 1951 года десятки жителей Пон-Сент-Эспри ни с того ни с сего серьезно захворали и стали жаловаться на боли в животе, тошноту и бессонницу. За несколько дней число заболевших достигло нескольких сотен. Но и это не самое удивительное: от них исходил странный, отталкивающий запах – словно от мертвых мышей.

Ночью в городе можно было наблюдать диковинное зрелище. Улицы заполнились страдавшими бессонницей жителями, которые радостно здоровались друг с другом, испытывая яркие, эйфорические галлюцинации. Некоторые потом рассказывали, что слышали ангельское пение и видели необычайно насыщенные цвета.

Однако вскоре началось нечто поистине ужасное: галлюцинации стали превращаться в кошмары. До смерти напуганная маленькая девочка решила, что ее пожирают тигры. Владелец гаража вообразил себя циркачом и начал прогуливаться по одному из тросов висячего моста через реку Рона.

Странности не прекращались и становились все более немыслимыми. Какая-то женщина горевала по своим детям, решив, что их убили и пустили на колбасу. Еще один житель деревни не мог понять, почему его тело вдруг стало съеживаться. Глава сельхозкооператива как одержимый исписывал страницу за страницей стихами: он был уверен, что стоит ему остановиться, и он будет вынужден выброситься из окна.

Были среди местных жителей и те, кто решился на этот поступок. Один мужчина, которому казалось, что его мозг пожирают красные змеи, спрыгнул с подоконника и разбился насмерть. Другой сломал обе ноги, но выжил, а потом в мучительном отчаянии попытался вновь пуститься наутек от преследовавшего его наваждения. Едва не покончил с собой и другой горожанин, пытавшийся броситься в реку Рона с криками: «Я мертв, а моя голова отлита из меди! Мой живот набит змеями, и они меня жалят!» К счастью, друзья не дали ему утопиться. Даже местные животные вели себя непредсказуемо. Одна собака грызла камни, пока не сточила себе все зубы. По улицам стройными колоннами вышагивали утки.

Французский город Пон-Сент-Эспри в наши дни.

Сказать, что происходило нечто странное, значило бы сильно преуменьшить. Так что же все-таки случилось? Самый неудачный в истории «бэд-трип»^[4]? Что ж, в каком-то смысле, именно так. Кафкианскими галлюцинациями жители городка были обязаны местной булочной, поход в которую для многих обернулся страшными последствиями. Помните тот превосходный французский багет? Оказывается, при определенных обстоятельствах он способен вызвать массовый психоз.

Лето 1951 года на юге Франции выдалось на редкость дождливым – такое и припомнить было сложно. Вслед за холодной влажной зимой наступила длинная, промозглая весна. Другими словами, сложились идеальные условия для роста спорыньи (лат. Claviceps purpurea) – разновидности паразитирующих грибов. Иногда она поражает такие злаки, как пшеница и ячмень, но особенно часто встречается на колосьях ржи, поскольку цикл созревания этой культуры совпадает с периодом распространения спор спорыньи, и оба вида прекрасно себя чувствуют в те года, когда за холодной зимой следует сырое лето. К счастью, сейчас спорынью легко распознать – если иметь представление о том, как она выглядит, – а вот наши средневековые предки о ней не знали и поэтому то и дело страдали от эпидемий «Антонова огня» – так они называли повальный недуг, сопровождавшийся судорогами и галлюцинациями, в которых мы теперь узнаем симптомы эрготизма. Не подозревая, что растущие на злаках «рожки» – это гриб-паразит, и что употребление его в пищу грозит страшными последствиями, многие средневековые мельники ненароком перемалывали зараженные колосья в муку. Но что еще хуже, спорынья любит суровые зимы, а это значит, что она особенно активно размножалась в те годы, когда население и без того страдало от голода.

На пораженных спорыньей злаках появляются непомерно крупные, легко отличимые от здоровых зерен «рожки» фиолетового или черного цвета. Английское название гриба, ergot, происходит от старофранцузского слова argot, что в переводе означает «петушиная шпора»: на нее похож склероций (рожок) спорыньи. По мере созревания зерна гриб питается за его счет. После зимовки из склероциев вырастают крошечные образования, по форме напоминающие лесные грибы и предназначенные для распространения спор. Как правило, аграрии вовремя распознают спорынью и избавляются от зараженного зерна. Но летом 1951 года, очевидно, была допущена ошибка.

Зараженный спорыньей колос ячменя с типичным рожком в форме петушиной шпоры.

Хадар Габбай – главный врач больницы Пон-Сент-Эспри – мгновенно заподозрил, что виновником массовых галлюцинаций был эрготизм, а возможным очагом заражения – местная пекарня месье Бриана, ведь все пострадавшие ели купленный там хлеб. Французское правительство начало расследование с целью разыскать поставщиков пекаря. Поскольку для выпечки своего хлеба месье Бриан не использовал ничего, кроме дрожжей, воды, соли и муки, напрашивался вывод о том, что источником инфекции могло стать только зерно.