На выходе из госпиталя меня окликает Николов. Даже не знаю, радоваться ли такому вниманию со стороны контрразведчика-особиста.

– Николай Михалыч, приглашаю отобедать в местной харчевне. Отметить, так сказать, выздоровление и возвращение в строй.

Ну и как ему, такому красавцу, откажешь?

Вскидываю руку к козырьку, приветствуя старшего по званию. Он протягивает мне руку в перчатке – пожимаю, не снимая свою.

– С превеликим удовольствием, Сергей Красенович, вот только…

Я оглядываюсь на своего ординарца.

– Там и рядовому место найдётся. В харчевне есть зал и для нижних чинов.

Достаю кошелёк, протягиваю Кузьме трёшку. Надеюсь, достаточно.

По тому, как загорелись глаза моего домового-ординарца, понимаю, что даже более чем.

– На горячительное не налегай, – упреждаю ординарца вполголоса. – Лучше с собой купи, в расположении ещё отметим моё исцеление.

На входе в местный общепит нас поклонами приветствует упитанный не то китаец, не то маньчжур с косой до пояса – швейцар не швейцар, вышибала не вышибала. Однако кланяется уважительно. Мы с Николовым оставляем Кузьму в зале для нижних чинов, а сами уединяемся в отдельном кабинете.

Смотрю за Николовым и повторяю за ним, дабы не попасть совсем уж впросак. Ага, здесь допустимы некоторые вольности по части формы. Следом за подполковником снимаю перчатки, фуражку, отстёгиваю шашку, чтобы не путалась в ногах.

Усаживаемся за столиком на невысоких лежанках-канах с множеством разбросанных по ним подушек – хошь, под спину подложи, хошь, под пятую точку. Стол уже накрыт закусками, здесь же фарфоровый кувшинчик. Принюхиваюсь – в нос шибает сивушный запах.

– Ханшин, местная водка, – просвещает Николов. – Китайцы предпочитают пить её подогретой.

Морщусь. Бр-р… Тёплая водка, потные женщины – вспоминается присловье анекдота из моего настоящего. Думаю, не стоит радовать им Николова, вдруг не поймёт. Сильнее, чем водка, «благоухают» лежалые по несколько лет в извёстке яйца. А так-то экзотика, конечно: лёгкое козы под соусом, трепанги с грибами, морская капуста с какими-то микрокреветками, акульи плавники и ласточкины гнёзда.

Ну да я в китайском ресторане не первый раз, палочки в руках держать привык. Николов тоже действует ими достаточно умело.

– Где так навострились орудовать палочками?

– Да здесь и навострился, господин подполковник. Уже какой месяц воюем, а случаются и трактиры, где европейских приборов и не видали. Да и для местной еды палочки как-то удобнее.

Приносят новую перемену блюд: рубленая курица, бараний желудок с овощами, кисло-сладкий суп со свининой, рис.

Николов поднимает пиалушечку с местной тёплой водкой.

– За победу.

Опрокидывает. Я, хмыкнув, следом. Нет, не уговаривайте: плохо очищенная тёплая водка – совсем не то, что холодная. Надо срочно чем-то закусить. Мечу палочками в рот морскую капусту.

– Не стоит недооценивать врага, – отвечаю.

Увы, знаю, чем у нас кончилась русско-японская. Будут ли здесь отличия?

– Да, японец силён. Они сумели создать современный флот…

– Купить его у англичан, – перебиваю я и тут же прикусываю себя за язык.

Николов опасно блеснул на меня своими внимательными глазами.

– Позвольте вопрос, господин подполковник?

Николов приглашающе кивает: мол, давай, спрашивай, может, и отвечу.

– Вопрос элементарный, – продолжаю, – но у меня же амнезия, так что, надеюсь, простительно. Почему демоны вообще воюют?

Николов удивлён:

– Как почему? Они подданные своих императоров. Среди них немало патриотов. Мой Кузьмин – вольноопределяющийся, пошёл служить добровольцем.

– Японцы используют демонов только в открытом бою? Или то, с чем мы с вами столкнулись на днях, не единичный случай, а постоянная тактика?

– Гадят ли они у нас в тылу, вы подразумеваете?

Киваю утвердительно.

– Гадят. И не только демоны. Если время демонов чаще всего ночь, то японская разведка трудится круглосуточно.

– Ввиду визуальной схожести китайцев с японцами японским шпионам несложно притворяться местными торговцами, крестьянами, монахами, кули. Даже прислугой у наших офицеров.

– Да, это серьёзная проблема, ротмистр. К тому же японцы и настоящих китайцев прекрасно научились вербовать, чтобы вызнавать наши секреты.

– Сергей Красенович, как получается, что мы не можем разбить японцев? Снять осаду с Порт-Артура? У нас что, недостаточно сил?

– Представьте себе, Николай Михалыч. Мы до сих пор воюем в основном теми частями, что изначально располагались на Дальнем Востоке.

– А подкрепление из европейской части России?

– Поступает. В час по чайной ложке.

Он ловит мой удивлённый взгляд.

– Напомню, на большинстве своего протяжения Транссиб – однопутка. Эшелоны с вооружением, припасами и подкреплением просачиваются, словно в бутылочное горлышко. Да и на море японцы нас переиграли в самом начале войны.

Точно. Логистика играет здесь на стороне врага.

– Есть, правда, надежда на эскадру Рожественского.

– Цусима! – Я не замечаю, что говорю вслух.

– Что Цусима? – напрягается Николов.

– Эскадра будет идти долго. Здесь, на суше, за это время успеет черт знает что произойти. А в Цусимском проливе легко подготовить ловушку нашим кораблям. Может, стоить их предупредить?

– Это ведь только ваши предположения? Насчёт Цусимы?

С сожалением развожу руками. Ну нет у меня резидента в Токио со связями в Генеральном штабе.

– Я всего лишь штабс-ротмистр. К тому же с потерявшейся памятью.

– Но с острым умом, – парирует Николов. – Не хотите ко мне под крылышко? Мне нравится ваш аналитический склад ума. Да и охотник на демонов нам потребен. Интересную жизнь гарантирую.

Болгарин разливает водку по пиалушечкам.

– Вынужден отказаться, ваше высокоблагородие.

Бровь Николова удивлённо ползёт вверх.

– Я ещё не до конца оправился после падения с лошади. И те самые мои способности дают сбой. К тому же в бригаде могут счесть, что я таким образом решил отсидеться в тылу и праздную труса.

– Понимаю ваши мотивы, ротмистр. Жаль. Возможно, в ближайшем будущем вы всё же примете моё предложение. А пока… небольшой презент. В память о нашем знакомстве.

Николов кладёт передо мной на стол продолговатый бумажный свёрток. Разворачиваю. Короткий меч-вакидзаси. Специально для харакири. Это намёк?

– Ваш трофей по праву, – поясняет подполковник, – с убитого цитигумо.

Выдвигаю клинок из ножен. Линия закалки распадается на иероглифы. Несколько групп по несколько знаков. Что бы эта надпись значила? И лезвие серебром отливает. Э-э, не родственница ли это моей шашке?

Обед закончен, мы с Николовым прощаемся: ему в штаб армии, мне – на фронт.

Кузьма ждёт у коновязи. В сидоре что-то стеклянно стукается друг о друга и аппетитно булькает. Нет, ординарец – это сила: и себя не обидел, и о командире не забыл. Поел, выпил, смотался к госпиталю, где оставил наших коней, и с ними вернулся к харчевне.

Стою, гляжу на своего коня, как дурак распоследний. И что с ним делать? Где у него нейтралка, передняя, задняя скорость? Кузьма смотрит на меня с недоумением: мол, чего энто с их благородием?

Закрыл глаза, взялся за луку седла – и тело само вспомнило всю последовательность движений. На счёт три я уже в седле, ноги в стременах. Главное, отпустить разум, и тело вспомнит всё на автомате. Сработало.

Едем. Или скачем? Передвигаемся, короче. Я впереди на лихом коне, Кузьма чуть сзади и сбоку.

– А скажи, Кузьма, что приключилось у нас, пока я в госпитале на койке бока отлёживал?

Скоробут озадаченно чешет затылок.

– У нас, вашбродь, это где? Во взводе, в батальоне или в бригаде?

– Ну, начни со взвода. – И тут меня осеняет. – Постой. Нет ли у нас среди солдат какого-нибудь ведуна или шамана?

– Сам не знаю, а разузнать разузнаю…

Мы сворачиваем за поворот. Выстрел, другой, третий. Конь мой хрипит и заваливается на бок. Просто чудом успеваю соскочить, едва не застряв в стременах. Падаю под прикрытие упавшего коня. Путаясь в непривычной кобуре, рву из неё наган и кручу головой: как там мой ординарец? Скоробуту повезло чуть меньше, чем мне. Его лошадь тоже убита, а сам он лежит с придавленной её трупом ногой. Штанина на второй ноге покраснела от крови. Но хоть до винтовки смог дотянуться.

Три фигуры направляются к нам из зарослей, держа оружие наизготовку. Белые брюки с гамашами, синие кителя, у двоих винтовки и жёлтые околыши фуражек, у третьего – револьвер и околыш красный. Понятно, офицер с двумя солдатами. Ну наглость – японская засада в русских тылах.

Вскидываю руку с наганом, жму спуск. Мимо, мимо, есть! Один из солдатиков роняет винтовку и оседает, держась руками за грудь. Скоро бут стреляет, но японцы приближаются, то и дело шныряя в стороны. Меня тоже сложно поздравить с меткими выстрелами.

У Кузьмы сухо щёлкает боёк – осечка или кончились патроны? Уцелевший солдат-японец вскидывает свою «арисаку» и целится в моего ординарца. Жбах! «Мосинка» Скоробута, отправленная барабашкиной силой в полёт, с глухим чмоком встречается с раскосой физиономией подданного микадо. Удар силён. Японец падает на дорогу и замирает без движения. Лицо его словно кровавая маска.

Перестреливаемся с японским офицером. Увы, патроны не бесконечны. Японец выхватывает свой офицерский меч и быстрым шагом идёт ко мне. Скоробут пытается запустить в него свою многострадальную винтовку, но офицер лишь отмахивается, и винтовка улетает, словно городошная бита, куда-то в кусты. Второй ментальный удар приходится по моему ординарцу. Неведомая сила отбрасывает Скоробута вместе с лошадью с дороги, словно детскую игрушку.

Амулет раскалёнными иглами жжёт грудь. Японец начинает трансформацию, оборачиваясь в человекоподобного демона с лицом на груди. Выхватываю саблю. Рожа демона скалится в гнусном хохоте. Японец делает несколько выпадов. С трудом отбиваю их, но на последнем ударе моя шашка летит в сторону, выбитая из рук.

– Гайдзин, отдай то, что тебе не принадлежит, и ты умрёшь лёгкой смертью.

Его палец утыкается в трофейный вакидзаси, который я сунул за голенище сапога.

Натягиваю на лицо выражение крайнего испуга.

– Не надо! Прошу вас! – кричу истошно. – Да забирайте этот ножик дурацкий!

Вытягиваю клинок из сапога. Ну, только бы не оплошать… Одним движением запускаю вакидзаси в полёт – точнёхонько в глаз японского демона. С хрипом падает демон на землю, облик его словно тает, превращаясь в чёрно-зелёный дым. Всё, что от него остаётся через пару минут, – пустой мундир и сапоги, а также мой вакидзаси, развоплотивший врага в ноль.

Бросаюсь к Кузьме, тот стонет с закрытыми глазами. Оттаскиваю его на обочину. Разрезаю вакидзаси напитавшуюся кровью штанину своего ординарца. К моему удивлению, рана больше не кровоточит и вообще подзатянулась уже розовым рубцом, сочащимся светлой сукровицей. Это что же, у демонов такая регенерация?!

Со стороны города за поворотом приближается весёлый перестук копыт, и на дорогу вылетает казачий разъезд. Ба, да это ж мои знакомые – братья Лукашины. Остальных не знаю.

Лукашины меня тоже узнают. Тимофей спрыгивает передо мной со своего коня, смотрит на следы побоища.

– Погуляли вы тут, вашбродь.

– Да уж не без этого. А где подполковник Николов?

– Так проводили его, в аккурат до штабу, теперь возвертаемся в свою сотню.

Посмотрел на меня, на мёртвых наших со Скоробутом коней. Вздохнул, повернулся к своим.

– Станичники, грузи япошек на заводных. И их благородию с ординарцем коней подведите!

Глава 6

Больше приключений на мою душу не выпало. Ближе к вечеру добираемся до какой-то китайской деревушки, где расквартирован мой взвод. Отсюда до линии фронта с десяток вёрст, почти тыл, хоть и не глубокий. Канонада и ружейная пальба не слышны: обе армии – и русская, и японцы – набираются сил и зализывают раны.