На какое-то мгновение все пространство холла окутало атмосферой тайны. Это ощущение почти тут же испарилось, но я успела уловить явственно висевшие в воздухе вопросы. Слишком много вопросов. Во мне вдруг проснулся задавленный годами работы в низкосортном пиаре журналист – алчный до свежих фактов, жаждущий разворошить этот муравейник! Неугомонная интуиция подсказывала, что меня снова угораздило вляпаться в какую-то историю, – и на сей раз это странным образом воодушевляло.

Положа руку на сердце, при взгляде на плакат у меня появился еще один повод временно пожертвовать телефоном. Этот бестактный смешок подруги… Словом, Анька была права. Я всегда питала слабость к синеглазым мужчинам. «Комплекс Электры, – со вздохом объявляла моя “психологиня” всякий раз, когда я оживлялась при виде очередного обладателя таких глаз. – Тебе нравятся мужчины, похожие на отца». Я раздраженно отмахивалась, но возразить не могла: у моего папы действительно были глаза того же цвета, правда, основательно поблекшие от проблем и прожитых лет.

Так или иначе, но мое последнее синеглазое увлечение закончилось разочарованием, и теперь меня так и тянуло познакомиться с героем плаката. Даже если все остальные части его анатомии были не столь впечатляющими.

– Я остаюсь.

При моих словах Анька грубо прыснула, а Жизель одобрительно кивнула. Мы покорно сдали телефоны халкообразному охраннику и поспешили вслед за Милой вглубь особняка. Все мои мысли сосредоточились на обладателе необычных глаз. Наверняка и сам мужчина был как минимум небанальным. А еще мне почему-то казалось, что именно эти глаза следили за нами через камеру у ворот.

Глава 2

«Не глупи, собирайся скорее! Я тебя жду», – в который раз настойчиво пискнул мессенджер. Анька. Я вздохнула – снова та самая ситуация, когда проще смириться и согласиться, чем объяснить, почему не пойдешь. А идти совсем не хотелось.

На сегодня было намечено очередное собрание клуба. Мы успели посетить уже две встречи – и разочарованию моему не было предела. Пресловутый руководитель – обладатель фантастических глаз и лекарь душ с десятком дипломов – так и не появился. Дружелюбно улыбаясь, Мила провожала нас в небольшой уютный зал, где мы и еще с десяток таких же жаждущих понимания попивали чаек, внимая ее речам о том, как губительны для личности обиды, как важно грамотно с ними работать…

Мне было откровенно скучно. Нет-нет, возможно, в другой ситуации я с любопытством послушала бы все эти россказни об униженных и оскорбленных. Но чем-то подобным меня уже «потчевали» на многочисленных Анькиных тренингах. Сейчас мне требовалась эффективная и быстрая помощь – единомышленников, психолога, да кого угодно, лишь бы перестать глотать пачками успокоительное и заходиться в бессильной злобе при любом упоминании о семейной ситуации. Утром, просыпаясь от звона будильника после короткого нервного сна, я с трудом разлепляла глаза – и тут же резко вскакивала, вспоминая о постигшем меня ужасе. А ночью, вымотанная тяжкими мыслями, ворочалась из стороны в сторону, представляя, как хозяйничают в моем – моем, кровном! – доме чужие темные люди.

«Хоть бы фотографии отдали, все ведь на помойке будет», – сокрушалась моя теперь уже навек, казалось, погруженная в печаль мама. Сердце разрывалось при виде ее слез, и я, отказавшись от съемной квартиры и самостоятельной жизни, вернулась к родителям. Теперь каждая из нас переживала двойную порцию печали, но мы хотя бы могли плакать и обсуждать наше унижение. Папа и вовсе погрузился в себя, вмиг состарившись и согнувшись под гнетом свалившейся обиды. Он все чаще молчал, уставившись невидящим взором перед собой, и в такие моменты у мамы язык не поворачивался произносить сакраментальное: «Я ведь предупреждала!»

А предупреждала мама о многом. Например, умоляла не устраивать на работу никчемную дочь Черной Вдовы, эту необразованную, амебоподобную, неблагодарную девицу. Но куда там! «Своим надо помогать», – торжественно изрек папа – и битых два года из собственного кармана платил бездушной наглой лентяйке. Ее мамаша, к слову, излишней тусклостью не страдала: сколько раз она, разинув то, что в просторечии именуется хайлом, «по-свойски» обрушивала на нас поток панибратских прозвищ, бестактных вопросов, нелепых обвинений…

– Ленок моя – молодец, крошки лишней не съест. Стройная, как статуэтка, не то что твоя, – случалось, бросала Черная Вдова моей маме за праздничным столом. – Отец твой рассказывал, как она брала белый хлеб, клала на ржаной – и могла за раз несколько таких бутербродов умять.

Дед, затюканный и уже немощный, только хлопал интеллигентными глазками, не в силах возражать. Да и что мог он, больной, попавший в зависимость от хамоватой тетки! Но от того, что слова «родственницы» были лишь плодом ее взбудораженного перспективой скорой наживы воображения, легче не становилось. Я с трудом подавляла закипавшую внутри ярость, а мама чуть не плакала. И мы терпели – ради деда, прежде всего. Терпели годами…

Поток невеселых мыслей снова прервал писк телефона. «Готова? Давай-давай, пошевеливайся, а то Марина нас в клочья разорвет!»

Интересно, как я, по Анькиному разумению, должна была собираться, если она все время отвлекала меня своими глупостями?

В намерениях Марины я даже не сомневалась. Кто-кто, а она внимала речам Милы с усердием первоклассницы, даже записывала особенно удачные пассажи в блокнот с тем же узнаваемым монограммным узором, что и на ее сумке. Иногда я думала: может быть, нашей Жизели вполне хватает этого регулярного безобидного общения? Перекинуться с кем-то парой слов, побыть в обществе дружелюбно настроенных людей, да просто знать, что сегодня в семь вечера тебя будут ждать у переулка две приятельницы, – и достаточно для обеспеченной, но одинокой и явно скучающей тетки.

Меня же, пиарщика со стажем, трудно было удивить умными речами и красивыми презентациями. Посмотрела я пару картинок с плачущими детишками и орущими агрессорами – и что с того, как это помогло лично мне? Теряя нить рассуждений Милы, я нет-нет да и скользила взглядом по собравшимся. Совсем молоденькая девушка-тростинка, парень с выбритыми по-модному висками, дородная бой-баба с веснушками и волосами цвета соломы, а кто там в первом ряду… Кажется, я видела этого седовласого господина по телевизору. Актер? Музыкант? Нет, известный дирижер с каким-то помпезно-громким именем. И как его сюда занесло? Впрочем, даже этот всплеск любопытства не спас меня от очередного приступа зевоты.

«Вечно ты хочешь всего и сразу, потерпи», – постоянно делала мне внушения Анька, но ей плохо удавалось скрывать собственное разочарование. Где же обещанный эффективный метод борьбы с обидами? Где общая идея, призванная превратить нас всех в сплоченную группу единомышленников? Где индивидуально разработанные психологические программы? И где, черт возьми, красавец-руководитель?

«Ты там собралась? Я поняла, это работает твое сопротивление. Лень выходить из дома – и ты невольно копаешься, начинаешь опаздывать. Действует защитный механизм психики…» Это, разумеется, снова была Анька. В конце ее внушительной для мессенджера речи красовался смайлик – перекошенное от страха лицо с картины Мунка. Что ж, нечто подобное ждет нас с подругой при встрече с Жизелью, разъяренной нашим опозданием. Надо собираться.

Вздохнув, я махнула рукой на хваленое сопротивление, выпустив в пространство пару хлестких выражений. Если мне не избежать очередной скучной жвачки, выражу протест доступными мне средствами. Никаких больше каблуков-копыт, утягивающих платьев, сложных укладок! Чье воображение мне там поражать – этого величественного дирижера, из которого уже песок сыплется? Хватит, надоело!

Из шкафа полетели удобные кроссовки и светлые джинсы. Образ дополнили простой белый топ и джинсовая же рубашка, которую я стянула на поясе решительным узлом. Может быть, моя фигура и далека от идеала, но хлеб с хлебом я никогда в себя не запихивала, и талия у меня точно есть!

Бросив взгляд в зеркало, я осталась довольна: волосы в художественном беспорядке рассыпались по плечам, минимум косметики, еле заметный и уже наполовину облезший лак для ногтей. Вот тебе, неугомонная Анька!

* * *

– Подождите буквально пять минут, скоро начнем, – с привычным надломленным видом трепетной лани, попавшей в контактный зоопарк, улыбнулась нам Мила. Сегодня сотрудница клуба держалась особенно загадочно, словно ее распирало от желания поделиться с нами важной информацией, но подходящий момент для этого еще не наступил.

Чинно прогуливаясь по просторному холлу, я в который раз пробегала взглядом по элегантному лаконичному интерьеру. Здесь царил комфорт: мягкие креслица так и приглашали отдохнуть после рабочего дня, а светлые спокойные тона радовали глаз. И снова везде наблюдалась эта патологическая аккуратность операционной. До конца расслабленной атмосфера клуба не была – возможно, благодаря тому шикарному плакату везде чувствовалось напряженное молчаливое присутствие харизматичного руководителя.

Наверное, во всем была повинна не в меру разыгравшаяся фантазия, но меня не покидала мысль о том, что герой плаката все это время находится в здании и негласно наблюдает за нами. Прямо (через камеры у ворот и в зале) и косвенно – изучая наши тесты и выслушивая отзывы Милы.

– «Большой Брат следит за тобой», – вполне предсказуемо сострила я, в который раз остановившись напротив плаката. Это услышал седой дирижер – и вскоре другие участники программы, ожидавшие в коридоре, прыская, делились друг с другом удачным прозвищем. Моя случайная шутка странным образом сблизила нас, совершенно незнакомых людей, будто у присутствующих вдруг обнаружилось нечто общее. Мы стали хоть на йоту, но единомышленниками. В душе зародилась надежда: а вдруг клуб – не такая уж безнадежная затея?

Погрузившись в мысли, я и не заметила, как откололась от подруг и прошла вглубь холла. Передо мной оказался коридор, вдоль которого тянулись стильные световые панели. На безупречно чистых стенах между ними висели картины: фрактальные узоры, замысловатые и красочные, манили, будто водовороты. Казалось, еще немного, и одна из этих головоломок затянет меня внутрь, в самое неизведанное. Стало не по себе, но кого я обманывала: меня это безумно интриговало. Похоже, в стенах клуба я была обречена все время ощущать эту взрывоопасную смесь напряжения и любопытства.

Я прошла немного вперед, продолжая разглядывать эти спутанные узорчатые джунгли, и… споткнулась на ровном месте, изумленно разинув рот. Представшее передо мной творение выбивалось из общего стиля – никаких узоров, а вполне себе осмысленное полотно. Если, конечно, слово «осмысленное» было применимо к этой чудовищной кроваво-грязной мазне.

Немного отступив, я прищурилась и попыталась уловить суть композиции картины. Хаотично разбросанные здесь и там красные пятна создавали иллюзию движения, и, обладая хотя бы зачатками фантазии, можно было без труда ощутить эту зловещую динамику, словно на картину в режиме онлайн летели брызги крови. Внизу копошились мелкие серые кляксы, в которых улавливались очертания людей. Но все это служило лишь фоном для расположенной в центре тщательно выписанной темной фигуры.

Движимая любопытством, я подалась вперед, чуть ли не носом уткнувшись в холст. Ничего себе! Грудь загадочного монстра была рассечена, и из образовавшейся бездны, как из рога изобилия, вываливались внутренности. Руки чудовища оказались неестественным образом вывернуты – оно то ли манило к себе, то ли демонстрировало стекавшие с пальцев алые струйки. Скользнув взглядом вверх, к его голове, я похолодела. Лицо существа скрывал колпак палача. Но главное, в прорези на меня смотрели знакомые миндалевидные очертания. Не синие: один глаз был красноватым, другой – черным, будто всю радужку поглотил зрачок.

Я надолго застыла перед картиной, искренне пожалев, что на входе мы привычно сдали охраннику телефоны. Вот бы запечатлеть это нечто и потом, уже дома, спокойно рассмотреть в деталях! Впрочем, определение «спокойно» с этим творением совершенно не вязалось. Бога ради, во что я опять вляпалась? И кто автор этого, с позволения сказать, «шедевра»?