– Мы не дадим вам использовать нашу платформу и победить! – Один из чапменцев прорвался через ограждение парада и выскочил на улицу, прямо перед нами; за ним последовало ещё несколько человек. Они пытались не дать нам доехать до финиша у башни. Если они нас остановят, мы задержим все платформы за нами. Остановится весь парад.

Джек откинулся назад и закричал с водительского сиденья:

– Что будем делать?

– Сбей одного, – закричал Куп, всё ещё раскидывая огромными горстями конфетти; красные и белые бумажки были повсюду, но в основном застряли, как блёстки, в его волосах. – Остальные будут знать!

В приливе отчаянья мне пришла в голову мысль. Мысль была безумной и не могла привести ни к чему, кроме неприятностей, но я была в обществе Купа и Фрэнки, Минта и Хезер, Каро – и это почему-то заставляло меня чувствовать, что ничего плохого случиться не может.

– Фейерверки, – сказала я. – Стреляйте фейерверками, чтобы их распугать.

Фрэнки не задавал вопросов; он просто метнулся туда, где мы спрятали их за пальмами.

– Целься вверх, – крикнул Минт. – И осторожно, ты же не хочешь…

Как это случилось, никто из нас так и не смог понять, сколько бы потом ни вспоминали. В одно мгновение Фрэнки возился с римской свечой, в следующее его плавки загорелись, фейерверк взлетел в небо, мы все закричали, а Фрэнки сделал единственное, что, по его заверениям позже, он тогда мог сделать: стащил с себя горящие плавки. Он оттолкнул их от себя, а Римская свеча взорвалась в воздухе, треща, как автоматный огонь. Толпа ахнула. Чапменцы побежали, расчистив улицу.

– Кто-нибудь прикройте Фрэнки! – Закричал Минт. Фрэнки стоял с широко раскрытыми глазами; он застыл от шока, прикрывая пах. В кои-то веки Куп послушался: сорвал огромный лист с пальмы и сунул ему. Мгновение Фрэнки просто смотрел на лист. Потом он медленно покачал головой.

– Поприветствуем Кримсон! – Закричал Фрэнки, высунувшись за периметр платформы и подняв руки в воздух, пока Куп пытался прогнать его листом. Когда Фрэнки развернулся к ним спиной, толпа слетела с катушек.

– Выпендрёжник! – Закричал Джек с водительского сиденья. Он нажал на газ и платформа полетела вперёд.

Это был полный хаос.

– Ещё фейерверков! – Закричала Хезер. Я развернулась, привлечённое смехом в её голосе, и конечно же, она сияла, глядя на убегающих студентов из Чапмен-Холла и визжащую толпу, как будто это был идеально сработавший план.

– Ты с ума сошла? Мы же сожжём платформу!

Проигнорировав меня, она зажгла римскую свечу. Она пролетела в воздухе по идеальной параболе и взорвалась в сияющий цветок. Она пожала плечами.:

– Я каждое четвёртое июля запускаю фейерверки с папой.

Конечно. Это загадочное время отца с дочерью.

Мы повернули за угол, там Блэквельскую башню, а перед ней – огромную сцену, с которой ректор давал свою речь по случаю встречи с выпускниками. Мы были так близко.

Куп подошёл ко мне; его лицо было окружено нимбом из конфетти.

– Ты похож на маньяка, – сказала я ему. – Ангел духа колледжа.

Он дал мне зажигалку.

– Давай, мы оба знаем, что ты хочешь.

Потом он глянул на меня; вернулся тот взгляд, только для нас двоих; всё ликование, смех, взрывы отодвинулись куда-то на задний план. В первую очередь именно возвращение этого взгляда заставило меня взять зажигалку и дотронуться пламенем до фейерверка.

– Джессика-бунтарка! – закричал Куп одновременно с тем, как из римской свечи вылетел фейерверк.

Я закрыла лицо руками и сквозь пальцы смотрела, как он долетает до верхней точки и распускается, осыпаясь будто бы светящимися бриллиантами.

Платформа приблизилась к сцене. И, впервые в жизни, мы оказались лицом к лицу с ректором, который стоял в центре, сжимая в руках высокий микрофон. Даже отсюда я видела, что лицо его побагровело.

– Будут любезны все студенты, – рявкнул он, – которые желают оставаться студентами этого университета немедленно прекратить огонь!

* * *

Мы стали героями. Не для администрации, конечно – те спровадили нас прямиком в кабинет ректора в Блэквеле, где нам пришлось час прождать только для того, чтобы на нас поорали за «неприличное поведение, несанкционированные фейерверки, жалобы от разгневанных студентов Чапмен-Холла». Ректор всё допрашивал Купа – единственного из нас, кто отказался надеть рубашку – как будто именно он был тайным зачинщиком этого всего. Но бороться приходилось ещё и с Минтом с его семейным влиянием, и с Фрэнки, звездой футбола. Так что в конце концов он выдал нам два месяца исправительных работ и строгое предупреждение не влипать в неприятности следующие три года.

Нет, администрация нас ненавидела. Но вот студенты…

Той ночью мы вошли на вечеринку в честь встречи с выпускниками братства «Фи Дельта» – все семеро вместе, рука в руке – и замерли, ошалев. В фойе здания с лестницы свисал баннер с нашей платформы – тот самый, на котором мы зачеркнули «Чемпионы Чапмен-Холла» и написали «Ист-Хаузская семёрка».

– Ни фига себе, – выдохнула Хезер. – Они его спасли.

Общежитие братства было чистым безумием. Народу там было больше чем обычно: обычные студенты плюс выпускники, последние – по большей части чистенькие нарядно одетые юристы и банковские менеджеры в дорогих джинсах. Парень, стоявший на лестнице сверху, заметил нас и показал на нас бутылкой с пивом: «Ист-Хаузская семёрка!»

Все в фойе развернулись; все взгляды направились в нашу сторону.

– Это те стрикеры с парада! – закричал кто-то. – Которые стреляли в ректора!

Комната наполнилась свистом и восторженными воплями.

– Вы должны были победить! – закричал кто-то из толпы.

Старшекурсник из «Фи Дельты» выскочил вперёд и вцепился в руку Фрэнки.

– Чувак, у вас стальные яйца! – Он обнял одной рукой Джека за плечи, а потом подмигнул мне и Хезер. – Но серьёзно, что сказал Чанс? Вас же не выгнали? Потому что вы, клоуны эдакие, просто рождены для «Фи Дельты». – Он игриво ударил Минта в плечо. – А ты! Тот ещё баламут, кто бы мог подумать? Я в восторге.

Он потащил ребят в сторону бара. Я подняла бровь им вслед. Если Фрэнки и Джек до сих пор не были кандидатами в члены братства из-за собственных достоинств, теперь они определённо ими стали.

– Идём, – сказала Каро, дёргая меня за руку. – Потанцуем!

Я обернулась, осознав, что с тех пор, как мы вошли, я не видела Купа – куда же он так быстро запропастился? – но Каро уже тянула меня за руку. Оказалось, что популярность снискали не только ребята. Как только мы зашли на танцплощадку, толпа расступилась, а танцоры развернулись, чтобы сказать нам, что им понравилась наша платформа, наши бикини, что мы – глоток свежего воздуха, диверсанты, подорвавшие администрацию и традиции праздника встречи с выпускниками. Мы смеялись над их комплиментами, но поправлять их не стали; мы не сказали: «Мы хотели только мести, всё остальное было случайностью». Мы только улыбались и пили то, что они нам давали.

Одна Кортни не была под впечатлением. Она зыркала на нас из угла танцплощадки, где стояла в обычном для неё окружении девчонок, одетых как дешёвые версии её самой. Они шептали, прижимались ближе и хотели, чтобы её свет отражался в них. Я почти пожалела её – но сейчас я могла себе это позволить. Ист-Хаузская семёрка могла бы быть восьмёркой, но она поставила не на то. Теперь у нас была слава, а её забыли. Я уже чувствовала, как между нами растёт стена – невидимая, но осязаемая.

Хезер не обращала на Кортни никакого внимания, вертясь по танцплощадке с вытянутыми руками. Мы сегодня поменялись платьями: на ней было моё розовое платье, которое завязывалось на спине, а я надела чёрное платье, которого жаждала с того дня, как увидела как она покупает его в магазине, хоть и бледнела при воспоминании о ценнике. Когда мы готовились к празднику, она спросила:

– Хочешь взять поносить? – И это был даже не вопрос. Я сразу же повернулась к её шкафу и уставилась туда, где висело это платье: тонкая, как шёпот, переливающаяся ткань. Но я не могла признать, что хочу его, пока она не сказала:

– Я надену твоё. Равноценный обмен. – Тогда это было нормально. Она надела моё розовое платье и сказала:

– Сидит идеально, – а потом своему отражению в зеркале, дёргая за бант. – Очаровательная простота.

Это самое слово – «простота» – заставило меня кое-что осознать. Заставило меня вспомнить, что она вчера сказала Кортни, защищая меня: «Не обижай слабого». Имея в виду, что, мол, да, я – друг Хезер, но она меня видела вот так: ниже себя.

Я всё равно надела её чёрное платье. Так что может быть, я и была ниже.

Песня сменилась на что-то, что Фрэнки любил запускать по кругу в своей комнате, и из-за угла появился Джек с бутылкой виски в руке; его некогда идеально, как у мистера Роджерса, причёсанные волосы были растрёпаны по всему лбу, как будто он уже успел побузить.

– Это моя песня, – сказал Фрэнки, выскочив на танцплощадку следом за Джеком и так быстро потеряв равновесие, что Джеку пришлось схватить его, чтобы удержать на ногах. Ни на мгновение не остановившись, Фрэнки подскочил к Каро и поднял её за пояс. – Кто-нибудь тебе говорил, что ты крошечная?

– Но великая, – сказал Минт, входя за ними с ещё одной бутылкой виски в руках, разрумянившийся, с ярко горящими глазами. Пьяный. – Наш шпион «Ист-Хауза».

– Прекрасный диверсант! – Нараспев проговорил Джек.

Я посмотрела на Минта, кивая на его виски.

– Братья «Фи Дельты» явно от тебя в восторге.

Он пожал плечами, но не смог сдержать улыбку. – «Они от всех нас в восторге. Ты, может быть, уже кандидат в Чи-О, между прочим. После сегодняшнего».

Какой резкий контраст. Вчера я была обыкновенной Джессикой Миллер. Сегодня я – девушка в дорогом платье, одна седьмая звезды, будущий член «Чи-О». Я думала об обещании Дюкета: «Мы изменим тебя, душу и тело». Может быть, именно это и происходило.

Хезер заметила Джека и перестала крутиться, сосредоточившись на нём, как будто он был единственным человеком в комнате. Она подошла к нему и протянула руку. На мгновение Джек выглядел неуверенно, а потом сделал глубокий вдох, протянул к руку ней и наклонился.

– Виски, – сказала она. Он замер, чуть не опрокинув бутылку, когда убирал руку и вместо неё протягивал виски. Даже темнота комнаты не могла скрыть цвет его щёк. Хезер отпила большой глоток, а потом протянула бутылку обратно. Она улыбалась своей знакомой улыбкой кошки, съевшей канарейку.

– Для смелости, – сказала она.

Что она задумала? Вопрос на века.

Джек потянулся за бутылкой, но она схватила его за руку и притянула к себе. Прямо посреди танцплощадки, Хезер его поцеловала: в одной руке виски, а другая – на щеке у Джека.

– Наконец-то, – простонала я, а Фрэнки засвистел так громко, что я была уверена, что Джек сейчас вырвется и убежит. Минт повернулся ко мне, ухмыляясь, и открыл рот, чтобы что-то сказать, но тут музыка сделалась громче, басы завибрировали через пол, а Фрэнки закричал:

– Это – моя любимая часть!

Вместо того, чтобы что-то сказать, Минт схватил меня за руку и развернул; чёрное платье закрутилось идеальным кругом. Краем глаза я видела, как Каро смеётся с Фрэнки; Джек и Хезер уже отстранялись, но ещё склонились друг к другу.

– Где Куп? – Закричала я, пытаясь перекричать всё более громкую музыку.

Минт повернулся и показал на задний выход, который вёл с танцплощадки во внутренний дворик:

– А где же ещё?

Я посмотрела. И конечно же Куп стоял в угле двора с двумя другими ребятами. Он был глубоко погружён в разговор, внимательно слушая, как говорит один из них. В задумчивости он запустил руку в волосы и заткнул локон за ухо. Я смотрела, как локон непослушно поднимается вверх, а он, кажется, не заметил. Только я.

Но мой взгляд его привлёк, и он повернулся.

– Куп! – закричала Каро, прыгая под музыку, даже когда она делалась всё быстрее. – Иди танцевать с нами!

– Не будь лузером! – Закричала Хезер.

Джек поднял бутылку.

– У нас виски!

– Я снова разденусь, – пробасил Фрэнки. – Если хорошенько попросишь.

Куп засмеялся, потряс головой и вернулся к разговору. Я глубоко вдохнула и закричала: