Только я начал докладывать о сути вопроса, как НГШ меня перебил и начал задавать вопросы. Стартовали с обсуждения необходимых мероприятий: от укрепления существующих военных представительств на предприятиях промышленности, на которых планировалось разместить заказ, до конкретных подразделений в полках и бригадах, системе подготовки специалистов и их количестве, техническом обеспечении и ремонте, хранении. Все расчёты были, и я их мог обосновать, опираясь на мнение иных органов военного управления. Быстро подошли к самому сложному для меня и ещё не испытанному вопросу – конкретных нормативов боевого применения в соответствии с предполагаемыми тактико-техническими характеристиками. НГШ глубоко погрузился в мои расчёты и их обоснование. Особенно во всё, что касалось обработки и передачи данных на существующих в данное время средствах связи и управления. Вот это и было самое слабое место, то самое бутылочное горлышко, которое с учётом существующего положения дел грозило перевести нужное дело в бесполезно потраченные деньги. Начальник управления часто и дельно меня дополнял, всё-таки я несколько переволновался. Я был ему благодарен за это.

Начальник управления в ходе разговора заметил:

– Всё это надо будет отрабатывать и дорабатывать после экспериментальной войсковой эксплуатации.

НГШ исподлобья резко и внимательно посмотрел на генерала. Этот его взгляд я прочитал сразу, и означал он только одно: не надо сотрясать воздух очевидными словами.

Мы разобрали расчёты по нормативам боевого применения (при этом обсудили их демократично, совсем просто, по-офицерски). Это были именно мои расчёты, основанные на многих критериях, общим числом более сорока. Но важность каждого была мной присвоена чисто субъективно, и я представил это факультативно. С другой стороны, всё подчинялось нормальной военной, инженерной логике, основанной на опыте и знаниях. Простая логика – если по первому критерию ноль, то и по второму ноль, железобетонно. То есть я ушёл от пространных объяснений и сразу обосновал факультативность и субъективность расчёта важности каждого критерия, но установил простую последовательность и взаимозависимость. Несложно и надёжно. Как меня и учили в моём ВОКУ.

Мой богатый войсковой опыт привёл к понятному упрощению и не вызвал возражений.

Почему?

А вот тут и проявилась значимость того, что называется опытом службы. Каждый из нас, несмотря на пропасть в занимаемых должностях, понимал всё. Пара примеров, которые я дал после своих расчётов, подвели нормальный итог. Оператор этого образца ВВТ – солдат-срочник, служит один год, вероятность, что он от звука может потерять на какое-то время самообладание, была немалой. А если тот, кто отдаёт команду на поражение выявленных целей противника, допустим, полная противоположность этому солдату – опытнейший боевой офицер, но совершенно не привыкший смотреть в монитор, и у него этот монитор не переносится воображением на рабочую карту командира с отработанной обстановкой – тоже беда, да ещё в динамике боя. Хорошо, что не стал юлить и хитрить, видимо, эта прямота и честность понравились НГШ. Я это почувствовал. Однозначно, эти расчёты нормативов боевого применения были одной из основных причин того, что НГШ решил лично поговорить, нормально расспросить и разобраться.

Следом начал озвучивать основные параметры из заключения финансово-экономического органа, обеспечивающего государственный оборонный заказ министерства. НГШ поморщился и сказал:

– Спасибо. Не нужно. У нас есть кому деньгами заниматься и всё это перепроверять.

Сказал он это с некоторым раздражением в голосе, как мне показалось. Но я уловил точно, это не было раздражение на меня.

Ожидал, что по завершению обсуждения НГШ поставит какие-то конкретные задачи. Ведь даже в нашем докладе содержались предложения о том, какие наставления, руководства, инструкции, курсы стрельб надо готовить или менять, даже предложения о проработке вопроса внесения изменений в боевые уставы (святая святых). Нет, этого не было. Сухо поблагодарил, и мы с моим начальником управления вышли из кабинета НГШ.

Поздоровались в приёмной с подошедшими и ожидающими вызова генералами и офицерами, направились к себе.

Начальник управления впервые за время моей службы в Генштабе меня похвалил. А потом произнёс:

– Не всё так просто с этой покупкой. Но главная проблема очевидна – импортная электронная компонентная база, импортный двигатель и средства связи в войсковом звене, вопрос передачи данных. В вотчине зама НГШ – начальника Связи ВС РФ уже запланирована целая революция. НГШ ждёт, когда министр её запустит, снабдив огромными деньгами, там всё готово. Предварительно её запуск назначен на третий квартал 2009 года, когда Минфин начнёт в Минобороны исправно отгружать бюджет на 2009-й год. Так что к моменту поставки в войска вопрос передачи данных будет решён однозначно. Не будет уже бутылочного горлышка. Видимо, НГШ хочет лично проработать вопрос и, скорее всего, будет отрабатывать с Военно-промышленной комиссией при Правительстве, или отдаст вопрос министру с просьбой решить вопрос в ВПК, чтобы сама промышленность признала, что они могут, а что не могут. Польза нашей с тобой работы в том, что на основании нашего доклада НГШ сформировал своё мнение, а это большое дело. Скорее всего, он решил, что надо закупать, быстро осваивать производство своего и скорейшей поставки в войска, пусть и с импортными комплектующими. Министр обречён на поддержку НГШ, ни за что не возьмёт на себя ответственность лишить войска перспективного образца ВВТ, ну а президент всегда поддерживает НГШ, по-другому ещё не было ни разу, кто бы там что ни говорил. Поэтому считай, что нашими с тобой усилиями вопрос решён положительно.

Я вошел в свой кабинет. Было уже почти двадцать два часа. В ГОУ никто и не думал уходить домой. Это движение начнётся не ранее чем через полчаса. Морозов начал убирать папки с секретными документами к себе в сейф.

– Ну, как сходил? Живой?

– Нормально всё получилось. Даже хорошо. Мне очень понравился НГШ, действительно умный офицер.

– А я тебе так и говорил. Поэтому предупреждал, что надо готовиться. У него просто так ничего не бывает.

– Одно плохо.

– Что?

– Он так и не высказал своё мнение. Все вопросы у него были глубокие, все вроде бы направлены на то, что надо сделать это дело. Но я не уверен, что он пришёл к тем же выводам, что и мы с начальником управления.

– У него совсем другой горизонт видения. Его знания куда обширнее, чем те материалы, которые ты приложил к своему докладу. С тем же Путиным разговаривает постоянно. Если не каждый день, то через день. И они там не новости столичных театров обсуждают. Поэтому не посчитал нужным вам что-то говорить. Надо будет, скажет и сроки поставит совсем не гуманные. У него так: вынь, да положи.

Обычно примерно в тринадцать часов я в форме уходил на обед. Любил обедать в одиночестве, не ходил в генштабовские столовки. Да, там было значительно дешевле. Но меня стоимость мало интересовала. После того как в военторговской столовке пообедаешь, организм плохо реагирует. В генеральской кормили лучше, но мне было не по статусу. Я здесь, в Генштабе, на самой нижней должностной ступеньке. Ниже некуда. Никого здесь не удивить тем, что я был когда-то царём, богом и воинским начальником, когда командовал мотострелковым полком на окраине Российской империи, никого не удивить что я был начальником штаба могучей танковой дивизии, где только танков более трёхсот штук, почти столько же БМП, под две сотни гаубиц, РСЗО, орудий и миномётов, мощнейшая ПВО дивизии, в основе которой зенитно-ракетный полк, вооружённый ЗРК «Тор-М1» и ещё много чего.

Тяжело и крайне интересно было возглавлять штаб такого боевого бронированного кулака или, как некоторые называли, «бронированной кувалды», обладающей просто непобедимой огневой мощью, которую можно довольно быстро перебросить в любую часть страны. А с учётом того, что дивизия всегда должна была действовать вместе с полком штурмовой авиации и вертолётным полком как минимум, да в её интересах всегда действовал тяжёлый бомбардировочный авиаполк, плюс не меньше одного ракетного дивизиона оперативно-тактических ракет, вся эта сила выглядела настолько устрашающей, что в окружающих нас странах применение этой дивизии невозможно было представить.

Здесь, в Генштабе, почти все такие. Конечно, нелегко привыкать что ты теперь пустое место или, как здесь говорили с некоторым пренебрежением, «исполнитель». Но данная мне на время власть не извратила моей сущности, не сделала из меня разбалованного царька. Я и когда в войсках был, старался принимать пищу в одиночестве, любил подумать и поразмышлять. Но после развода с Аллой оставаться один на один с собой стало тяжело. Поэтому я опять вернулся к чтению. Разное читал, и серьёзное, по профессии. Художественную литературу, с которой было непросто, тоже читал. В основном всё новое на тему войны я считал мусором. Иногда задумывался, что надо не критику на всех наводить, мол, какие все дураки, а взять и написать самому. Но не знал, как к этому делу подступиться, и где найти время. Поэтому отложил сладостную мечту о собственном творчестве.

Приходил в ресторан, делал заказ и начинал читать. Чаще что-то из иностранной литературы, реже про нашу историю, не только про войны. Особенно меня интересовал период начала XX века и до 1941 года. Я мучился вопросом, как мы могли дойти до того, что к власти в России пришли коммунисты. Понимал, как и почему в России созрела революционная ситуация. Но вот почему дальше так пошло, почему так поздно созрело Белое движение и так далее, не понимал. Особенно непонятна мне была роль Генштаба до и во время Февральской революции, далее между октябрьским переворотом 1917 года и до конца 1917 года. И конкретно роль генерала Алексеева Михаила Васильевича вызывала не то что вопросы, но полное непонимание. Почему генерал Алексеев не убрал из столицы мобилизованных, почему вовремя войска не применил, ведь было небольшое количество верных и обученных, почему не удержал Керенского в кресле, хотя мог?

С приходом в министерство А. Сердюкова и особенно дур из его команды эти вопросы начали меня мучить с большей силой. Я всё отчетливее видел в полоумных и плохо образованных бабах-хабалках коммунистических большевичек или нечто подобное китайским коммунистическим хунвейбинам. А сегодня я получил дополнительную пищу для размышления.

Обед я пропустил, и теперь после того, как всё хорошо прошло, мне хотелось не просто покушать, но и выпить, хотелось с кем-то понимающим поговорить.

Время позднее, идти в ресторан не хотелось. Хотя я вопреки общепринятым правилам каждый день уходил примерно в половине восьмого вечера, садился в удобное место в ресторане (старался для разнообразия ходить в новые места) и не спеша ужинал, читал. Если я был нужен, меня могли легко вызвать одним звонком. Моему начальнику направления такое поведение до крайности не нравилось, но я объяснил, что мне не только не нужна квартира от министерства, мне и на премии наплевать. Объяснил, что я продолжаю служить в армии просто по призванию. Не думаю, что он воспринял эти слова как пафос. Напротив, наши отношения стали надёжнее и честнее. Я был исполнительным «исполнителем». Чёрт бы побрал это слово! Зато начальник группы, бывалый морской волк, мной восхищался и непременно повторял, что как только он получит квартиру, то будет поступать точно так же.

– Может, по пять капель? – отвлёк меня от мыслей Морозов.

Он знал, что я не люблю выпивать в кабинетах, и спросил это из вежливости, так как сам ездил на метро и всегда принимал перед выходом грамм сто простого напитка. Я как-то предлагал ему сходить и поужинать в ресторан, но он отказался. Объяснил полным отсутствием денег.