Подошла очередь и Риты поздравить именинницу. Она и поздравила – да так, что той вовек не забыть. Подойдя к небольшому столу, где стоял торт, Рита взяла его, с шутками и прибаутками подлетела к Лере и зарядила ей этим тортом в физиономию, да так, что та и опомниться не успела, как с неё смеялся весь цех. Все сразу догадались о том, что это была месть за Машу. Технолог опешила, открыв рот от изумления. Одна из работниц пояснила ситуацию насчёт Маши и Ирина Петровна ограничилась только лёгким замечанием в адрес Риты. Сама она потом пошла в соседний цех, где была её подруга и всё рассказала о выходке Риты, после чего они долго смеялись. Эта знаменитая история передавалась из уст в уста и вскоре дошла до самого директора. На следующий день Леснов появился в цеху, и всё время глазел на Риту ироничным взглядом.

Риту такое внимание не радовало, но когда она увидела, что Маша, вопреки всему, всё-таки пришла на работу, приободрилась. Так они и подружились. Ни у кого больше не возникало желания обидеть Машу – её оставили в покое. Настала осень и время учёбы, но Маша продолжала иногда приходить на подработку по пятницам и по субботам, когда они выходили в дополнительную смену, чтобы успеть закончить заказ. У Риты же сессия в техникуме должна была начаться только в ноябре, поэтому она по-прежнему практически жила на фабрике.

Однажды, во время обеденного перерыва, они завели в столовой разговор о лишнем весе. Маша, ткнув пальцем с обидой на свои круглые бока, произнесла удручённо:

– Ну никак не могу похудеть… Вечно слышу себе в спину то в магазине, то на рынке, что я толстая!

– А если бы тебе не тыкали этим, ты бы сокрушалась о том, что не стройная? – спросила вдруг Рита.

Маша на миг задумалась, потом ответила неуверенно:

– Мне кажется, что нет. Я себе и такой нравлюсь, но окружающие видят во мне только пышку! Особенно мужчины… – при этих словах она тяжко вздыхает.

Рита хмурится. Сама она тоже далеко не стройная – крепко сбитая, плечи немного широковаты – будто у мальчишки, но ни на минуту она не жалеет об этом. Даже несмотря на то, что рядом с ней Олеся – эталон утончённости и женственности. Все воспевают красоту её сестры, но Рите наплевать на то, что никто ей не восхищается. Она вдруг смеётся (но смех тот вовсе не добрый), и произносит:

– Знаешь, чем больше я узнаю людей, тем меньше хочу их видеть. Все эти стройные худышки, вроде Леры, сидящие на диетах – разбаловали мужиков своей худобой и идеальной фигурой!.. Ой! Съела лишнюю калорию, пойду застрелюсь! – она кривит губы и презрительно ухмыляется, поглядывая в сторону Леры, которая ничего кроме овощей и фруктов практически не ела, чтобы выглядеть эффектно.

Маша хихикает в кулачок, потом запихивает с энтузиазмом в рот любимый пончик и добавляет:

– Хочется собрать всех этих заморышей и…

– И накормить… – заканчивает вместо неё фразу Рита и разражается громким хохотом, но потом оборачивается и замечает рядом директора. Судя по его хитрому лицу – он всё слышал.

– Ой… – смущается Маша, в то время как Рите всё равно. Ну, слышал и слышал, что тут такого? Пусть знает, что она не лучшего мнения ни о мужчинах, которые обзывают полных девушек толстухами, ни о людях в целом.

Константин Владимирович, вместо того, чтобы пройти мимо, берёт и подсаживается к их столу, чем уж окончательно смущает Машу. Она заливается розовым румянцем, но и Рита изумлённо вскидывает свои тёмные брови. «Что надо?» – как бы говорят её колючие глаза, и Леснов тут же отвечает на этот немой вопрос:

– Увлекательный разговор вы вели – никогда не слышал ничего подобного! – он сам признался в том, что подслушал и даже не смутился при этом.

«От меня ещё и не такое услышишь, болван!» – думает Рита про себя.

Маша, глупо улыбаясь, спрашивает робко:

– А вы что думаете по этому поводу?.. По поводу лишнего веса у… девушки…

Рита толкнула подругу в бок, но было уже поздно – вопрос задан. Она знала, что Маша сохла по пареньку Ивану, который работал на их фабрике мастером; она даже порою специально ломала свою швейную машинку, чтобы он пришёл починить её – тогда у неё появлялась возможность поглазеть на объект своей симпатии. Мастер не проявлял к ней интереса – и Маша винила в этом свой лишний вес.

Директор ответил не сразу. Он переводил ироничный взгляд с Риты на Машу, потом, почему-то на Леру (в цеху все давно заметили, что она сохла по нему), и произнёс уверенно:

– Как по мне, главное в женщине – душа и характер. За остальных мужчин не берусь отвечать…

Его ответ понравился Маше и удивил Риту. Она даже открыла рот от изумления. Впервые ей довелось услышать из уст мужчины о том, что он ценит не внешность, а характер. Но стоит ли ему верить? Может, он нарочно так сказал, чтобы успокоить навивное девичье сердце бедняжки Маши?

– Я вижу, что ты мне не веришь! – Леснов усмехнулся и посмотрел на Риту немигающим взглядом.

Рита даже не стала это отрицать и промолчала. Но он не отстал и продолжил цепляться:

– Когда-нибудь я докажу тебе, что мои слова – правдивы… – он вдруг быстро встал и вышел из столовой, чем окончательно сбил её с толку.

Таращась на захлопнутую за ним дверь, она пыталась понять смысл его слов. Что это значит?

Маша вдруг положила руку на её плечо и тихо прошептала:

– По-моему, он к тебе не равнодушен…

Рита нахмурилась и, смахнув её руку с плеча, произнесла с досадой:

– Не говори ерунду!

Маша замолкла, больше не заговаривала об этом, но сердце Риты предательски отбивало неспокойный и тяжёлый ритм, будто в него выстрелили в упор. Она ещё не знала, что такое любовь, она не ведала, как она приходит, да и не верила в её существование, но вдруг впервые испугалась того, что оказалась в опасности по воле мужчины, от которого все женщины на фабрике сходили с ума.

Глава V. Мой любимый доктор

Судьба-злодейка подсунула Олесе большую свинью. Работая в саду и обрезая секатором сухие ветки на деревьях, она нечаянно задела палец. Тут же кровь обагрила руку и закапала на землю, раскрашивая жёлтые листья в причудливые узоры. Рана была глубока: ей ничего не оставалось, как обратиться в больницу. Она прекрасно знала, что может столкнуться там с тем, кого так долго избегала и поэтому нацепила парик на голову, который попросила у соседки. Тётя Валя иногда носила вычурные парики – они были её слабостью, но удивилась, зачем парик понадобился Олесе?

– У тебя же шикарные волосы! – воскликнула она изумлённо.

– Хочу немного побыть брюнеткой! – соврала Олеся и добавила: – Светлые волосы мне уже надоели, но красить я их не хочу…

– А, тогда бери! – соседка обрадовалась, что смогла услужить.

Олеся поблагодарила и поспешила домой. Парик был аккуратным, из настоящих волос, с густой челкой, со струящимися до плеч локонами.

«То, что нужно!» – радовалась девушка. Она не знала, работает ли ещё в хирургии Александр Николаевич или уехал, как ему и пророчили все – в столицу на повышение. Надеялась, что уехал, но предусмотрительно поменяла имидж – водрузила папины очки на нос (он был близоруким), по-новому накрасилась – сильнее, чем обычно, благо, что пострадала не правая, а левая рука, иначе всё давалось бы с большим трудом. Наряд она выбрала не соответствующий её элегантному стилю – порывшись в вещах сестры, она нацепила на себя её рваные серые джинсы и чёрную кофту, где красовалась физиономия знаменитого рок-певца. Но и это ещё не всё – чтобы окончательно стать другой личностью, она на всякий случай прихватила медицинскую карту Риты, которая как раз находилась дома. Ей казалось, что она всё предусмотрела. С забинтованным пальцем она, сгорая от страха, вошла в отделение, в котором когда-то повстречала свою первую любовь. Навстречу ей – молоденькая медсестра. Заметив забинтованную кисть, тут же участливо спросила:

– Порезались?

– Угу, – Олеся кивнула головой.

– Наверное, салат крошили на кухне? – предположила она. К ним не раз попадали женщины с подобными травмами и по этой причине.

– В саду поранилась при обрезке деревьев, – коротко отрезала Олеся, с опаской поглядывая на кабинет, где раньше принимал пациентов Подолянский.

– Пошлите со мной в перевязочную, – медсестра взяла её под руку и, словно дитя, повела в конец коридора, где Олесе всё было до боли знакомо.

Те же цветы, тот же торшер у стола дежурной медсестры, где, как обычно, стоял громоздкий зелёный телефон, тот же оттенок на стенах – светло-серый. Заведя Олесю в перевязочную, медсестра усадила её на кушетку и произнесла:

– Ждите здесь, а я сейчас позову хирурга… – она стремительно вышла в коридор, и у Олеси душа ушла в пятки. Как страшно! Как жутко смотреть ей на дверь и гадать – кто войдёт в неё? Тот, из-за кого она сбежала в чужой город или совсем другой врач? Может, заведующий? «Пусть будет заведующий!» – молила в душе она. Добродушный и хороший мужик – вот так о нём говорили в городе.

Прошло пять минут, десять, потом пятнадцать, но врача всё не было. Она уже порывалась сорваться с места и бежать – бежать далеко отсюда, чтобы этой злополучной больницы даже на горизонте не было видно, но тут дверь резко распахнулась, и в комнату вошёл мужчина в зелёном медицинском костюме.

– Добрый день! – он весело подмигнул ей и, подойдя вплотную, уставился на её несуразно забинтованную руку. – Как же вы умудрились? – тут же спросил он, начиная разматывать окровавленный бинт на пальце.

– Сама не знаю! – ответила рассеянно Олеся своей первой любви. Да! Это был он – мужчина её давних грёз, её первая горькая любовь. Он почти не изменился, только ещё больше возмужал. Её взгляд предательски скользнул на его крепкую руку – но обручального кольца она не заметила.

– Как вас зовут? – поинтересовался доктор.

– Маргарита, – представилась она именем своей сестры. Вечером она всё ей расскажет, и они вместе посмеются над этим. Но не сейчас – сейчас ей совсем не до смеха.

– Очень красивое имя, – произнёс Подолянский и, осмотрев рану, пояснил: – Придётся наложить пару швов… Не переживайте, всё будет быстро и безболезненно – я вам сделаю обезболивающий укол, – начал успокаивать он, заметив, что Олеся нервозно ёрзает правой рукой по бусинам на своих джинсах.

– Я не переживаю, – воскликнула тут же она. Так и было – она не боялась манипуляций со своим пальцем, она боялась только одного – быть разоблачённой.

– Это хорошо, – похвалил Александр Николаевич. Зашла медсестра, но он уже колдовал над пальцем без её помощи – сам подобрал нужную хирургическую нить и иглу.

Олеся зажмурилась и немного отвернулась, чтобы не смотреть. Боли она действительно не почувствовала – значит укол уже действует.

И тут, наложив последний шов, хирург вдруг спросил, глядя Олесе прямо в глаза:

– Мы с вами случайно не знакомы?.. Да и фамилию я вашу где-то слышал… – он кинул быстрый взгляд на её медицинскую карту.

У неё зарябило от ужаса в глазах. Она ожидала какого угодно вопроса, но только не этого. Но Олеся берёт себя в руки и невозмутимо отвечает:

– Нет, я вижу вас впервые… – умело лжёт она, но легкий румянец может её выдать. С досадой на себя, она едва заметным жестом поправляет парик на голове.

– Хм… понятно, – произносит доктор и, забинтовав шустрыми движениями её палец, начинает наставлять: – Теперь будьте аккуратнее с садовыми инструментами… А через восемь дней приходите сюда же – чтобы снять швы, – он в последний раз окинул её пристальным и изучающим взглядом, потом простился и вышел в коридор.

«Фух!» – выдохнула она. Пронесло! Ещё бы чуть-чуть и спалилась!