Несмотря на свое положение в обществе, она была на удивление простой и открытой. Наверное, поэтому с самого первого дня нашего брака пыталась раскрыть и меня. Ненавязчиво, робко, искренне. Я был доволен своим выбором и заботился о ней так, как положено мужу. Я готов был дать ей все, но не мог дать главного: настоящего человеческого тепла, проявления чувств и любви. Той любви, которой она заслуживала! Я даже считал, что имею право на любовниц. Это правда не было для меня чем-то из ряда вон выходящим! Загруженный график, частые командировки, постоянный груз ответственности – разве я думал о ней? Разве понимал, как заставляю ее страдать?

Тогда как Катя отдавала мне всю себя, я отвечал ей постоянным хмурым видом и усталостью. Даже если я был в расположении духа, моя прохлада ветром проскальзывала в словах и жестах. В остальном все было как по расписанию: регулярные подарки, ужин у родителей, совместные походы на вечера и качественный секс в постели.

Я уже не могу с точностью сказать, какой момент оказался переломным. Когда я очнулся из плена своего темного айсберга. После выкидыша, которым закончилась ее первая беременность, или после того, как увидел Катю заплаканной и разбитой на полу в ванной. Только тогда я осознал, насколько был нужен жене. Сколько держалась она, расшибаясь своей безусловной любовью о мой холод.

В ту ночь Катя рассказала мне всю правду о своей жизни. Она больше не плакала и не робела, заставляя меня окунуться в бездну ее боли и, наконец, в полной мере ощутить груз своей вины и ответственности.

Я не выпускал ее из рук до самого утра. Этого времени оказалось достаточно, чтобы к чертовой матери переоценить всю свою жизнь, все, что я знал, и все, на что ориентировался. Чтобы наконец-таки открыть глаза и получить шанс стать настоящим человеком, а не мутантом с цифрами в глазах. Именно Катя дала мне этот шанс…

Я впервые начал присматриваться к своей жене. Я впервые увидел богатство, которым обладаю. Мне было трудно перестраивать свою сущность, но больше я не собирался быть причиной слез в ее зеленых глазах!

Любовниц больше не было. В работе я расставил жесткие приоритеты, и теперь у времени расширились границы, внимание стало настоящим, а прикосновения взаимными. Конечно, невозможно в корне измениться, но Катя шла мне навстречу, ценила каждое мое проявление чувств и принимала несмотря ни на что.

Новость о второй беременности стала нашим вознаграждением. Общим страхом от прошлой потери и радостью. Но видимо, Марку суждено было родиться. Никаких отклонений во время беременности не было, так же как и никаких угроз.

Его появление помогло мне понять и в прямом смысле ощутить ту эйфорию, которую можно назвать счастьем. Увидеть ее воплощение, свою плоть и кровь, свое наследие. Ведь в этом и есть первая миссия мужчины! И Катя была неотъемлемой частью этой миссии, самой достойной матерью, самой достойной женой.

Первые обмороки начались, когда Марку не было и месяца. Внезапные и пугающие своей необъяснимой природой. При первичном обследовании никаких общих отклонений не выявили, сделали назначения и отпустили домой. Тогда я немного выдохнул, но когда, несмотря на лечение, обмороки продолжились и жену начали мучить невыносимые головные боли – уже забил тревогу. Именно в тот период я нанял Лизу, которая помогает мне в воспитании сына и по сей день.

Полное обследование в самой дорогой клинике, наконец, принесло результаты. Шокирующие нас обоих. Злокачественная опухоль головного мозга, которая все это время хорошо и глубоко пряталась, а после родов активизировалась и начала стремительно убивать мою жену.

Первые дни были как в тумане. Советы врачей, диагностика, прогноз, экстренные решения. Случай был слишком сложным – Катю попросту не брались оперировать! Мое положения, возможности, деньги… все это превратилось в ничто. Перед лицом смерти и болезни мы все равны, как и перед Богом.

Практически чудом удалось найти врача, готового дать ей шанс на жизнь. В срочном порядке мы вылетели в Германию, и уже на следующий день Катю готовили к операции. Сидя в палате в больничной рубашке, последние часы она проводила с сыном. Он уснул на ее руках, одна из которых была под капельницей. Катя еще долго любовалась им с блаженной улыбкой на устах, прежде чем поцеловала и передала Лизе. Только после она позволила себе заплакать. Ей было страшно, горько, или уже тогда она чувствовала свою смерть.

Я помню, как подошел к жене, встал на колени и, уткнувшись в ее ладони, прятал свои слезы. В какой-то момент она подняла мою голову и заставила смотреть на себя. А затем начала прощаться. Я рыкнул на нее, чтобы не смела, но Катя была непреклонна. Тогда она сказала странную вещь: я благодарна тебе за то, что ты был мне хорошим мужем и другом, но однажды ты полюбишь и поймешь разницу.

Ее не стало семь часов спустя. Марка я отправил вместе с Лизой в гостиницу, а сам остался сторожить под дверями. Там я сидел еще часа три даже после того, как мне сообщили о том, что врачи сделали все, но шансов было слишком мало. Сидел без движения, глядя в одну точку. А потом встал и неспешным шагом пошел в свой личный ад, который длился почти год.

Несколько месяцев я жил словно робот, исполняющий функции, чтобы поддерживать жизнь в прежнем ритме. Я ни с кем не общался, работал на износ, из-за чего отдалился от сына, а все свободное время проводил в кабинете за бокалом.

Меня тогда хорошенько встряхнула мать. Я сам не ожидал от своей покладистой женщины такой напор. Влетела в мой кабинет, повыкидывала весь бар, надавала подзатыльников и затолкала в душ приводить себя в порядок. Напоследок пообещала, что засадит меня в психушку и заберет Марка, если еще раз увидит в таком состоянии. В общем, она как никогда была убедительной. Видимо, смерть отца заставила кого-то сделать и свою переоценку.

И вроде бы все начало налаживаться и возвращаться к прежним декорациям. Работа, полный контроль над собой, хлопоты и забота о сыне. Заботы, которые стали для меня спасением. Ведь только с ним я ощущал тот кислород, без которого уже давно бы задохнулся в своей душевной агонии. Да, я взял себя в руки – вернул свой прежний облик, однако темнота внутри меня никуда не делась и с каждым прожитым днем только расширяла свои тернистые границы. Она разъедала меня, вела по краю, а по ночам, в которых больше не было снов, возвращала в безумие воспоминаний. Точно раскаленное железо они выжигали в моем сердце дыры, убивали, заставляли захлебываться под тяжким грузом вины и держать свой личный траур.

Понадобился целый год, чтобы боль и тяжесть потери улеглась, притаилась, прежде чем я позволил хотя бы подпустить к себе женщину. До этого просто не чувствовал такой необходимости. И тогда не чувствовал, но природа брала свое, и мне как взрослому полноценному мужчине так или иначе нужна была разрядка.

Мои случайные связи не были случайными. Их подбирали специально и только с одной целью. Однако даже в этих ни к чему обязывающих встречах для удовлетворения физиологической потребности мне паталогически чего-то не хватало. Никогда не думал, что похоть может быть пресной. Что даже в удовольствии все превратится в сплошное серое ощущение!

Наверное, это и послужило главной причиной того необъяснимого дикого импульса, которого я сам от себя не ожидал. Слишком долгим был внутренний голод и непреодолимая потребность чего-то, что я не мог объяснить. Так, по крайней мере, я решил с самого начала.

Компания, которую я возглавил в тот момент, стремительно шла на дно, и мне понадобилось немало усилий, опыта и сноровки, чтобы сносно выровнять ее положение. Это был своеобразный творческий процесс, так что я хладнокровно и с энтузиазмом подходил к перестройке. Одной волной случилась перестановка кадров, ужесточение дисциплины и смена политики. Несладко пришлось всему штату, но меня это не заботило – цель должна оправдывать жертвы.

И вот в этом бешеном движении, в этой суете рабочего настроения и стресса, я каким-то немыслимым образом выделил ее.

Я никогда не позволял себе заводить интрижки или с кем-то сближаться на работе. Никогда. Это был мой принцип. Даже после смерти жены. Однако Алина оказалась внезапным и единственным исключением.

До сих пор не могу объяснить себе, что привлекло меня в этой сдержанной девушке с самого первого дня нашей встречи? Она, безусловно, красива и изящно сложена, но этим точно не удивишь избалованный взгляд. В ней было что-то еще. Что-то другое… в жестах, в мимике – неуловимое, манящее, тонкое. Порой неловкие движения, порой робкий взгляд, когда девушка уверенно говорила, но старательно прятала свой трепет передо мной. И это каждый раз заставляло обращать на нее особое внимание.

Я понимал, что привлекаю свою подчиненную, так же как и большую часть женского коллектива, но она никогда не позволяла себе даже маленького намека, чтобы обличить свои эмоции или сдвинуть границу. Так же как и с моей стороны, несмотря на помешательство, не было снисхождений к ней. Я держал себя в крепкой узде и даже подумать не мог, что когда-то моей воли не хватит, и я пойду наперекор своим принципам.

Все сложилось в один момент. Напряженное совещание, на котором был рассмотрен отчет, обличающий все скрытые норы деятельности компании, окончательно поставило должность зама под вопрос. Я и так держал этого Левицкого до последнего, в первую очередь как главное звено, способное раскрыть мне карты на все подводные камни этого улья. И до последнего давил мысль, что в том числе и из-за нее. Ведь дела обстояли так, что Алина должна была уйти следом за Левицким.

Этот проныра, пользуясь положением, все провернул так, что девушка оказалась ввязана во все движения. Вышколил настолько, что Алина разбиралась в работе каждого отдела и выполняла многое из того, что не имела права выполнять! Стала одной из важных единиц в компании, и это оставаясь на должности помощницы.

Я не мог с точностью сказать – знала ли она о беспределе своего начальника или же была соучастницей всего этого? Но в тот день вопрос стал ребром. Слишком весомым был объем ущерба, который еще предстояло разгребать в будущем.

Левицкий сразу смирился со своей участью и даже не попытался увести мой настрой в другое русло. Закрылся в своем кабине и, устроившись в кресле своим грузным телом, скорее всего, сразу начал строчить заявление под бутылку коньяка. Алина же пошла по другому пути. Она не стала отступать и сама пришла ко мне. Именно тот момент и стал точкой невозврата.

Дело в том, что когда первой волной я сдвигал людей с основных должностей, чего только не наблюдал. И угрозы, и слезы, и рьяные доводы, но особенно выделялись сотрудницы, которые предлагали решить вопрос иным путем. Банальным и примитивным. Некоторые даже успевали частично обнажиться, прежде чем униженно спотыкались о стальную стену моего равнодушия.

Поэтому в случае с Алиной я был особенно заинтригован, ожидая ее действий. И она смогла меня ввести в заблуждение. Удерживая пальчиками свои листики, она сбивчиво приводила аргументы, но только не в свою защиту, а в первую очередь, в защиту своего корыстного начальника! Причем довольно убедительные – девушка ставила на его опыт и ловкость ведения дел. В тот момент я и засомневался, настолько ли она дорожит этим местом или же с ее стороны то исключительно алчный ход?!

Испытывая ее взглядом, на распутье противоречий я в какой-то момент понял, что хочу от нее иного аргумента. Чтобы она уже подвела решение вопроса к тому самому, банальному предложению! Внутри от одной только мысли разгорался такой пожар, что разум все больше поддавался этому запретному искушению. Но Алина все мялась, смущенно повторяла свои доводы и безуспешно пыталась что-то прочесть на моем бесстрастном лице. Тогда я сам подвел ее. Танком подтолкнул, чувствуя, как срывает крышу с каждой новой секундой.

Я велел ей закрыть дверь. Помню, как сначала Алина растерялась, но затем все же пошла и закрыла. Не знаю, поняла ли она мое намерение или же посчитала, что сейчас состоится какой-то разговор не для лишних ушей, но для меня это уже не имело значения…