– Да, обещаю. Её как раз сейчас перевозят. Вот, – он тянется к мобильному телефону, клацает на экране папку «галерея» и показывает мне фотографии. Я задерживаю дыхание, сама не понимаю, как хватаю Леона за запястье и сильно его сжимаю, когда вижу знакомый силуэт сестры. Катюша… Моя малышка! Губы дрожат, на ресницах выступает влага. Я вижу, как её, в сопровождении целой армии врачей, грузят в машину скорой помощи. На лице сестры кислородная маска, она не двигается, будто спит вечным сном, как героиня сказки «Спящая красавица». Смотрю на неё, и тут же крепко зажмуриваюсь. Не могу. Вижу её такую мёртвую… и самой умереть хочется. Как будто меня изнутри кислота поганая разъедает.

– Леон, Лина, вы готовы? Начинаем? – Винчети отрывается от своих бумажек и обращается к нам обоим.

– Ждём Фелицию. Она тоже должна принять участие в столь важном мероприятии, – как-то недовольно скалится дед.

Честно, я не понимаю, что там между ними происходит. Почему я должна родить Леону наследника, точнее, Леону и его жене? И как она отреагирует на то, что она должна будет нянчить чужого, по сути, ребёнка. Странная семейка. С приветом. У бандитов свои тараканы, это точно! Но самый ненормальный из них, конечно же, дед. Старый маразматик. Наследника ему подавай! Мне не понять их загонов. Я выросла в другом мире. Более цивилизованном, приземлённом к логике. А у них свои законы, своя чёрная мораль. Верно. Они же бандиты. Существа не из мира сего. Они – его верхушка. Поэтому могут изобретать то, что сами пожелают.

Вспомнишь солнце, вот и лучик. Ленивый стук в дверь, в комнате появляется звезда Италии – мадам Фелиция собственной персоной, в изысканном вечернем платье с глубоким вырезом в области груди и в меру откровенном разрезом на левом бедре. Её тёмные, рассыпанные пышными кудрями по спине волосы, собраны в высокий хвост на макушке. В ушах сияют бриллианты, а на лице – броский макияж, будто она собралась сегодня весь вечер плясать на сцене, как самая яркая звезда эстрады.

Синьора будто нарочно выбрала вульгарную одежду. Мне кажется, или она пытается нам всем что-то доказать? Что он здесь мисс мира. А я? Я не должна сидеть за этим столом, не должна вообще находится в этом доме, не должна была встретить на своём пути Леона. Такая как я. Простушка-лохушка, как бы сказал Фелиция, светская львица, уроженица высшей касты, в венах которой течёт голубая кровь.

Нет, девица не высказала мне всех этих гадостей в лицо прямым текстом. Не словами. Она «выругалась» в мою честь своим холодным, зашкаливающим от презрения взглядом, когда, войдя в кабинет главы семейства, с высоко поднятой головой, расправив плечи и вздёрнув повыше подбородок, застучала каблуками по паркету, будто модель на подиуме. Не дождавшись дозволения, чтобы войти, она села рядом с Леоном, не выдавив из себя и слова. Даже не поздоровалась. Она мне не нравится. И, судя по всему, она мне не рада, как временной, но в тоже время важной гости этого дома.

– Синьор Алонзо, – кряхтит нотариус, чуть закашлявшись, – начинаем?

Дед ободряюще моргает, окидывая всех присутствующих здесь людей серьёзным взглядом.

– Желаете что-то сказать? – уточняет нотариус.

Первым делом, дед обращается к Фелиции:

– Раз ты, Фелиция Джианни не смогла произвести мне, то есть нам, – откашливается, корректируя свою речь, – потомка, то эту роль возьмёт на себя Алина Полякова. Как только Алина родит, ты примешь этого ребенка как своего кровного и будешь заботиться о нём с любовью до самой своей кончины. Так, и только так вы с Леоном получите в распоряжение всё моё состояние.

Ох. Я неосознанно вздрагиваю. Пазлы неясности потихоньку склеиваются в одну единую и чёткую картину. Так вот, оказывается, почему Леон передумал и решил оставить наследника. Из-за денег. Из-за прихоти, из-за условия ненормального на голову старикана.

Было бы лучше, если бы я никогда не узнала эту горькую правду. Я думала… На миг я подумала, что Леон… что он за меня искренне испугался. Вспылил. Был на эмоциях. Передумал, опомнился и прилетел как пуля, чтобы вырвать с операционного стола. Потому что я… тогда я мельком подумала, а вдруг, я стала ему небезразлична?

Вот оно как, оказывается. Просто деньги нужны. Если старый хрен получит то, что так жаждет – наследника, то он с головы до ноги озолотит своего отпрыска. Трудно представить, сколько денег находится в казне Моретти. А Леону все мало, мало и мало. Вот что делает с людьми жадность, на что они только не идут ради денег. Тошно. Гадко. Я продолжаю тонуть и захлебываться в трясине собственной проклятой жизни. День за днём. Ночь за ночью.

– Я почту это за честь, синьор, – скрипя зубами, выдавливает из себя брюнетка.

– Вот и славно. Тогда, предлагаю всем сию же минуту подписать документ, – старик кивает нотариусу, тот встает со стула и, первым делом, направляется к Фелиции. Вручает ей ручку. Она даже не читает то, за что расписывается. Неужели и она такая же марионетка, как и я?

С кислой миной на лице леди Моретти чиркает свой автограф на бумажках. Я смотрю на неё, девушку с обложки глянцевых журналов, и задумываюсь… Любит ли её Леон? Зачем женился, если с виду они не выглядят как сплочённая пара. Брак по расчёту? Неужели Моретти в жизни и правда интересуют лишь деньги и власть? Мне бы хотелось хотя бы немного ошибиться. Ведь с этим человеком мне ещё жить под одной крышей минимум восемь месяцев.

Следующий на очереди Леон. Он скользит по бумагам беглым взглядом, кивает и тоже расписывается. Как по цепочке документ оказывается в моих руках, которые, между прочим, трясутся и немеют от мелкой дрожи. Нет, мне не нужны деньги, золото, бриллианты… Я всего лишь хочу, чтобы мои близкие были со мной рядом. Целы и невредимы. Я хочу жить спокойно, без экшена и прочих нещадных проблем. Сейчас я будто хожу по раскалённым углям. Как же надоело.

Я смотрю на документ и ничего не понимаю. Прошу Леона, чтоб он перевёл мне текст с итальянского на русский. Леон это нехотя делает. Я не знаю, зачем прошу его об этом. Всё равно отказываться поздно. Поэтому, сделав глубокий вдох, я кое-как ставлю роспись в графе со своими инициалами в нескольких экземплярах. У каждого присутствующего здесь, в итоге, останется по одному экземпляру на руках с «мокрыми подписями». И один должен отправится в сейф. Леон меня об этом предупредил.

Документы кочуют в руки старшего Моретти. Улыбаясь, дед щедро мажет по поверхности бумаги ручкой и, в завершении, возвращает ценные бумаги нотариусу.

– Поздравляю. Сделка состоялась, – радостно объявляет Винчетти, пожимая руку главарю мафии. – Документы советую отправить на сохранность в сейф.

– Благодарю за хлопоты, друг, – дед охотно пожимает руку нотариуса в ответ.

Все присутствующие, кроме меня, поднимаются со своих мест и направляются к выходу из комнаты. Лишь я одна задерживаюсь на секунду на месте. Смотрю вниз, на своё отражение в глянцевой поверхности дорого стола. Одинокая слеза скользит по моей щеке, капает на стол, растекаясь по нему уродливой кляксой, а в мыслях рыдает и мечется моя потрёпанная суровой жизнью душа. Отчаянный крик звучит внутри моего сердца. И он… меня убивает.

«Поздравляю, Лина. Ты отдала дьяволу не только своё тело и душу. Ты отдала ему нечто большее… Свою маленькую копию. Своё дитя».

* * *

Весёлый гогот, звон посуды и бокалов наполнили хоромы просторного торжественного зала. Дед улыбался до самых ушей, уплетая за обе щеки то омаров, то кальмаров, то красную икру ложками в окружении близких друзей и армии прислуги, которая обступила его со всех сторон. Царский ужин. Пир горой. Я видела такое разнообразие блюд лишь… да никогда не видела! Мне тошно. Нет, больше не от токсикоза, а от той проклятой ситуации, в которой я оказалась как будто в западне, как бабочка с оторванными крыльями, которую кинули в запечатанную наглухо банку умирать, и от всех этих ухмыляющихся лощеных рож. Бандитских морд!

Леон… Он выглядит сытым и довольным. Конечно, ведь его и без того баснословное состояние, благодаря моему, нет… больше не моему ребёнку, вырастет в разы. Мне не до веселья. И нет аппетита. Чего мне радоваться? Как я могу шиковать и лыбится, как лыбится сейчас дед, если моя сестра… она умирает, и Серёжа… ему там тоже очень больно. Я даже не знаю, жив ли он.

Я решительно бросаю вилку на стол, так и не притронувшись к пище, поднимаюсь с места, не спрашивая ни у кого дозволения, выхожу из-за стола. Леон прекращает болтовню с одним из своих друзей – зрелым брюнетом, которого он представил мне как Марио Росси, и бросается следом за мной.

– Лина, куда ты? – совершенно спокойно спрашивает, но должен наверно поругать за самоволие.

– Я устала. Извини. Мне не очень хорошо…

– Тебя проводить? Куда? На прогулку, в свою комнату?

Тошно. Пусть жену свою проводит. А я вещь.

Я машинально поворачиваю голову в сторону, натыкаюсь на первую леди семьи. Фелиция как обычно недобро режет по мне взглядом, а дед и вовсе занят светскими беседами.

– Нет. У тебя гости.

– Я бы хотел, чтобы ты осталась.

– Я беременна, Леон, у меня обострился токсикоз. Передай это синьору, – сквозь стиснутые зубы рычу я, даже не оборачиваюсь, уверенно постукиваю каблучками к выходу. – Не нужно меня провожать. Справлюсь. Особенно не нужно делать это на глазах у своей… жены.

Я не знаю, что на меня нашло. Гормоны шалят? Возможно. Или… я ведь не могу ревновать? Когда я подписала ту ненавистную бумажку, я чётко дала себе установку – не влюбляться в Леона Моретти. Такой как он, монстр бездушный, превратит меня в прах, даже моргнуть не успею.

Мужчина не плетётся за мной следом. Вот и славно. Я всё-таки решаю немного подышать свежим воздухом и выхожу в сад. Обхватив плечи руками, неторопливо прогуливаюсь по саду. Пение птиц, бархатное тёмное небо с множеством мелких крупинок на нём, немного расслабляют воспаленный ум. Я тяжело вздыхаю и смотрю на полный диск луны. Думаю о сестре, о Серёже, веки вновь начинают подрагивать, а ресницы мокреют. Надеюсь, Катя скоро поправится.

Я буду очень сильно надеяться на то, что Моретти сдержит своё слово. И похитители любимого… Долго ли они собираются ещё держать его в плену? Хотя, сейчас даже так будет лучше. Я не хочу, чтобы Серёжа знал, что его невеста… беременна от бандита. Но если он действительно любит, то примет этот ужасный факт, поддержит меня. Я ведь ради него ложилась под убийцу. Ради него влезла во всю эту грязищу! Я суррогатная мать. Пусть он думает именно так. У меня нет чувств к Моретти. Ни капли! Наверно… Гадко! Как же гадко звучат в голове мои мысли… Как оправдание. Самой себе. Я ведь не влюбилась? Не влюбилась в этого жестокого черноглазого ублюдка? Да как такого дьявола можно любить? Любят ведь, прежде всего, не за обёртку, не за огромный и приятный член… а за душу.

Нагулявшись, я бреду обратно к дому. Как вдруг, замечаю знакомую рожу. Фелиция. Она вышла на улицу с сигаретой в зубах. Стоит вся такая важная, вальяжная и затягивается вонючей палочкой. Видит меня, бросает окурок в пепельницу. Рисуя восьмёрки бёдрами, двигается мне навстречу. Вот сейчас у меня точно нет настроения на разговоры. Чего она хочет? Подружиться? Поиздеваться? Скорей всего, второе.

– Что, наслаждаешься вечером? А чего с банкета сбежать? – тараторит она на ломаном английском. Девушка выпила, от неё веет алкоголем и табаком. Мне неприятно находится рядом с ней. Даже, если запах вредных привычек перебивается запахом фирменных «Шанель».

Мой желудок делает тройной кульбит и скручивается в тугой узел. Я решаю просто промолчать, обойти стерву стороной и лечь спать. На пьяных вообще лучше не обращать внимание, тем более, не нужно с ними спорить.

– Эй, я с тобой разговаривать! – она недовольно топает ногой. Я пытаюсь обойти вспыльчивую фифу слева, но она… эта полоумная стервозина резко хватает меня за локоть. Будто зубастая кобра впивается в нежную плоть острыми зубами – ногтями, властно сжимает. Рука начинает неприятно пульсировать.