В общем и целом, осмотр будущего «хозяйства» меня удовлетворил. Разве что, мне не понравилось, что у города лишь одни ворота. Еще немного смутила голубятня. Нужно будет уточнить, чья она. В осажденном городе голубятня вещь неплохая. Можно сноситься с союзниками. Опять же, голуби – это мясо. Но, с другой стороны, голубятню можно использовать и во вред осажденным…

Побродил по улицам, заедая впечатления лепешкой с сыром, решил, что пора возвращаться. Верно, вода уже не просто нагрелась, а закипела.

В подвале была обустроена клетушка со стоками для воды. Тут же стояли бочка с холодной водой и здоровенный чан, в котором мне предназначалось мыться.

– Горячую воду принесут через минуту, можете раздеваться. Если угодно, грязное белье отдадут прачке. Однако, – поспешно добавила хозяйка, – услуги моей служанки обойдутся дешевле. Городские прачки берут до пяти фартингов, а я предлагаю вам два фартинга за стирку всей вашей одежды. Хотите, принесу вам свежее белье?

Только идиоты и сочинители романов считают, что наемник должен быть вонючим, аки козел. «Пес войны», который не моется и не меняет белье, рискует загнуться от какой-нибудь болезни быстрее, нежели от самых страшных своих врагов – арбалетного болта или стрелы.

В моей дорожной сумке всегда найдется смена белья – застиранного, но сравнительно чистого – стирать приходится в речках и ручьях, холодной водой и без мыла. По мере возможности я всегда соблюдаю одно из важнейших правил наемника – мыться как можно чаще и менять белье хотя бы раз в неделю!

Две служанки не первой молодости (но далеко не старые!) притащили ушаты с горячей водой и помогли смешать воду, а потом дружно накинулись на мое бренное тело, пытаясь отмыть его добела.

Я надеялся, что миловидная хозяйка тоже поучаствует в этом увлекательном деле, но, увы, не дождался. Фрау сообщила, что ей нужно готовить завтрак и удалилась. Выяснив, что я хотел бы побриться, та, что постарше, вытащила бритву и, проверив, достаточно ли она остра, принялась за дело.

– Вы всегда бреете голову? – поинтересовалась та, что помладше.

– Стараюсь, – буркнул я, прислушиваясь, как бритва скребет щетину на моем черепе.

– А зачем? Вы – довольно молодой и привлекательный мужчина. А с волосами вы были бы неотразимы…

– Особенно для вшей, – усмехнулся я.

– Вам не бывает больно? – спросила вторая, постарше, осторожно ощупывая мои многочисленные шрамы.

– Бывает, – не стал я кривить душой. – Но от ран и шрамов есть польза.

– Какая? – удивилась вторая.

– Я всегда знаю, какая завтра будет погода. Тот шрам, что слева – зудит перед грозой. Ну, а другие беспокоят перед снегопадом, засухой и оползнем…

Всем хороша деревянная лохань, но вода в ней остывает очень быстро. Был я как-то в мыльне герцога Еньского, большого любителя понежиться в горячей воде, так тот приказывал слугам постоянно подливать кипяток. Есть еще ванны, под которыми можно разводить огонь и регулировать пламя, чтобы не сварить купающегося. Помнится, такая ванна была у моей знакомой герцогини, которая отмачивала кожаные штаны перед тем, как в них влезть. Идиллию прервал голос хозяйки:

– Вытирайте господина Артакса и ведите его на завтрак.

Меня вытерли, помогли обрядиться в свежайшее белье и вязаные тапочки, накинули на плечи теплый халат, заботливо сопроводили наверх и не замедлили принести завтрак – груду горячих оладий, к которым полагалось варенье.

– Что будете пить? Вино, пиво? – поинтересовалась фрау Ута, прислуживавшая за столом.

– А что еще? – спросил я.

– Есть шнапс. Но, – наставительно заметила хозяйка, сузив глаза, – не слишком ли рано для горячительных напитков?

– А кроме шнапса, вина и пива?

– Только молоко. Но обычно, – доверительно сообщила хозяйка, – мужчины это не пьют…

– И правильно, что не пьют, – согласился я. – Посему, дайте мне простой воды. Только – самой чистой. Надеюсь, чистая вода у вас есть? Согласен заплатить за нее, как за пиво.

Хозяйка пожала плечами, но даже не хмыкнула. В конце концов желание гостя, пусть и нелепое, закон. Позавтракав, я почувствовал себя на седьмом небе от счастья. Чистое тело, чистое белье, хорошая еда и мягкая кровать в теплой комнате, чтобы лечь и отоспаться за долгие дни ночевок под кустами или в стогах. Неплохо, если бы в постели оказалась аппетитная фрау Ута, но так сразу она там не окажется. Да и мне нужно отправляться на заседание Большого Городского совета. Где там, моя одежда?

Только вспомнил об одежде и сапогах, как раздался стук в дверь, и вошла служанка, державшая в руках мою обувь, очищенную от грязи и, даже смазанную жиром!

– А одежда? – поинтересовался я.

– Ваше платье выстирано, но оно высохнет не раньше завтрашнего дня, – доложилась служанка, норовя уйти.

Я едва успел ухватить ее за край юбки. Видимо, она это поняла как-то неправильно, потому что фыркнула и заявила:

– Сударь, я уже не так молода, чтобы заигрывать с мужчинами.

Сама, между тем, с интересом посматривала на меня, ожидая продолжения.

– Что вы, фрау…

– Фройлян, – поправила она меня.

– Простите, фройлян, – покорно кивнул я и принялся оправдываться: – Я бы с удовольствием за вами приударил. Только вот, дела. Мне сегодня следует быть на заседании городского совета, а идти туда в одном халате…

– Боюсь, что ничем вам помочь не могу, – насмешливо покачала она головой. – В нашем доме нет мужских вещей. Можно послать к портному, но это будет стоить денег. Да и пошив платья затянется дня на два-три.

– Кажется, придется идти в халате… – грустно сказал я.

Нельзя же пропускать важное собрание по такому ничтожному поводу, как отсутствие одежды.

– А сегодня заседания не будет, – вдруг сообщила служанка. – Пока вы завтракали, приходил посыльный из магистрата, который сообщил, что герр Лабстерман себя плохо чувствует после дороги, так что вы можете отдыхать до завтрашнего дня.

«Что б тебя разодрало…» – выругался я мысленно.

Хотя… Служанка, кстати, при дневном свете выглядит не такой пожилой, какой она мне показалась в мыльне. Если и старше меня, то лет на пять. Стало быть, вполне…

– Сударыня, а как вы смотрите на то, чтобы задержаться в моей комнате?

Не дожидаясь ответа, я привлек женщину к себе и, превозмогая символическое сопротивление, крепко поцеловал в губы. Потом, взяв ее на руки, понес на кровать…

«Дверь!» – прошептала она, когда я уже задирал на ней юбку и раздвигал ноги.

– Что – дверь? – не понял я.

– Заприте же дверь, болван!

Никогда не любил иметь дело с молодыми женщинами. Искушенные особы постоянно думают о беременности, а юницы, у которых свищет ветер в головушке, неопытны и неумелы. Лучшие любовницы, которым за сорок. Они еще привлекательны для мужчин и достаточно опытны, чтобы доставить нам радость в постели…

Увы, со служанкой не повезло, потому что пришлось стараться за двоих – несмотря на желание, умения ей недоставало. Она двигала задницей неуклюже, будто воспитанница монастырской школы, которую лишают девственности. Но все-таки дамочка осталась довольной.

Когда я поднялся и стал поправлять одежду, она еще лежала в постели и томно потягивалась. Но долго разнеживаться не позволил стук в дверь.

– Господин Артакс, – послышался из-за дверей недовольный голос хозяйки. – Если вы закончили, передайте Гертруде, что ее ждут дела!

Я прислушался к звукам удалявшихся шагов и, дождавшись, пока они смолкнут, галантно поинтересовался:

– Надеюсь, у вас не будет неприятностей из-за меня?

– Сестричка просто впишет в ваш счет дополнительный фартинг, – фыркнула служанка, поправляя чепец и одергивая юбку.

– Фрау Ута – ваша сестра? – удивился я.

– Младшая, – спокойно объяснила Гертруда. – Ее муж был хозяином гостиницы.

Заметив в моих глазах немой вопрос, женщина поспешно сказала:

– Вы не подумайте дурного. Ута впишет в счет не плату за меня, а компенсацию за то время, что я увиливала от работы. По вашей вине…, – лукаво добавила она. – Думаю, для меня у нее тоже найдется наказание.

– М-да, – только и сказал я. – Суровая у вас сестричка.

– Увы, – вздохнула женщина, – в последние годы дела идут плохо. Из-за неприятностей с герцогом в город перестали приезжать богатые купцы. А простонародье выбирает гостиницы подешевле. Сводить концы с концами помогает только домик в деревне, что остался от родителей. Летом мы выращиваем там овощи, а потом продаем их лавочнику. Опять же – когда есть свой огород, гостиницу содержать гораздо дешевле.

Гертруда ушла. Я, приготовившись спать дальше, едва смежил веки, как в дверь постучали – деликатно, но требовательно. Так может стучать только хозяйка гостиницы.

– Прошу вас, – открыл я дверь, впуская фрау Уту.

– Господин Артакс, – прямо с порога заявила фрау, кусая губки и грозно поигрывая ямочками. – Разумеется, я не имею права читать вам нотаций! Но я попросила бы, чтобы впредь вы не отвлекали служанок от выполнения их обязанностей! То, что они мои родственницы, не меняет дела. В противном случае я буду вынуждена вписать в ваш счет фартинг. Сегодня я, так и быть, закрою на это глаза, но не впредь.

– Почему родственницы во множественном числе? – полюбопытствовал я.

– На случай, если другая сестра, Эльза, решит последовать примеру Гертруды…

– Фартинг – за двоих? – усмехнулся я.

Хозяйка смутилась, но быстро овладела собой:

– Господин Артакс, моя гостиница – не бордель, а мои сестры – не шлюхи. Они не были замужем, но давно могут отвечать за себя. («А, вот почему Гертруда так неуклюжа!» – понял я). Я не могу запретить ни им, ни вам заниматься… – замешкалась фрау, подбирая слово, – этим э-э делом, но хотела бы напомнить, что для любовных утех есть время после сигнала к тушению огней. Днем сестрам положено работать.

– Простите меня, фрау Ута, – с раскаянием произнес я. – Готов немедленно внести компенсацию! Вот, пожалуйста, – протянул я ей талер.

При виде серебряной монеты фрау Ута обомлела. Она протянула руку, но тут же ее отдернула. Чувствовалось, что фрау очень хотелось взять талер, но что-то мешало.

– Господин Артакс, – закусила хозяйка губку. – Я очень хочу, но не могу принять такую крупную сумму. Талер – это стоимость вашего недельного пребывания с учетом всех затрат, включая комнату, еду, а также стирку и горячую воду.

– Возьмите-возьмите, – вложил я в ее ладошку монету и сжал пальчики. – Будем считать, что я оплатил недельное пребывание авансом.

Не знаю, что на меня нашло, но я торопливо, как мальчишка, поцеловал фрау в ямочку на щеке. Хозяюшка потерла след от губ и удалилась, возмущенно попискивая.

Спал я долго. Слышал сквозь сон скрип женских шагов, голос фрау Уты, что предлагал мне обед. Но я предпочел отоспаться. Только ближе к вечеру соизволил выползти из комнаты, чтобы проведать коня.

Гневко, узрев хозяина (или кем я ему приходился?) встрепенулся, но, рассмотрев халат, торчавшие из-под него кальсоны и деревянные башмаки (не в шлепанцах же идти в конюшню?), заржал, как гусак: «Га-га-га!». Отсмеявшись, стриганул ухом: «Сидел бы на месте. Чего дергаешься?»

Раз все в порядке, можно вернуться в номер. Там ожидал накрытый стол – тушеная капуста с мясом, ветчина со слезой, шпинат со спаржей, а также сыр – с плесенью и без оной. Был подан кувшин с водой и чашечка с вишневым сиропом. Не то обед, который я проспал, не то – ужин, но яства были сметены мною с удовольствием.

К концу трапезы появилась фрау Ута. Собрав посуду, хозяйка подошла к двери и уже оттуда сказала:

– После сигнала к тушению огней разрешается пользоваться закрытыми фонарями в стеклянных колпачках. Если Гертруда захочет зайти, она не будет наказана.

– А вы сами не хотите зайти? – нахально поинтересовался я.

– Вы, сударь, слишком много себе позволяете! Если бы не нужда в постояльцах, я немедленно бы указала вам на дверь…

Не договорив, фрау Ута гневно хлопнула дверью и ушла, возмущенно топая хорошенькими ножками (правда, под юбкой их было не видно, но представить – можно). Слишком возмущенно, чтобы быть правдой…