Здесь, за деревьями, они были не видны от града. Торир действовал стремительно. Пока варяг не опомнился, наскочил на него, всадил меч, крутанул, круша кости и вспарывая живот. Поверженный захрипел, задергался. Торир вырвал меч из тела, тут же опустил вновь, разрубая череп. Какое-то время возился, срывая с еще дергающегося тела черную шкуру, накинул ее на себя. Потом стал потрошить древлянина. Было противно, но он пересилил себя. Вырвал рукой еще теплую, трепыхающуюся печень. Перехватив под мышки меч, копошился ладонью в раскроенном черепе, вытащил студень мозгов. Густая кровь жирно текла между пальцев.

Древляне у града, видимо, что-то заподозрили. Несколько из них направились в эту сторону. Но остановились, узнав вышедший навстречу рогатый черный силуэт. И тут же поняли, что обознались. При отблеске огней перед ними стоял незнакомец под турьей личиной. В обеих его руках трепыхалась еще живая кровавая плоть. Древляне застыли. Видели, как чужак вгрызся в печень, жевал. Потом поднес ко рту мозги.

Торир опасался, что его сейчас вырвет. Давясь, глотал, крепкие зубы перемалывали кровавую мякоть. Желудок то прыгал к горлу, то комом сжимался внутри. Но он продолжал есть. Все – теперь кровь, ум и душа предводителя древлян вошли в него. Они стали одним целым. Отныне он и чужак, и вождь древлян.

– Он убил Турьего Мала! – опомнился наконец один из них.

«Если сейчас накинутся скопом – мне конец», – подумал Торир, напряженный, как тетива.

Но вот длинный худой древлянин с рысьими ушами поверх шлема поднял руку.

– Стоять! Или вы не поняли? Он сам стал Турьим Малом. Тронем его – и вновь убьем Мала.

И сбежавшиеся было древляне замедлили шаги, остановились, глядели на чужака под турьей личиной.

Торир отбросил остатки сырой мякоти, облизал ладонь.

– Что пялитесь? Не узнаете? Я вновь с вами!

За всю свою бурную, полную опасностей жизнь Ториру еще ни разу не приходилось бывать в подобной переделке. И только когда древляне опустили оружие, он перевел дыхание. Сердце продолжало дико колотиться, но он понял, что выиграл.

– Мал? Ты ли это?

– Я. Теперь я в этом теле, более сильном, ловком. Пусть мое прежнее тело предадут священному огню, и, клянусь священными родами богов, я поведу вас за собой, мы возьмем детинец Турова, и тогда у вас окажутся серебро и куны его сокровищниц.

Вряд ли подобное им предложил бы настоящий Мал. Но идея взять такой неприступный оплот, как Туров, воодушевила древлян. Они были племенем набега; в походах они получали немало – добычу, богатство, славу, честь. А где они более обогатятся, как не взяв Туров, что их более прославит? Взять такое укрепление… Эх! А тот, кто предложил это, явно не прост. Он убил Турьего Мала, но знает их обычаи, и это располагает к нему. К тому же не глупец, понимает, чем ему обернется неудача со взятием града. Но уверяет, что Туров падет. Вот тогда уж!.. У древлян чесались руки, горели глаза.

Торир готовил их к приступу два дня. И все это время чувствовал за спиной недоверчивые, злобные взгляды. Но его опыт, его воля все же укрощали древлян. Они поняли, что он сильнее, хитрее их. И, словно дикое стадо, признали нового вожака.

Однако Торир все же не желал рисковать и набрал себе охрану. Перво-наперво приблизил к себе воина в рысьем обличье. Тот так и звался – Рысь. У древлян было принято брать имена диких животных, ибо считалось, что так они приобретают их силу и ловкость. Торир выбрал Рыся потому, что тот первым признал его. И не оттого, что был особенно верующим, просто оказался сообразительнее иных, понял, что чужак не из простых, силу его почувствовал. Рысь был честолюбивым – из простых воинов, он не имел знатной родни, поэтому выше десятника ему бы не подняться. А вот при новом сильном вожде – кто знает. И новый Мал сразу возвысил его, поручив подобрать отряд для своей охраны. Рысь справился с заданием отлично, со знанием опытного воина. Он же поведал Ториру, как обстоят дела у древлян.

– Прежний Турий Мал был любимцем главного из древлянских князей-старейшин Мала Старого. Тот даже собирался передать сыну свое верховенство в родах. Но ты убил его, и, если хоть на миг оступишься, найдется немало таких, кто захочет отличиться перед Старым Малом и положить к его ногам голову убийцы сына.

– А ты?

– Я? Я с тобой. Я ведь первым тебя признал, и уж Старому Малу не преминут об этом сообщить. Поэтому, если возьмем Туров, я к Мутьяну уйду. Он тоже сын Старого Мала, но нелюбимый сын, своевольный. Он давно вышел из-под власти родителя, даже свой град отстроил, Искоростенем назвал. И Старый Мал вынужден был признать силу непокорного Мутьяна. А теперь и подавно возвысит, ведь Мутьян последний из его сынов остался. Много их было у Старого, да уже все ушли в светлый Ирий – больно бойки были. А Мутьян – он пройдоха. Хитрый и властный. Дружину собрал такую, что, пожалуй, ни у одного древлянского князя-старейшины такой нет.

Торир размышлял. Как бы все это ни называлось у древлян, он определил все иноземным, словом – политика. И сказал Рыси:

– Отведешь и меня к Мутьяну. Я же ему власть над Туровом передам, над дреговичами.

Рысь смотрел недоуменно. Как это – власть над дреговичами? Они ведь чужаки. Торир пояснил: ежели они возьмут Туров, власти киевлян в этом краю придет конец. И отныне дреговичи станут платить дань древлянам. Без войн и набегов, просто чтобы их не грабили, будут откупаться ради мира. И возвеличится Мутьян, взяв их под свою руку.

– Как же возвеличится? – не понимал Рысь. Даже желваки вспухли от напряжения на худом щетинистом лице. – Как возвеличится, если удаль свою и силу не проявит? Нет, чужак, чего-то ты не понимаешь. Мы ведь не жадные киевляне, которым только дань подавай. Да и не за богатство почитают и боятся древлян – за отвагу, за умение оружием получить свое. Поэтому никто и не решается воевать с нами. А тронь нас – уж мы себя покажем! Своего не отдадим, а чужое возьмем сколько надо. Вот это мы и называем величием.

Торир не настаивал. Эти варвары рано или поздно сами все поймут. Ему же сейчас о другом думать надо – как обучить эту дикую ораву брать укрепленные крепости.

Тому, кто ходил с византийцами на каменные укрепления, кто брал с арабами цитадели кастильцев, а с кастильцами твердыни арабов, не казалось великим делом овладеть деревянным частоколом на насыпи. И варяг обучал древлян, как по сигналу начинать наступление, как отвлекать силы осажденных, пока сами будут закидывать на ограду веревки с крючьями, или как пускать стрелы с зажженной паклей во внутренние дворы, вызывая пожар и панику. Пока древляне были воодушевлены, хотя и неорганизованны, непослушны. Торир видел, что они в любой момент готовы идти на приступ, не страшась смерти, желая славы – удаль показать, как они это называли. Однако стоило Ториру завести речь со своим гривастым, рогатым воинством о том, что, дескать, отвага – это не только безумная храбрость, но и тактика, и умение все рассчитать, как древляне тут же хмурились, роптать начинали. Дескать, что это за Мал, если не рвется в бой, а мудрствует? Торир их тут же осаживал. Идите, мол, сами, а я погляжу. Много ли вы градов взяли? И древляне смолкали. Не умом, так чутьем понимали – ох, и не прост чужак, пришедший к ним, глотнув крови Турьего Мала.

Торир расхаживал среди них в неудобной турьей накидке, отдавал приказы, рычал своим грубым рыком, сам стал как зверь. Обликом же – древлянин, лицо в боевой раскраске, глаза совсем белые от люти и напряжения. Только когда садился на Малагу и объезжал град, какое-то подобие восхищения появлялось во взглядах древлян. Коней эти дикари почитали священными животными, в своих лесах видели их мало – лишь самые родовитые могли себе позволить иметь лошадь. А тут такой конь… Да и как держится на нем их предводитель – словно единым телом с конем становится. Эх!

Но по коню узнали Торира волхвы из капища. Под вечер второго дня осмелились выйти, подошли ближе. Древляне их не тронули – убить перунников даже у них почиталось святотатством. Волхвы же, отозвав Торира, грозились проклясть, считая, что именно он и навел древлян. Ему приходилось склониться перед ними, есть землю, доказывая свою непричастность к набегу. Нет, он не враг дреговичам. Его зло коснется только схоронившихся в детинце киевлян.

– Ведь говорил уже – мне только власть Аскольда с Диром уничтожить нужно.

Волхвы переглядывались, сокрушенно качали головами, перебирали амулеты.

– Видим, что великая сила в тебе, чужак. Однако ее недостаточно, чтобы укротить древлян, когда они захотят убивать. Но послушай: сделанного не воротишь, ты уже раззадорил находников, и они сожгут Туров. Об этом и огонь гудит, и ветер несет весть, и вода плещет. Это воля богов, не твоя. Но поклянись в одном – ты навсегда покинешь нашу землю.

И Торир сделал последнюю попытку:

– Если я спасу укрывшихся в граде дреговичей, послушаете ли меня? Останетесь ли свободным племенем, без оглядки на Киев и полянских князей-варягов?

Волхвы переглянулись, и что-то мелькнуло в их глазах. Стары ведь были, помнили вольное время, когда дреговичи никому не подчинялись.

– Ты смоги сперва, – только и сказали перунники и ушли, не оглядываясь.

Вечером Торир, сидя на Малаге, беседовал со своим воинством.

– Завтра возьмем детинец Турова. И его кладовые, и клети, и казна его – все ваше. Дружинники полянские тоже ваши. Хотите – убивайте, хотите – берите в полон, если кому забавно, чтобы его отхожее место чистил витязь из дружины Дира.

Древляне дружно заржали. Может, теперь не только о смертоубийстве думать будут. Он же говорил далее: о том, что не будет им великой чести, если порешат беззащитных дреговичей в граде. Древляне сразу притихли, а Торир ощутил предостерегающий взгляд Рыси. Но настаивал на своем. Взывал к милосердию древлян, если им известно такое слово.

Однако древляне зароптали, кое-кто даже выкрикнул гневно:

– Пошто нам дрегву жалеть? Мерзость они болотная, жаб едят.

– Так зачем же в их крови марать благородный булат? Не лучше ли, если они дань станут платить добровольно?

Не получилось. Как и Рысь, они не видели в этом смысла.

– Зачем нам дань от дрегвы? Нас данью никто не обкладывал, да и нам чужого не нужно. Свое же возьмем и так.

Торир не стал больше убеждать. Возможно, потом, когда они устанут после боя, он вновь попробует заступиться за дреговичей. Рыси же сказал:

– Ты в бой не сильно-то рвись, будь поближе ко мне. Возможно, в том для тебя и не великая слава, но учти: почести и победа остаются у того, кто уцелеть сумеет.

Рысь поглядел понимающе. Неужто что-то стало доходить до дикого древлянина? Но этот худой и подвижный воин с глазами в крапинку, словно скорлупа яиц куропатки, и впрямь был не лишен ума. И Рысь ему еще пригодится.

Штурм детинца начался с рассветом. Но дружинники в граде показали себя, успели подготовиться к нападению. И как же они били древлян! Посылали из-за частоколов тучи стрел, лили сверху кипяток и смолу, метали острые сулицы. Но древлян невозможно было остановить. По знаку своего предводителя они бросались на приступ, пробирались под стены, укрывшись под сбитыми из бревен щитками, сбивали из пращей и луков мелькавших на заборолах защитников. А по единственному пологому подъезду к воротам Турова, по которому обычно попадали в град телеги, древляне разгоняли на колесах мощный таран из сбитых вместе крепких стволов. Таранили так, что надвратная башня просто вибрировала, откатывали назад, вновь разгонялись и шли на сшибку. А их соплеменники в это время ловко посылали в глубь детинца зажженные стрелы, стремясь устроить внутри пожар.

И все же только после того, как солнце перевалило за полдень, а склоны Турова покрылись, как битыми мухами, телами древлян, они сумели разбить ворота и ворваться внутрь. Их торжествующий вой летел к небесам вместе с черным дымом от горевших строений града.