Легенды, запечатленные в летописях, гласили: город ашми, жителей этих неприступных гор, находится на правой вершине, чуть ниже по склону; левая же вершина считается священной, там стоит храм, величественнее которого нет на свете. Так ли это было на самом деле, или легенды, как всегда, изрядно привирали? Увы, проверить это не было никакой возможности: ашми не пускали чужаков дальше границы своих владений. А граница проходила вдоль длинного глубокого ущелья, по скалистому дну которого грохотала свирепая горная река. Ближе к отрогам она срывалась вниз мощным водопадом, образуя бездонное озеро хрустальной чистоты. А над обрывом сияла и переливалась тысячами радуг мельчайшая водяная взвесь.

Зрелище одновременно завораживало и ужасало. Правда, лицо монаха хранило обычное отрешенное выражение, зато жрица, немолодая уже сестра приятной наружности, дала волю своему восторгу:

– Да простят меня великие Звезды, но я в жизни не видела ничего прекраснее! Мощь и чистота, тьма и свет, и вечное движение – это божественно, воистину божественно!..

Эхо, обитавшее меж стен ущелья, трижды повторило последнее слово: божественно. Путники стояли шагах в десяти от пропасти, опасаясь подходить ближе.

– Вот только что нам теперь делать? – мгновенно переключилась жрица на непосредственную задачу. – Звезды ясно указали на город ашми. Но как же нам попасть туда?

И тут, словно в ответ на ее вопрос, раздался пронзительный свист, затем звонкий «чпок»: черная стрела, пролетев над головами путников, вонзилась в огромный валун, испещренный мелкими дырочками. К концу стрелы была привязан тоненький стальной трос. Пока они, остолбенев, глазели на дрожащую стрелу, трос вдруг натянулся. Искатели едва успели обернуться, чтобы заметить, как с противоположного берега сорвалась человеческая фигура. Миг – и она уже стояла перед ними. А на тросе осталось болтаться стальное кольцо, за которое, видимо, и держался человек, переправляясь через пропасть.

Хотя человек ли? Он был высок, почти на голову выше монаха-воина, но при этом необычайно строен. Одежда из тонкой кожи плотно обтягивала жилистое тело, а ее черный цвет подчеркивал матовую белизну лица и обнаженных рук. Волосы, сплетенные в тугую косу, тоже были белые – не седые, а именно белые. Брови же, наоборот, черные, вразлет, а глаза серебристые. Именно цвет глаз, неприсущий ни одной человеческой расе, свидетельствовал о принадлежности незнакомца к народу эльфов.

Значит, древние летописи не врут: ашми действительно потомки эльфов! Горных эльфов, надо полагать. Лесные-то намного ниже ростом, златоглазые, а волосы имеют зеленоватый оттенок… Опять же, если верить мифам, поскольку воочию их никто не видел последние пятьсот лет – ни горных, ни лесных.

Однако вот же он, белоголовый представитель древней расы, стоит перед путниками в живом плотном теле, а серебристые глаза смотрят пристально, словно хотят что-то сказать…

«Зачем пожаловали, служители Звезд?»

Вопрос прозвучал у жрицы в голове. Ну разумеется, создания высшего порядка предпочитали общаться напрямую, то есть мысленно. Бхагини, основательница ордена всемудрых сестер, тоже обладала этой способностью, как и все ее преемницы – по сути, это был решающий фактор в выборе новой верховной жрицы Звездного храма. И нынешняя глава ордена отнюдь не случайно послала «вверх» сестру, которая соответствовала уровню общения среброглазых ашми. Сосредоточившись, она постаралась ответить таким же способом:

«Мы здесь по велению Звезд! Чтобы получить обратно принадлежащее нам».

«Что именно?»

«Отрока шестнадцати лет от роду.»

Ответ не удивил представителя эльфов. У жрицы создалось ощущение, что и спрашивал он только для порядка.

«Хорошо, мы вернем принадлежащее вам. Шестнадцать лет назад ашми действительно нашли на границе человеческого младенца, вырастили и воспитали, как своего. Но возвращая его людям, ашми отрекаются от него! Так что впредь не пытайтесь использовать мальчика для каких-либо сношений с нами – отныне он для ашми чужой!»

«Ваша воля вполне справедлива…» – жрица поклонилась, давая понять собеседнику, что уважает его требования.

Но эльфам, похоже, было глубоко безразлично людское уважение и понимание. Выпрямившись, сестра увидела лишь его спину, стремительно ускользающую обратно, на другой край пропасти. Она недоумевающе посмотрела на монаха, стоявшего поодаль. Тот прищурился, вглядываясь в темные скалы противоположного берега, и вдруг выпростал руку: смотри!

От каменной стены отделилась вторая черная фигура, гораздо меньше предыдущей. Миг – и она спрыгнула на землю перед жрицей и монахом. Оказалось, что это мальчик, тоже в черной кожаной одежде, субтильного телосложения, невысокий, с обычными темными волосами, хоть и сплетенными в тугую косу. Не обращая внимания на искателей, он подскочил к валуну, обрубил стрелу и швырнул вместе с тросом в пропасть. Потом тем же маленьким острым кинжалом срезал свою косу у самых корней – одним точным движением – и бросил туда же, в бурлящий поток далеко внизу.

И лишь затем повернулся к паре искателей, поздоровался коротким кивком. Обрезанные волосы распались на неровные пряди, обрамляя красивое загорелое лицо.

«Ты тоже слышишь мысли?» – поинтересовалась жрица, заглядывая в серьезные карие глаза паренька.

Но тот смотрел на нее безучастно, не отвечая ни вслух, ни мысленно.

– Ну что, пойдем, принц Панкам? – спросила сестра. – Лошади ждут нас у подножья горы.

– Лошади? – впервые заговорил пятый претендент на трон Амарты; голос у него был звонкий, высокий. – Я никогда не видел их вживую, только на картинках. Но всегда мечтал прокатиться верхом!

Сашта

Шестая пара искателей, та, что отправилась «вниз», сначала действительно ехала вдоль реки, вниз по течению. Сарх, хоть и достаточно широкий, был не пригоден для судоходства из-за обилия порогов и водоворотов. К тому же лошадей на лодках не переправишь, а моста не существовало в помине: кто в здравом уме по своей воле рискнет отправиться на другой берег, да и зачем – чтобы стать рабом дхаритри? Четыре раза в год от Пура отчаливал большой плот с преступниками, неоднократно нарушившими закон и за это приговоренными к ссылке в Пустошь: это было самое суровое наказание в Амарте. Больше этих людей никто не видел. Считалось, что их забирают дхаритри, «земляные люди», для работ в пещерах под холмами, и что так распорядилась еще первая Триада служителей: ясновидящая жрица Бхагини, воин-монах Саюд и звездочет Дайвин Пратамах. Что получили они от дхаритри в обмен на регулярные поставки рабов, не знал никто, кроме, разумеется, преемников первой Триады. Даже короли не знали, тем не менее, продолжали добросовестно выполнять древние обязательства. С другой стороны, им не приходилось тратиться на содержание преступников в тюрьмах: не хочешь исправляться, жить честным трудом – отправляйся в Пустошь и прощай навсегда!

Искатели потратили два дня, чтобы добраться до брода – места, где можно было пересечь Сарх, не слезая с седла. Третью лошадь, предназначенную известно кому, монах вел в поводу. Дно реки здесь было твердым, воды спокойные, без коварных подводных течений, так что лошади без особых усилий вынесли седоков на другой берег. Затем еще два дня ехали обратно, поскольку Пустошь находилась почти напротив Пура. Лишь полоса сырого, заболоченного леса отделяла владения дхаритри от берега, с которого были видны цветущие пригороды славной столицы Амарты.

Неприятности начались еще в лесу. Лошади упрямились, не желая углубляться в сумрачную вонючую чащу, от серного смрада кружилась голова. В итоге искатели потеряли тропинку через болота, пришлось возвращаться, ночевать на опушке, а утром начинать путь с начала. Когда же наконец выбрались из трясины, и лошади, и всадники попадали на землю без сил, по всему видать, отравившись болотными газами.

Очухавшись, поехали дальше. Пустошь, по сути, представляла собой бескрайнюю волнистую равнину, поросшую короткой жесткой травой. Вереницы аккуратных круглых курганов уходили за горизонт; чем дальше, тем выше и круче становились холмы, да тени смещались по мере движения солнца. В остальном пейзаж оставался неизменным: пыльно-зеленая трава, ярко-синее небо и больше ничего, ни камня, ни кустика, ни деревца – глазу не за что зацепиться.

Путники ориентировались исключительно интуитивно, вернее, полностью полагаясь на обостренное внутреннее чутье жрицы. Она качалась в седле, внешне совершенно расслабленная, с безвольно опущенной головой, однако сознание ее было предельно собранно и подчинено наитию. Монах же молча ехал следом, безразлично-смиренный.

Лишь к концу бесконечно долгого дня сестра вдруг резко натянула поводья. Безмолвный спутник последовал ее примеру. Они остановились перед холмиком средней высоты, ничем не отличающимся от соседних.

– Расседлай лошадей, – промямлила жрица; от усталости и напряжения у нее заплетался язык. – Пусть пасутся пока. Чую, нам отсюда скоро не выбраться…

Она с трудом спешилась и тут же осела на землю у подножья холма. Монах проворно расседлал лошадей, стреножил и отпустил, предварительно напоив водой из больших бурдюков, что несла свободная лошадь. Затем и сам растянулся на траве.

Какое-то время ничего не происходило. Солнце, нещадно палившее весь день, стало клониться к закату, жара спала. Подул свежий ветерок, игриво зашелестел сухими былинками. А искатели все ждали, отчаянно борясь со сном. И дождались-таки.

Сначала услышали шуршание, едва отличимое от шелеста травы на ветру. Затем к нему прибавился мягкий стук – так падают комья земли, например. Монах первым вскочил на ноги, помог подняться жрице, и оба застыли, глядя, как в склоне холма открывается черный зев. Когда дыра стала высотой в рост человека, почва перестала раздвигаться. А миг спустя из глубины холма друг за другом выскочили с десяток лохматых бурых существ и тесно обступили искателей, наставив на них мощные арбалеты.

Ни монах, ни жрица даже глазом не моргнули, продолжали спокойно ждать. И действительно, вскоре в зеве лаза появилась еще одна невысокая фигура. Это была женщина, темнокожая старуха с курчавыми седыми волосами, на которых блестел тонкий золотой венец. На сгорбленных плечах болталась белая накидка из мохнатых шкур. Такие же шкуры, только бурые, составляли одежду воинов с арбалетами, придавая им диковатый вид.

– Чего надо? – гаркнула старуха, злобно глядя на путников снизу вверх. Глаза у нее были странные: блестящие белки и едва различимые, выцветшие радужки. Такие же бесцветные глаза были и у темнокожих стрелков.

– Мы прибыли из Амарты… – начала жрица.

– Сама вижу! – перебила ее старуха, тараща жуткие глазищи. – Чего надо, спрашиваю?

– Забрать отрока, – насколько возможно кратко ответила сестра.

– Какого еще отрока?

– Нашего. Которого вы нашли – или кто-то вам принес – шестнадцать лет назад.

– Нет у нас никакого вашего отрока! – прогнусавила старушенция, скаля идеально белые зубы.

– Есть, – преспокойно возразила жрица. – Так говорят Звезды.

– Врут они все, ваши Звезды! – старуха подскочила как ужаленная и пронзительно заверещала: – Врут, все врут ужасные жестокие Звезды…

Дальнейшее произошло очень быстро, буквально за несколько мгновений. Воин-монах внезапно шагнул в сторону, одновременно выбрасывая одну ногу и поворачиваясь вокруг своей оси – и темнокожие стрелки попадали друг на друга, роняя на землю свои грозные арбалеты. А монах прыгнул вперед и схватил старуху за шиворот прежде, чем она успела понять, что происходит.

– Нам нужен отрок, – не повышая голоса, повторила жрица.

– Хорошо, хорошо! – заскулила старуха, болтая в воздухе голыми костлявыми ногами в меховых тапках. – Только не я это решаю…

– Отведи нас к тому, кто решает.

– Хорошо, хорошо, только отпусти…

– Веди давай! – приказала жрица, когда монах поставил старуху на землю.

Та прытко шмыгнула обратно в дыру, но все же бросила через плечо:

– Идите за мной!

Монах и жрица так и поступили. Незадачливые стрелки кое-как поднялись на ноги, подобрали свое оружие и боязливо поплелись следом, держась на безопасном расстоянии от путников.