Ни тебе дерева, ни кустарника, чтобы укрыться от непогоды. А новая буря собирается: ишь как ветер распевает! Вон та самая черная туча, огромная тучища, совсем как бочка, того и гляди выльет всю свою жидкость. Что, если опять гром загремит? Мне и голову приклонить некуда! А уж если эта туча лопнет, то польет как из ведра. Это что такое? Человек или рыба? Мертвое или живое? Рыба. Пахнет рыбой. Так и несет старой, тухлой рыбой. Так, вроде не очень свежей трески. Странная рыба! Вот бы показать эту рыбу в Англии, – был я там как-то, – хоть нарисованную показать, и то не осталось бы ни одного ротозея, что бы не дал за это серебряной монетки. Там бы это чудовище из меня человека сделало! Всякая диковина там может состояние составить. Тамошние люди гроша не дадут, чтобы помочь безногому нищему, а десять заплатят, чтобы поглазеть на мертвого индейца. А ноги у него – как у человека, и плавники – вроде рук. Да он еще теплый, честью клянусь! Нет, я маху дал. Беру назад свои слова. Какая же это рыба? Это здешний житель, туземец, которого только что громом убило.

Гром.

Ого! Опять буря начинается! Ничего другого не остается делать – залезу под его дерюгу: иного убежища здесь нет. Странных товарищей по постели дает человеку несчастье. Запрячусь сюда, пока буря не выльет своих помоев до дна.

Входит Стефано, распевая, с бутылкой вина в руках.

Стефано

Не хочу я в море, в море!
Здесь, на суше, я помру!

Прескверный напев для того, чтобы петь на похоронах. Но вот мое утешение. (Пьет.)

(Поет)

Боцман, пушкарь, и штурман, и я —
     Каждый с красоткой гуляет:
Кто с Молли, кто с Мегги; у всех есть своя;
     Только Китти все обегают.
Язык ее дерзок, и нрав упрям,
Матросов она посылает к чертям:
Не нравится, видишь, ей дух смоляной.
А где хочет, щекочет красотку портной.
Так в море, ребята, а Китти к чертям!
Тоже паршивая песня! Но вот мое утешение.

(Пьет.)

Калибан

Не мучай меня! О-о-о!

Стефано

Это еще что! Уж нет ли тут чертей? Не вздумали ли они обернуться дикарями или индейцами? Ха-ха! Не затем я спасен от воды, чтобы испугаться ваших четырех ног. Недаром про смельчаков говорят: «Самый крепкий человек, который когда-либо ходил на четырех ногах, не заставит его отступить!» И это будут повторять, пока Стефано втягивает ноздрями воздух.

Калибан

Дух мучает меня! О-о-о!

Стефано

Это какое-нибудь местное чудовище: четвероногое, и как будто его трясет лихорадка. Но как же, черт возьми, выучилось оно по-нашему говорить? Надо ему помочь хоть бы только за это! Если бы мне удалось его вылечить, приручить и привезти в Неаполь, это был бы славный подарок для любого императора, который когда-либо ходил в башмаках.

Калибан

Прошу тебя, не мучай меня: я живо снесу дрова.

Стефано

Чудовище в припадке и говорит не то чтобы очень умно. Дам-ка я ему глотнуть из моей бутылки: если оно никогда не пробовало вина, так его припадок от вина пройдет. Если бы только мне его вылечить да приручить, я его задешево не продам: кто его получит, тот мне заплатит за него, и здорово заплатит!

Калибан

Пока ты меня еще не очень мучаешь, но скоро начнешь; я это знаю, потому что ты трясешься. Это на тебя Просперо так действует.

Стефано

Ну-ка, ну-ка, поди сюда! Раскрой рот: это тебе развяжет язык, котик. Раскрой рот: стрясет твою лихорадку, говорю тебе, живо стрясет. Ты и не знаешь, кто тебе друг. Ну, разинь же пасть.

Тринкуло

Я узнаю этот голос. Это… Но нет, тот утонул, а это – нечистая сила. Спасите, спасите!

Стефано

Четыре ноги и два голоса? Какое очаровательное чудовище! Передний голос у него затем, чтобы хорошо говорить о своих друзьях, а задний – затем, чтобы ругаться и поносить их. Если бы понадобилось все вино из моей бутылки, чтобы вылечить его от лихорадки, я не пожалею. Ну, аминь! Теперь я волью немного и в другой твой рот.

Тринкуло

Стефано!

Стефано

Твой другой рот зовет меня? Батюшки, страх какой! Да это не чудовище, а сам дьявол! Уйду от греха подальше: у меня нет длинной ложки.

Тринкуло

Стефано! Если ты Стефано, дотронься до меня, заговори со мной: я Тринкуло. Не бойся, я твой добрый друг Тринкуло.

Стефано

Если ты Тринкуло, вылезай оттуда. Я вытащу тебя за меньшую пару ног. Если тут есть ноги Тринкуло, так это они самые. Да, ты и есть Тринкуло! Как ты сюда попал? Как тебе удалось сделаться приплодом этого урода? Разве он способен разрешаться Тринкулами?

Тринкуло

Я думал, что его убило громом. Но ты не утонул, Стефано? Я начинаю надеяться, что ты не утонул. Прошла буря? Я укрылся под дерюгой мертвого урода от ливня. А ты жив, Стефано? О Стефано, два неаполитанца спаслись!

Стефано

Не верти меня так, пожалуйста: у меня желудок не очень крепок.

Калибан

(в сторону)

Вот чудные созданья или духи!
Вот славный бог с напитком неземным!
Я перед ним колени преклоню.

Стефано

Но как ты спасся? Как ты попал сюда? Клянись этой бутылкой рассказать мне правду, как ты попал сюда. Я спасся на бочке хереса, которую матросы выбросили за борт, клянусь этой бутылкой, которую я собственными руками смастерил из древесной коры, как только сошел на землю.

Калибан

Я поклянусь этой бутылкой, что буду тебе верноподданным, потому что твой напиток – неземной!

Стефано

(не слушая его, к Тринкуло)

Вот! Теперь расскажи мне под клятвой правду: как ты спасся?

Тринкуло

Доплыл до берега, приятель, как утка. Я ведь плаваю, как утка, честью клянусь.

Стефано

(подставляя ему бутылку)

На, целуй евангелие! Хоть ты и плаваешь, как утка, все-таки ты порядочный гусь.

Тринкуло

О Стефано! А у тебя много еще этого?

Стефано

Целая бочка, приятель. Мой погреб – в скале на берегу моря: там я запрятал вино. – Ну что, уродец? Как поживает твоя лихорадка?

Калибан

Не с неба ли ты сошел?

Стефано

Вот именно, с луны свалился. Я ведь был лунным жителем в свое время.

Калибан

Я видел тебя на луне и обожаю тебя. Моя хозяйка мне показала и тебя, и твою собаку, и твой куст.

Стефано

Хорошо. Клянись мне; целуй евангелие. Я сейчас наполню его новым содержимым. Клянись.

Тринкуло

Клянусь белым светом, это препустое чудовище. И я его боялся! Слабое чудовище. Верит в лунного жителя! Бедное легковерное чудовище! – Однако, чудовище, ты славно потягиваешь.

Калибан

Я покажу тебе все плодородные места на острове, я буду целовать твои ноги. Умоляю, будь моим богом!

Тринкуло

Клянусь белым светом, прековарное пьяное чудовище! Когда его бог заснет, он стащит бутылку.

Калибан

Я буду целовать твои ноги. Я дам клятву быть тебе покорным подданным.

Стефано

Иди же сюда. На колени – и клянись.

Тринкуло

Я со смеху умру, глядя на это чудовище со щенячьей головой. Преотвратительное чудовище: так бы и поколотил его!

Стефано

Ну, целуй ногу.

Тринкуло

Не будь несчастное чудовище так пьяно… Отвратительное чудовище!

Калибан

Я укажу тебе ключи, и ягод
Нарву тебе, и рыбы наловлю.
Чума на моего тирана! Больше
Не буду дров ему таскать; пойду
Я за тобой, о чудный человек!

Тринкуло

Пресмешное чудовище! Сделало себе чудо из бедного пьянчуги!

Калибан

Дай к яблоням я провожу тебя;
Когтями трюфелей тебе нарою;
Я научу, как гнезда сой искать,
Ловить мартышек ловких, рвать орехи;
С утеса чаек молодых достану
Я для тебя. Пойдешь теперь со мной?

Стефано

Пожалуйста, показывай дорогу без дальнейших разговоров. – Тринкуло, так как король и все наши потонули, мы можем вступить во владение островом. – Вот тебе, неси мою бутылку. – Приятель Тринкуло, мы ее скоро опять наполним.

Калибан

(охмелев, поет)

Прощай, мой хозяин, прощай, прощай!

Тринкуло

Вот горластое чудовище! Вот пьяное чудовище!

Калибан

(поет)

Больше ставить сеть не буду,
И таскать не стану дров,
И не буду с первых слов
Чистить стол и мыть посуду!
Бан-бан, Ка… Калибан!
Тебе хозяин новый дан!

Свобода! У-у! Свобода, свобода! У-у! Свобода!

Стефано

О славное чудовище! Показывай дорогу!

Уходят.

Акт III

Сцена I. Перед пещерой Просперо

Входит Фердинанд, неся бревно.

Фердинанд

Есть в трудностях порою наслажденье,
И униженье можно благородно
Сносить. Порой смиренные дела
Приводят к славной цели. Труд мой был бы
Несносно тяжким, если бы не та,
Кому служу. Она животворит
Все мертвое и труд мой превращает
В блаженство. Кротость дочери – превыше
Суровости отца. Он мне строжайше
Велел сложить здесь тысячи полен.
Она ж в слезах твердит, смотря на это,
Что никогда подобный низкий труд
Работника такого не имел.
И мне светло от этой сладкой мысли,
И труд мне легок.

Входят Миранда и, в отдалении, Просперо, не замечаемый другими.

Миранда

                           Ах! Я вас прошу,
Не надрывайтесь так. Хотела б я,
Чтоб молния спалила эти бревна!
Оставьте их и сядьте. Загоревшись,
Они заплачут, что терзали вас.
Отец в науку погружен теперь:
Свободны вы часа на три, не меньше.

Фердинанд

Как вы добры! Но до заката солнца
Я должен кончить все.

Миранда

                                  Так вы присядьте:
Я поработаю за вас. Давайте,
Я отнесу бревно.

Фердинанд

                         Нет, дорогая;
Я б мускулы порвал, сломал бы спину
Скорей, чем вас таким трудом унизить,
А самому лениться.

Миранда

                            Труд приличен
Мне, как и вам, но мне он будет легче:
К нему вас принуждают, я ж охотно
Исполню это все.

Просперо

(в сторону)

                           Попалась, птичка!
Иначе б не пришла.

Миранда

                              Устали вы?

Фердинанд

Нет, чудная! Со мною свежесть утра
И ночью, если близко вы. Молю вас:
Скажите, – чтоб в молитвах поминал я, —
Как вас зовут?

Миранда

                    Миранда.

(в сторону)

                                   О отец мой,
Я твой запрет нарушила!

Фердинанд

                                     Миранда!
Чудесная Миранда! Вы прекрасней
Всего на свете! Много женщин раньше
Мне нравилось: их голоса нередко
Пленяли слух мой. Нескольких любил
За их достоинства; но ни одной
Я не встречал, чтоб в прелести ее
Какой-нибудь не вкрался недостаток
И не испортил их. Но вы, Миранда,
Вы несравненны, бесподобны вы
И сотканы из лучших совершенств.

Миранда

Не знаю женщин я, и их черты
Я только в зеркале своем видала.
Мужчин я тоже знаю только двух:
Вас, милый друг, и моего отца.
Не представляю, каковы другие.
Но скромностью моей клянусь (она
В моем приданом – лучший перл), что в мире
Мне, кроме вас, товарища не надо.
Воображенье лучше вас не может
Себе представить никого на свете.
Но, кажется, я слишком заболталась,
Забывши наставления отца…

Фердинанд