Мама начала убираться у нашего эксцентричного соседа вскоре после моего рождения. Тогда у неё ничего не было. Ни работы, ни сбережений, ни выигрышей в лотерею, ни мужа. Только новорождённый младенец и плата за дом. У моей мамы было полно родственников, но они все служили в армии, а значит, находились в разных концах света далеко от нас. Вообще-то моя мама до моего рождения тоже служила в армии (военно-воздушные силы)^[18], но как только увидела мои милые детские голубые глаза (ну ладно, один глаз, поскольку мы уже выяснили, что второй глаз карий…), то решила выйти в отставку и больше времени проводить со мной. Именно тогда мистер А. предложил помогать ему с готовкой и уборкой. Он хорошо ей платил. Слишком хорошо. Он был богатым.

Сначала, когда я достаточно повзрослел, чтобы задавать вопросы, то решил, что мама позволила мистеру А. учить меня, потому что он был богатым. Может быть, если бы я вырос таким, как мистер А., мы бы тоже разбогатели, и тогда нам больше не пришлось бы беспокоиться из-за денег.

Однако потом я понял, какая огромная сумма 800 000 долларов, и узнал, что после нескольких грамотных вложений (конечно, сделанных в мои счастливые дни – я позаботился о том, чтобы мама взяла меня с собой) моей маме больше не придётся работать. Но она хотела, чтобы я стал образованным, а мистер А. являлся экспертом во всём. Если верить сертификатам на стенах, он был профессором в другой стране. Для меня оставалось тайной, почему он отказался от своей увлекательной жизни и переехал в наш скучный американский городок, если, конечно, его задача не заключалась в том, чтобы заставлять меня страдать.

Я сделал для мистера А. больше заданий, чем для всех своих учителей, вместе взятых. И домашние задания не единственная моя проблема. Мистер А. был очень эксцентричным. Так говорила мама. Я же считал его чокнутым старым психом (хотя и очень умным). После пяти лет частных занятий я стал самым умным учеником в школе. Даже умнее многих учителей, хотя я и не люблю хвастаться. По правде говоря (и это мой огромный секрет), мне нравились уроки у мистера А., и я бы не променял их ни на что на свете. Но я не мог сказать об этом им.

Я принялся рыться в своих вещах. Там были стопки бумаги (предыдущие проекты), целая коллекция разноцветных чернил для перьевых ручек^[19] и баррикада из крошечных растений в бумажных стаканчиках. Каждый год мы с мистером А. занимались чем-то одним. Один год это была классическая литература, другой – прикладная математика, а потом логика и искусство рассуждать. В прошлом году мы сосредоточились на ботанике (отсюда и растения), а в этом году на этике. На столе лежали пятнадцать древних философских томов в кожаных переплётах, взятых у мистера А. От них пахло пылью, и они были очень скучными, но я прочёл их все, готовясь к своему финальному докладу. Моему «кульминационному проекту», как называл его мистер А.

Наконец я нашёл доклад. Он состоял из пятидесяти страниц, написанных от руки и скреплённых огромной скрепкой, потому что оказался слишком толстым для степлера. Доклад назывался «Безупречный ответ Канта на незначительные детали современной морали». Я гордился этим названием.

К несчастью, доклад был ужасно скучным. У меня ушло на него два месяца, и он был идеален. Идеально скучен. Любой профессор философии в колледже поставил бы мне «отлично». Мистер А., скорее всего, недовольно нахмурится и бросит доклад в огонь.

Я сунул стопку бумаг под мышку, сожалея, что у меня нет ничего другого. Другого выбора. Запасного плана. Внезапно меня озарило, и я склонился над блокнотом и схватил ручку. Шариковую ручку. Мистеру А. это не понравится. И почтовая бумага ему тоже не понравится^[20]. Я задумался, а потом улыбнулся и набросал список из четырёх пунктов. Если мистеру А. не понравится мой первый проект, я дам ему этот список.

Я почти добежал до двери, когда меня вдруг пронзила невероятная боль. Как всегда, внезапный приступ головной боли заставил меня выйти из себя, и я ударил кулаком по двери, рассыпав бумаги.

– Саймон! – раздался внизу мамин голос. – Всё нормально?

– Да, – соврал я, потирая голову костяшками пальцев. Просто дыши, велел я себе. Скоро всё пройдёт. Или же голова взорвётся. В любом случае мне станет лучше. А если голова взорвётся, мне не придётся сдавать доклад.

У меня всегда были головные боли, но в последнее время они становились всё сильнее. Вчера я чуть не потерял сознание. Позавчера головная боль сопровождалась ослепительным светом. Я побывал у всевозможных врачей, и все они думали, что боль вызвана разными причинами – детская невралгия, подростковый химический дисбаланс, спазмы подзатылочных мышц, смещение второго шейного позвонка, гармоническая разбалансировка коронной чакры и чакры третьего глаза. И ни один из них мне не помог^[21].

Я мог бы догадаться о приближении головной боли. Ночью мне снился тот же самый сон: гигантская синяя горилла и рыцарь с огненными мечами. Иногда они стояли на газоне перед домом, сражаясь с тенями. Иногда в нашем доме, охраняя мою дверь. Однажды горилла ворвалась в мою комнату, чтобы прогнать огненно-красного пса, который пытался съесть меня, пока я спал. Странные сны. Я никогда никому о них не рассказывал.

В прошлом году я прочёл пять книг по интерпретации сновидений, пытаясь понять, что они значили. В зависимости от автора, эти сны означали, что я боюсь красного цвета, мне суждено стать знаменитым борцом сумо, я страдаю от чувства вины после кражи жёлтой ванны, у меня душа кошки или же причиной моей смерти станет цифра 17. Я решил, что эти сны ничего не значат^[22].

В прошлом месяце я заметил кое-что странное: на следующий день после этого сна у меня болела голова. А значит, эти сны были даже полезны. Как прогноз погоды, который заставляет вас опасаться наступившего дня. «Ночью горилла атакует пса. Завтра днём шансы на появление боли составляют 95 %».

Когда боль отступила, я собрал вещи и спустился вниз. Потом я снова вернулся наверх, потому что забыл самое важное: свою маленькую игровую приставку «Нинтендо». Я никогда никуда не ходил без неё^[23], и в ней была всего одна игра. Единственная игра, которая вам нужна. Лучшая игра на свете – «Гонщик Марио». Возможно, сегодня я не успею поиграть, но она всё равно должна лежать в моём заднем кармане.

Дом мистера А. был маленьким и очень странным. Целую стену гостиной занимали книжные шкафы. На месте, оставшемся от дипломов и коллекций жуков, висели картины самого мистера А., большая часть которых походила на рисунки пятилетнего ребёнка. Я как можно чаще разглядывал их, чтобы напоминать себе, что он тоже не идеален. На столике в углу стоял маленький фикус, который мне не разрешалось трогать ни при каких обстоятельствах. Рядом с фикусом лежала стопка огромных кривых шерстяных свитеров, которые выглядели так, как будто их связала обезьяна. У меня за спиной висела фотография невероятного французского города-крепости Мон-Сен-Мишель.

Мистер А. внимательно изучал мой доклад. Конечно, мистер А. владел навыками скорочтения (которые он передал мне), поэтому прочёл все пятьдесят страниц менее чем за две с половиной минуты. За всё это время он даже не приподнял бровь. И даже не улыбнулся шутке про среднюю продолжительность жизни экзистенциальных гусей на странице 38. Закончив, мистер А. посмотрел на меня из своего уродливого оранжевого кресла у камина и сказал:

– Саймон, это одновременно ужасающе основательно и основательно ужасающе.

Потом он наклонился и стал бросать страницы в огонь. Старый глупец.

В любой другой день я бы вспылил, но в честь своего дня рождения я заставил себя быть вежливым, чтобы поскорее избавиться от тиранического влияния мистера А. и хорошо провести время.

– Я так и думал, что вы это скажете, – ответил я.

Мистер А. откашлялся.

– Ты знал, что доклад мне не понравится, и всё равно сдал его?

Я пожал плечами.

Мистер А. бросил в огонь последнюю страницу и сурово посмотрел на меня, откинувшись на спинку кресла.

– Саймон, много лет я учил тебя думать, учил тебя рассуждать. Мы изучали историю, математику, биологию, социологию, психологию, геологию, теологию. – Он поднял вверх палец. – И несмотря на это, нельзя никого научить любить те или иные вещи. Для этого и был доклад, Саймон. Именно это…

– Может быть, это понравится вам больше, сэр. – Я сунул ему под нос слегка помятый лист почтовой бумаги.

Мистер А. взял его и поморщился.

– Что это такое?

– Это то, что я люблю. Основные моменты. То, на чём мне надо сфокусироваться, как вы всегда говорите, чтобы стать лучшей версией себя. Я позаимствовал идею из вашей истории о рыцарях Вилаэна.

Мистер А. принялся перечитывать мою записку.

– Кодекс рыцаря, – произнёс он, и на его лице появилась улыбка. – Да. Кодекс из четырёх пунктов. Очень хорошо. Это намного лучше, Саймон. Это настолько прекрасно, что ты даже представить не можешь. Хотя, должен сказать, ты мог бы написать это на настоящей бумаге.

Я с облегчением вздохнул.

– Значит, с проектом покончено? Отлично. Но только не давайте мне сегодня других заданий, ладно? Сегодня у меня день рождения…

– Саймон…

– Пожалуйста, мистер А., подождите хотя бы до следующей недели. Сжальтесь!

– Саймон, проектов больше не будет.

Я бессмысленно уставился на него.

– Что?

– Ты свободен. – Он махнул рукой. – Мне больше нечему тебя учить. Ты закончил обучение.

Я был поражён.

– Но… мне же всего тринадцать.

Мистер А. благоговейно сложил листок бумаги с пингвинами и убрал его в карман рубашки. Потом он взял со стола книгу и открыл её.

– Обычно в это время мальчишки перестают слушать, – сказал он, не глядя на меня. – Подходящее время, чтобы перестать их обучать.

– Но…

Мистер А. вздохнул и закрыл книгу.

– Разве ты не мечтал об этом дне целых семь лет, с тех пор как началось твоё тьюторство^[24]?

– Да, но…

– Тогда тебе должно быть приятно узнать, что оно закончилось на несколько лет раньше, чем предполагалось. – Мистер А. подкрутил кончик уса. – Если хочешь подождать свою мать, пожалуйста, сиди тихо. Или можешь идти. – Он замолчал и задумался. – Вообще-то, Саймон, если не возражаешь, возвращайся сегодня в половине двенадцатого, чтобы я дал тебе последнее наставление. После этого я уеду из города. – Он снова открыл книгу, и его взгляд метнулся в конец страницы.

Я бессмысленно посмотрел на часы. Мама закончит минут через двадцать. Я слышал, как она мыла посуду на кухне, напевая себе под нос. Она уже знает? Моё обучение закончено. Я ничего не понимал.

– И ни минутой позже.

– Что?

– В половине двенадцатого. И ни минутой позже.

– Ладно, – ответил я и отправился ждать на крыльце.

Конечно, остаток дня был совершенно испорчен. Я не мог думать ни о чём, кроме мистера А., а до половины двенадцатого было ещё далеко. Но когда этот час наконец-то наступил, я не опоздал.

Я постучал, и мистер А. сразу же открыл дверь.

– Мистер А… – начал я, собираясь выдвинуть заранее приготовленный умный довод.

Но он жестом остановил меня.

– Не время для умных доводов, Саймон. Где твоя мать?

– Она дома… Хотите, чтобы я…

– Нет, заходи. – Он втащил меня в дом. Потом взял древний телефонный аппарат и набрал мамин номер. Его голос стал высоким, а лицо исказилось, как от боли. – Да, Мэри, я серьёзно заболел. Нет, нет. Слушайте, мне как можно скорее нужен корень валерианы. Пожалуйста, поторопитесь. – Мистер А. застонал. – Нет, Саймон может остаться со мной, пока вы не вернётесь. – Мои мысли путались. Совершенно очевидно, что он лгал. Но зачем?

Мистер А. повесил трубку и подошёл к окну. Я увидел, как мама выбежала из дома, села в машину и уехала.

– Великолепно. – Мистер А. быстро потёр руки и подал мне чашку чая. – Выпей быстрее. – Он посмотрел на часы. – Ты родился ровно в 11.37. Значит, у нас осталось около пяти минут. Нам надо кое о чём поговорить. – Он откашлялся. – У тебя были головные боли?