Мой вредный профессор. Стриптиз для тебя (страница 20)
– Когда я поняла, что он меня обманул, прошёл месяц. А у меня не было денег, чтобы элементарно вернуться в Россию. Мне пришлось проработать уборщицей около месяца, чтобы заработать на билет. Прилетев в Россию, я тут же поехала домой. Думала, что там найду вас, – она смахивает слёзы. – Я стучала, но никто не открыл мне дверь. Тогда я обратилась к соседке, и она сказала, что после похорон твой отец с какой-то женщиной приехал и собрал вещи, – Нинель с болью в глазах посмотрела на меня. – Я подумала тогда, что похороны были твоими. В действительности они оказались похоронами старушки соседки, – из её горла вырвался всхлип. – Я думала, ты мертва, а твой отец счастлив с другой женщиной.
– Та женщина была няней и помогала мне перевезти вещи в дом Михаила, – ответил папа низким голосом, полным боли. – Маше после операции первое время нужна была няня-сиделка.
Слёзы наворачиваются на мои глаза, когда я представляю, что чувствовала Нинель в тот момент. Я бы не смогла жить. Дочь мертва. Муж променял тебя.
– Я подумала, что ты счастлив без меня, и уехала обратно в Европу. Я плакала ночами, потому что думала, как быстро ты меня променял. Позже у меня было много мужчин, потому как я вновь хотела любви. Хотела закрыть дыру в своём сердце. Я обвиняла себя в смерти дочери, – она смотрит на папу, а слёзы текут по щекам. Я вижу, как отцу больно от этого. Понимаю, что он любит её и простит всё, что угодно. Лишь бы она никогда не плакала.
Если то, что рассказывает Нинель – правда, то эти двое потеряли очень многое. Время. Любовь. Понимание. Семью…
– Но почему ты не приехала потом? Через год? Пять? Десять? Разве не хотела узнать, как Кирилл? – спрашиваю и чувствую, как и по моей щеке скатывается очередная слеза.
– Я боялась, – отвечает усмехнувшись. – Маш, я бросила всех. Меня бы даже на порог не пустили.
– Но ты могла попытаться, – говорю я. – Хоть раз!
– Ты права, – горько произносит. – Могла, но не сделала.
Могла, но не сделала… Так легко это сказать…
Может быть, она не виновата в том, что бросила нас, но в том, что не приехала спустя время… её вина есть и очень большая. Наверное, она не хотела возвращаться.
– И чего ты сейчас хочешь от меня? Понимания? Сочувствия? – спрашиваю её и подаюсь слегка вперёд. – Мне и правда жаль тебя, но я не чувствую к тебе то, что должна. Я всю жизнь жила с мыслью, что у меня нет матери. Один твой рассказ не может перечеркнуть то, что было в моей голове девятнадцать лет.
– Я всего лишь хотела, чтобы ты знала. Я хотела спасти тебя, но разрушила всем жизнь, – печально произносит она. – В любом случае, я рада, что ты жива. И если когда-нибудь ты поймёшь меня и простишь, я буду благодарить судьбу за это.
– Тебе стоит поговорить с Киром. Потому что он в тот момент больше всех нуждался в тебе, – советую я. – А теперь уходите, я хочу побыть одна.
– Мне тоже уйти? – спрашивает Тим.
– Нет, – говорю я ему. – Отныне ты всегда со мной. Ты будешь моим плюшевым мишкой, – улыбаюсь.
Смотря на него, всегда хочу улыбаться. Магия какая-то.
Дверь за нашими спинами хлопает, оповещая о том, что мы одни. Первые несколько минут сидим в тишине, слушая дыхание друг друга.
– Тим, а ты бы мог простить женщину после такого? Будь ты на месте моего отца? – спрашиваю его и выжидающе смотрю на профессора.
– Не знаю, – говорит он и печально улыбается уголками губ. – Я не прощаю предательство, но, думаю, Нинель не виновата в том, что хотела спасти тебя. Дети для родителей важнее всего, и они пойдут на многое, чтобы спасти их.
– Сейчас я чувствую себя виноватой во всём, – говорю я. – Папа убивал, чтобы спасти меня, а мама спала с другим мужчиной, тоже чтобы спасти меня.
– Эй, ты не виновата! – восклицает он и, взяв за подбородок, произносит. – Всё, что с нами происходит – это судьба! Так должно было случиться.
– Правда? – спрашиваю его.
– Маш, очень многое вело нас к этому моменту. Если бы я не бросил хоккей, я бы не стал профессором. Не стал бы профессором, наверняка не встретил бы тебя. Если бы твоя мама и папа не расстались, неизвестно, была бы ты жива. Если бы Нинель не бросила вас, твой папа не пришёл бы к Царю. Если бы твой папа не обратился бы к своему брату, то тебя бы тут не было. Если бы тебя тут не было, что тут делать мне? Всё взаимосвязано в этом мире, моя маленькая любимая вредина.
– Сам ты вредина, – возмущаюсь я и надуваю губы.
– Нет. Я старый и у меня по утрам долго грузит компьютер, – улыбаясь, цитирует меня и начинает щекотать.
– Старый, но память то хорошая! – сквозь смех кричу я и пытаюсь увернуться от его щекотки.
Мы ещё долго валяемся в постели и дурачимся. Тим целует меня то нежно, то до неприличия возбуждающе, но грань не переходит.
А потом по дому разносится крик моего отца:
– Нинель!
Глава 41
Мария
– Мне нужно пойти туда. Там что-то случилось! – вскочив, произношу я.
Сердце от чего-то гулко стучит и пытается вырваться из грудной клетки. Я прекрасно понимаю, что просто так отец кричать бы не стал. Он вообще редко кричит.
Этот его крик был пропитан болью и отчаянием.
Случилось что-то плохое.
– Пошли, – говорит Тим и первым срывается к выходу.
Мне требуется ровно минута, чтобы надеть кардиган и направиться в сторону комнат папы и Нинель. Добегаю до коридора, соединяющего две эти комнаты, и вижу столпотворение в виде Кира и Тима.
– Что случилось? – спрашиваю я, подходя к ним ближе. Пытаюсь пройти вперёд, но Тим, крепко сжав меня в объятиях, не даёт этого сделать. Он даже не даёт голову повернуть в сторону, где находится комната Нинель. – Тим, отпусти! – но он и не думает слушать меня.
– Манюня, всё хорошо! – говорит он и сжимает меня в объятиях ещё крепче. – Не смотрит туда!
– Что там? – злюсь я и пытаюсь вывернуться.
Тот факт, что Тим не даёт узнать, что происходит, подтверждает мои худшие опасения.
Нинель мертва…
Всё во мне надрывается и требует увидеть это!
Но одновременно я этого и не хочу делать.
Не хочу знать, что женщины, которая подарила мне жизнь, больше нет в живых.
В детстве я часто представляла, что однажды мама придёт ко мне и попросит прощения. Скажет, что ей нужно было уехать. Придумает самую дурацкую отмазку, и я её прощу. И у меня появится мама. Мы будем вместе гулять в парке. Танцевать. Она будет заплетать мне косички, водить в школу и помогать с уроками.
Время шло, но она не возвращалась, и тогда я поняла, что моя мечта невыполнима. Она никогда не придёт, а я никогда не прощу.
Но я ошибалась. Она пришла спустя почти двадцать лет. Поведала мне, может быть, даже лживую историю, и я поверила.
Поверила, потому что во мне ещё живёт та маленькая девочка, мечтающая о любящих родителях. Мечтающая о доме полном счастья, любви и комфорта.
– Тим, если ты меня сейчас не отпустишь, я из тебя хороший фарш сделаю, – злюсь я.
Единственный доступный участок для моих глаз – коридор, и я вижу, как с выездным медицинским чемоданом бежит дядя Миша. Он торопится и по дороге набирает чей-то номер.
– Срочно бригаду в мой дом! Срочно! – кричит он. – В сторону!
Тим всё также обнимая меня, делает шаг в сторону и утаскивает меня за собой, но я пользуюсь тем, что временно его объятия не такие крепкие, и выскальзываю. Один манёвр, и я уже в комнате.
На кровати передо мной лежит Нинель, а вокруг неё таблетки. Очень много. Сама Нинель лежит обездвиженно, а рядом папа.
Застываю в дверях и смотрю на это.
Нет! Нет! Нет!
Пожалуйста! Пусть она не будет мертва! Пусть окажется живой!
Бог, не забирай её у меня. У нас! Прошу тебя!
Руки начинают мелко дрожать, а глаза, не веря увиденному, слезиться.
Нет! Этого не может быть!
Так быть не должно!
Где обещанный хэппи энд?
Почему в фильмах и книгах у героев всё всегда хорошо?
Почему у меня не может быть также?
Потому что это реальная жизнь, Маша!
– Папа, что случилось? – по слогам спрашиваю я, глядя на безжизненное тело Нинель.
Оттеснив меня, Михаил влетает в комнату, бросает чемоданчик и бежит к Нинель. Проверяет пульс и дыхание. Затем быстро поднимает её маленькое тельце на руки, кладёт на пол, перевернув на бок, и отводит голову в сторону. Открывает ей рот и заглядывает внутрь, дабы убедиться, что во рту нет таблеток.
Его манипуляции вселяют в меня надежду, что она ещё может быть жива. Что не всё потеряно.
– Она поговорила с Киром, а потом сказала, что ей нужно побыть одной. Я ушёл на час, а когда вернулся… – голос отца скребёт мне душу. С появлением Нинель в нашей жизни, я стала замечать, как он изменился.
Папа любит Нинель и переживает за неё, как за нас с Киром. То, что происходит сейчас, пугает и разрушает его. Медленно убивает.
Он не переживёт её смерти. И я… не переживу.
Да, я не знаю Нинель, но глубоко внутри я привязана к ней какими-то нитями.
Я не верю во всю эту муть с материнскими чувствами и привязанностью между родителями и детьми, но она есть.
Незримая, но ощутимая связь, которая заставляет меня сейчас переживать за эту женщину, которая подарила мне жизнь.
Разворачиваюсь и за один шаг оказываюсь перед Кириллом. Я хочу ударить брата, но сейчас не время. Особенно после того, как вижу выражение его лица. Он опустошён и раздавлен.
– Что ты ей сказал? – рычу я на него.
– Что лучше бы она сдохла, – говорит и смотрит на меня с болью в глазах. – Маш, я не хотел этого! Я не думал, что воспримет это всерьёз! Маша, а если она умрёт?
Если она умрёт…
Значит, сейчас она жива!
Бог, я не верю в тебя, но благодарю тебя за неё!
Не за себя, а за неё! Пожалуйста, позволь ей выжить! Позволь ей остаться в жизни папы. В нашей жизни!
– Всё будет хорошо, – произносит дядя, выходя из ванной и вытирая руки – Мы вовремя успели. Жить будет! Сейчас в клинике ей промоют желудок, и отдохнёт недельку.
Жива!
– Нинель, всё хорошо, – успокаивает её папа, сидя на полу рядом с ней. – Мы уедем в Штаты, и всё у нас будет хорошо! Я куплю тебе добермана! Помнишь, ты всегда о нем мечтала? – меня раздирает на кусочки отчаяние, сквозившее в голосе отца. – А Маша нам скоро родит внуков! Мы их отберём и будем вместе воспитывать, а их родители пусть отдыхают и нам новых делают! Мы будем счастливы с тобой вместе!
Папа ещё много чего ей обещает и без умолку болтает, пряча слёзы и боль в своих словах.
Мне больно видеть его таким. Слабым. Он всегда был сильным в моих глазах. Он не позволял и мне быть слабой, считая это позором.
– Слабость не для Воронцовых! – говорил он мне и заставлял бежать очередной кросс на время. Он учил меня выдержке.
– Слабость не для Воронцовых! – говорил он мне, прыгая вместе со мной с парашютом. Он учил меня не бояться.
– Слабость не для Воронцовых! – говорил он мне, вручив пистолет, чтобы я на охоте убила первого в своей жизни зайца. Он учил меня тому, что я хищник.
– Слабость не для Воронцовых! – говорил он мне и учил пользоваться ножом. Он учил меня защищаться.
– Слабость не для Воронцовых! – говорил он мне, отправляя на ринг. Он учил меня думать и сражаться.
– Слабость не для Воронцовых! – говорил он мне и проявил слабость…
Но я не сужу его. Папа ошибался. Слабость не порок, слабость – это роскошь, которую он, наконец-то, смог себе позволить.
–Собери ей какие-нибудь вещи в клинику, – вторгается в папин монолог Михаил.
– Ты же понимаешь, что палата нужна одиночная, и я буду в той палате с ней? – уточняет папа и, найдя небольшую сумку, начинает складывать туда зарядку от телефона, пару лёгких платьев Нинель и тапочки для неё же.
– Пфф… Уже распорядился, – говорит дядя и улыбается. – Пойдёмте, подождём на первом этаже. Они уже подъезжают.
Глава 42
Мария