– А ведь ты к пенсии становишься невыносим.

– Благодарю.

– …И я не молодею, – мрачновато констатировала она, – не за горами время, когда уже не выедешь на высокой груди и стройных ногах.

– До этого еще ой как далеко, уж поверь мне.

– Врешь ведь.

– Когда возможность имеется, я всегда говорю правду.

– Заткнись. Ты, конечно, полная тундра…

Приподнявшись, Гуров поклонился:

– И снова благодарствуйте, барыня.

– …А теперь уже ты не выпендривайся, а просто припомни и назови хорошие, по-настоящему сочные роли в пьесах, которые могла бы играть тетенька, а не соплюха двадцати трех лет с ногами от ушей. Соображаешь?

«Она что, ждет ответа?» – подумал он и промолчал.

– Иное дело в опере – там хорошо. Утверждай себе, что ты Иоланта и тебе восемнадцать. Даже если ты весишь под тонну и до пенсии пара часов – публика примет на ура. А почему?

– Сдаюсь.

– Да потому, что петь, если мало-мальский голос есть, можно хоть до смерти. В мюзиклах не так важен голос, куда важнее вовремя войти в струю, найти свою нишу, стиль. Коли имеются и артистические данные – тем лучше! Посмотри на Сида…

– Слуга покорный, уволь, на ночь глядя.

– А вот зря, – кротко заметила Мария, – ибо предубеждение и гордыня, особенно для сыщика, – это третья группа инвалидности.

– Тем более, пощади инвалида, – фыркнул муж.

Она вздохнула, глянула с любовью и сожалением, уселась, положив одну прекрасную ногу на другую такую же, и терпеливо начала в который раз:

– Пытаюсь я, Лев Иваныч, донести до вас очень простую мысль. Сид, после стольких лет работы в конкретном стиле, не побоялся измениться – и выиграл.

– Что и понятно, – подхватил муж, – ибо до гроба по сцене скакать нехорошо.

– Иные и скачут, да еще и по всему миру. И собирают на старых дрожжах и ностальгии полные залы инфантилов. Суть-то не в этом. Попробую тезисно, максимально понятно: считаю, что он очень грамотно поступил. Вижу в сотрудничестве со здравомыслящим профессионалом очень хороший шанс для себя.

И твердо завершила:

– А также – и большую честь.

– Да в своем ли ты уме? – возмутился он. – Какую честь?! С кем ты собираешься сотрудничать, преподаватель, без трех минут народная артистка, лауреат и все такое…

Мария многозначительно посулила, что про «все такое» поговорит с ним особо.

– Теперь то, что звезда первой величины из совершенно другой галактики…

– Черной дыры, – бросил он.

Она возвела глаза к потолку, взывая о даровании терпения:

– Зачем я только обещалась его любить – и в болезни, и в деменции.

Гуров наступал:

– И потом, что ты, в Питер уедешь? Не пущу.

Наконец-то Мария возмутилась по-настоящему. Как же, посягательство на свободу передвижения:

– Он в Москве работает, и давно уже, темнота ты непроглядная! Но даже если бы и в Питер – что такого?

– Бросаешь мужа, – горько констатировал он.

– Да отделаешься от тебя, как же. Гуров, приди в себя! Сид – умница, талантище и звезда, это объективная реальность, отрицать которую есть абсурд и шизофрения. И то, что он вышел именно на меня, – колоссальная удача. Это показывает, что я – абсолютная ценность. Независимо от галактики. Вопросы?

Лев Иванович открыл рот. И закрыл. И наконец, смог ответить лишь:

– Оп-па…

И признался сам себе по большому секрету, что Мария его переклюкала играючи, как ребенка.

Убедившись в своей победе, жена деловито закрепила успех:

– Итак, завтра к десяти вечера подскочу обсудить условия сотрудничества и детали.

– Почему так поздно? – прицепился он.

– Потому что до того будут разговоры с остальными.

– Кто такие?

– Ну кто-кто, я не спрашивала. Директор привезет бумаги, еще кто-то подъедет из творческих… Откуда мне-то знать?

– А если у них будут пьянки и мордобой?

– Не пьет он, – утомленно отозвалась она, – а съезжаются они потому, что любое сценическое произведение всегда составное и договариваться надо со всеми особо. Если поймут друг друга сразу, то и подпишут контракт. Потом и я подтянусь, к кульминации. Сейчас как раз окно, предложений по кино пока нет, ну а с Шиллером все гладко. Так что завтра еду.

– Конечно, едем, – поправил Гуров не менее деловито.

– Почему «едем»?

– Потому. Я тебя одну не отпущу.

– Ой! – Она подперла щеку рукой, нарочито по-бабьи, пропела издевательски: – Кумоньки! Полковник-то мой ревну-у-у-ует!

Гуров невозмутимо поправил:

– Полковник твой повезет свою жену-красавицу к человеку, лично ему незнакомому. Да еще предположительно там будет ряд субъектов вообще непонятно каких. В качестве компромисса соглашусь подождать в машине, не заходя в святилище искусства. – И твердо завершил мысль: – Это, как ты верно отметила, не обсуждается. Либо так, либо никак.

На этот раз прозвучало в Левином голосе такое, что Мария сочла за меньшее зло согласиться с ультиматумом. Хотя плечами, усмехнувшись, все-таки пожала.

Глава 2

И вот теперь, двадцать первого ноября, без пяти десять, они крадутся по заулкам, или даже задам, элитного – годов с тридцатых прошлого века – поселка. Настолько элитного, что чужие здесь не бывают, на что указывают неубранная дорога, одна-единственная колея и полное отсутствие табличек на домах.

Нелюбовь автомобилистов к этому пути объяснима: ландшафтик ничего себе, подъемы-перевороты не хуже горных. И сотовый сигнал то и дело схлопывается невесть куда.

– Все, приехали. – Мария опустила телефон.

– В смысле приехали? Что-то непохоже.

– Я имею в виду, у сидовского директора то ли телефон сел, то ли сигнал пропал.

– А, так это ты не с ним щебетала?

– Я не щебетала, как вы выразились, а пыталась понять, куда ехать. Овражная, дом семь, но в навигаторе задать дом десять, и рядом будет семь.

– На одной стороне? – уточнил супруг.

– На одной.

– Семь и десять?

– Тут нет домов с другой стороны. Не видишь, что ли? – нетерпеливо пояснила она. – Вот ведь, уже пять минут одиннадцатого. Терпеть не могу опаздывать. Что на навигаторе?

– Ничего. Связь-то аховая.

– Ох. Останови.

Гуров повиновался, Мария, не дожидаясь, пока ей откроют дверь, вышла из машины и огляделась. Вид у нее при этом был презабавный, хозяйский, как будто все кругом ей принадлежит и она высокомерно недоумевает, кто посмел выключить свет и запустить снег.

Наконец жена шлепнула перчаткой по капоту:

– Да вот же дом семь, Лева! Нельзя же быть таким слепым.

Гуров удивился, поставил автомобиль на ручник и вышел сам:

– Где?

Мария махнула рукой на престарелый забор:

– Вот же!

Ну вот как она разглядела цифру семь, наведенную краской в прошлом веке? Тайна великая.

Однако, отойдя на расстояние и прищурившись наподобие ценителя живописи, и Гуров сумел узреть на облезших досках искомый номер дома. Написанный, что характерно, очень крупно. Ничего не оставалось, как признать благодушно:

– Да, вот так, приглядываясь к мелочам, иной раз главного не видишь.

– Во-во, – подхватила язвительная жена, – потому-то оставь в покое ирокезы, прыжки и узри главное: я буду играть на одной сцене с легендой русского рока!

– Все, все, убедила. Где вход в замок легенды?

Пошарив ладонями по доскам, он обнаружил-таки и ворота – никаких сопливых механизмов и дистанционных управлений, лишь суровые кованые петли да монструозные скрепы. А то и навесной замок изнутри.

– Ну а телефон легенды есть у тебя? – спросил Гуров, с сомнением глядя на найденную калитку, тоже бескомпромиссно деревянную, с щелью для писем и газет. И без тени звонка, не говоря о видеофоне.

Мария призналась:

– Нет у меня его телефона. Так заболтались, что забыла спросить. А то и вообще нет у него сотового. Старая школа, совершенно не признает благ цивилизации.

– Вот это как раз очевидно. И похвально. Только как бы нам внутрь попасть? Давай, что ли, хотя бы машину подгоню. На худой конец, посигналим.

Он вернулся к авто, убедился, что развернуться по-прежнему негде, плюнув, с буксами сдавал назад до самых ворот. Очень неудобный заезд, как он справляется сам-то?

Причалив, обнаружил, что Мария уже проникла во двор.

– Ну что за невыносимая женщина! – Лев Иванович поспешил за ней.

С внутренней стороны забора было так же, как и снаружи: сплошной снег и елки.

И удивительная нелюбовь к технике, то есть ни автоматического освещения, ни видеофона, и дорожки почищены вручную, лопатой. Почему-то это бытовое наблюдение примирило Леву с личностью, ему персонально неизвестной. Поместье-то было немалое, просто кусок елового леса с вековыми деревьями, даже дом от ворот не виден. И при всем этом небедный, надо полагать, человек не чурается орудовать самой обыкновенной лопатой.

Мария в задумчивости провела пальчиком по древнему, почерневшему столбу, на котором красовался самый настоящий фонарь за решетчатым «намордником»:

– Опрощение в чистом виде. Интересно, а нужник тоже на улице?

– Пойдем зайдем и спросим, – предложил Гуров, хмыкнув.

По дорожке углубились в чащу и в глубине еловых зарослей обнаружили старую, самую что ни на есть советскую дачу. Над кирпичной трубой поднимался теплый морок, окна, подернутые морозом, были ярко освещены.

– Ничего себе, аутентично, – одобрила Мария, взявшись за ручку.

Гуров, мягко отстранив ее и отодвинув за спину, вошел в дом первым.

Внутри было неожиданно чисто и как-то по-мещански уютно. Пахло хвоей и почему-то парафиновыми свечками. В небольшой прихожей ровненько расставлены валяные тапочки, и их количество наводило на мысли, что гости тут – зверь нередкий.

Лев Иванович постучал по стене.

Ответа не последовало.

Раздвинув бамбуковые занавески, прошли в гостиную, просторную, на весь этаж, отделанную потемневшим от времени деревом. Теплились дрова в большом камине, выложенном камнями.

Тут уже преобладали другие запахи – табака и чего-то кисловатого, наподобие энергетика. По правую руку – кухонный угол с барной стойкой, по левую – подиум, на котором сияла ударная установка, огромные динамики, два блестящих «гибсона» на подставках. Посередине помещения царил огромный мягкий диван на целую компанию.

«Богема», – отметил Гуров, с интересом разглядывая импровизированный стол: широченный, красивый, нарочито грубо обработанный слэб, установленный на обычный пластиковый ящик из-под пива.

На отличном плюшевом ковре запросто, по-панковски, валялись пустая бутылка и сплющенные жестянки.

– Абсент. Ничего себе! – Мария тронула носком сапожка бутылку, та скатилась с ковра, тихо зарычала, постукивая по доскам пола.

Гуров, деликатно откашлявшись, предположил:

– Слухи о том, что он завязал наглухо, несколько преувеличены?

– Твоя правда, похоже. Хотя директор утверждал, что последний залив у Сида был два года восемь месяцев назад.

– Ведет точный учет? – с сатирической заботой спросил он, но жена посоветовала не валять дурака.

– Лева, от него зависят десятки, а то и сотни людей. Не только актеры, но и весь штат театра, и поставщики, и прочие, и у всех дети, займы, ипотеки. Как считаешь, хорошо ли они помнят, когда у шефа был последний запой?

– Воистину, – смиренно согласился он, понимая, что супруга в творческом процессе разумеет больше, – вопрос в другом: сам-то он где?